Галина Щербакова - Актриса и милиционер (авторский сборник)

• Название: Актриса и милиционер (авторский сборник)
• Автор: Галина Щербакова
• Жанр: Русское современное

Человек слаб и одинок в этом мире. Судьба играет им, как поток – случайной щепкой. Порой нет уже ни надежды спастись, ни желания бороться. И тогда мелькает впереди луч света. Любовь – или то, что ею кажется. И вновь рождается надежда. Потому что Жизнь есть Любовь, а Любовь есть Жизнь...

Содержание:

Актриса и милиционер. Роман

Повести:

Стена

Справа оставался городок...

Дом с витражом

Год Алены

---

Нора едва запахнула халат и впустила Витька. Пока поворачивался ключ, он громко сглотнул сопли и сделал выражение приветливости при помощи растягивания губ. «Улыбайте свое лицо», – учил их капитан-психолог на краткосрочных курсах. Москва тогда напрягалась к юбилею, и это было важно – не отпугивать лицом милиции страну людей.

Дальше все полетело к чертовой матери. Нора открыла дверь. А когда она это делала, то всегда рисовалась на фоне афиши кино, где еще в младые годы сыграла маленькую, но пикантную роль легконравной женщины, которая во времена строгие позволяла себе, заголив ногу, застегивать чулок (дело происходило до войны и до колготок) в самой что ни на есть близости к табуированному месту. Длинные Норины ноги толкали сюжет кино в опасном направлении, и тем не менее это было снято и показано! И в чем и есть главный ужас искусства – осталось навсегда. Недавно фильм демонстрировали по телевизору, и, конечно, никто ничего не заметил, тоже мне новость: три секунды паха и кромки трусов. Даже детям это уже давно можно смотреть. Но Витя, человек по природе здоровый и не испорченный душевно, был – по кино – очень на стороне мужчины, которого эта женщина без понятий волокла к себе грубо и без всяких яких. Он остро пережил этот момент насилия над мужским полом и момент его потрясения нечеловечески красивой ногой, ведущей простого человека в самую глубь порока.

А тут возьми и откройся дверь, и Нора стоит в халате, по скорости одевания не тщательно запахнутом, и даже где-то чуть выше колена белеется то самое тело, и можно всякое подумать, опять же афиша не оставляет сомнения, что он видит то, что видит, а потом Витёк наконец подымает глаза на Нору.

«Надо убрать эту чертову афишу», – думает Нора, глядя, как странно меняется лицо парня. От обалдения до еще раз обалдения. «Да, милый, да! У тебя есть другой способ жизни, кроме как старение?» Норе думалось, что это его потрясло. Ее сегодняшний возраст.

– Участковый уполномоченный Виктор Иванович Кравченко, – прохрипел Витя.

– Заходи, Иванович, гостем будешь, – насмешливо сказала Нора.

Был момент приседания милиционера от еще одного крайнего потрясения. На диване лежало постельное белье, и было оно в шахматную клетку. На квадратиках были изображены фигуры, и они как бы лежа играли партию. Вите даже показалось, что королю шах – для точности знания надо было бы распрямить простыню, примятую телом женщины. Вот на этом он слегка и присел, чудак-милиционер, выпускник самых краткосрочных в мире курсов. «Улыбайте свое лицо!»

– В кухню! – сказала Нора, закрывая дверь в комнату. – Вы пришли очень рано. Да… Рано… Это по поводу случая в подъезде?

– Я по поводу вашего звонка, – строго сказал Витя.

– А! – засмеялась Нора. – Вычислили…

Витя не понял. Ему сказали: «Был сигнал с такого-то номера. Будешь в доме – проверь». Лично он ничего не вычислял.

– Дело в том, – сказала Нора, – что тот человек сломал мне балкон и под ним было мое полотенце. Это можно как-то объяснить?

– Можно, – ответил Витя. – Произошло задевание ногой.

Нора смотрела на молодое, плохо выбритое лицо. Угри на лбу и на крыльях носа. Дурацки выстриженные виски. След тугого воротничка на молодой белой шее. Странно нежной. Разве милиционеру гоже иметь нежную шею? Гость же тщательно скрывал несогласие с миром вокруг, то есть с кухней, ее, Нориной, кухней. «Несогласие побеждает в нем интерес, – думает Нора. – Очень смешной».

– Вы из каких краев? – спросила она.

– Мы ярославские, – ответил Витя.

«Правильный ответ, – подумала Нора. – Если бы я спросила: „Ты из каких краев?“, он бы ответил: „Я ярославский“. Единственное и множественное числа у него не путаются.

– Так вот… – сказала она. – Он не мог задеть ногой полотенце.

– Кто? – спросил Витя. Он не поспевал за Нориной мыслью. Ей интересно то одно, то другое, но ведь сам он думает о третьем. Вот он сейчас был в шестнадцатой квартире, там не было никакой разницы с тем, что он знает про квартиры вообще. Диван. Стенка. Табуретки в кухне. Половик. Еще зеркало. В семнадцатой, правда, у него немного завернулись мозги. Трехэтажная кровать. Купе, одним словом. Он ехал из Ярославля на третьей полке. Противно. На спине – как в гробу, на боку – как в блиндаже. Семнадцатая ему не понравилась отношением к соседям. Если на каждый вскрик звать милицию…

«Есть люди отрицательного ума, – объяснял им капитан-психолог, – им все не нравится. Они желают жить на земном шаре в одиночестве. Только они и земной шар. С ними надо по жесткому закону. Есть и заблужденцы. Вот тут нужна чуткость сердца. Это контингент нашего поля зрения».

Витя не знает, что думать об этой кухне. Он не знает, как быть с женщиной, которая со стороны лица, тихо говоря, старая, а со стороны ноги, а также виденного кино вызывает в нем некоторое дрожание сосудов. А он этого не любит. (См. историю с девушкой из Белоруссии, которая отрастила каждую ресничку по отдельности, как будто нарочно, чтоб смущать людей. Капитан-психолог говорил: «Надо всегда идти от правила нормы».)

– Меня зовут Нора, – сказала Нора, и Витя подпрыгнул на стуле, потому как два слова сошлись и ударили лоб в лоб.

Норма и Нора.

Что за имя? Он не слышал никогда. Он путался в буквах, не имеющих для него смысла. И он разгневался. Но так сказать, это все равно что назвать па-де-де из всемирно известного балета Минкуса «Дон Кихот» словами «два притопа – три прихлопа». Гнев Вити был пупырчато-розовым и начинал взбухать над левой бровью. Мама, не ведая про рождение гнева, говорила: «Что-то тебя укусило, сынок. Потри солью». Одновременно… Одновременно ему хотелось что-то заломати. В детстве он ломал карандаши, на краткосрочной учебе – шариковые ручки. Капитан-психолог говорил, что это «нормальная разрядка электрического тока в нервах. Такой способ лучше, чем в глаз».

На столе у Норы лежал горя не знал кристаллик морской соли – Нора пользовалась ею. Витя раздавил его ногтем большого пальца, как вшу какую-нибудь, и его сразу отпустило. У женщины же высоко вспрыгнули брови и стали «домиком». Таким было взбухание Нориного гнева. Она схватила цветастую тряпку и протерла это место на столе, место касания соли и ногтя.

– Я поняла, – сказала Нора, – вы не в курсе. Так ведь? Откуда человек упал?… Кто он?… А может, его сбросили? Задевание ногой!.. Это ж надо! Вы себе представляете, как нужно махать ногами, когда летишь умирать?

Витя растерялся. Он представил себе физику и свободное падение тела. Он как бы вышел во двор, расположился возле трансформаторной будки, приложил ко лбу ладонь козырьком и стал видеть. Размахивания ногами не было. А потому все балконные перила оставались целы. А эти – на шестом – почему-то надо чинить.

Невинные, не тронутые игрой ума мозги Вити скрипнули, выдавив кровь. И он сказал то, что появилось у него в результате такого неожиданного процесса.

– Значит, он был у вас, – сказал Витя, удивляясь новой модуляции голоса – откуда, блин? И для страховки покидающих его сил он схватился за планшет и резко повернул его с бока на живот.

И хотя это был планшет – не кобура, сама эта резкость жеста не то чтобы напугала Нору – кого пугаться, люди? – но привела ее к очень естественному и абсолютно правильному выводу: она идиотка. Потому что только полный… (вышеупомянутое слово) будет так подставляться нашей милиции, которая никогда сроду никого не уберегла, ничего не раскрыла и давно существует в образе анекдота: «Милиционеры! На посадку деревьев готовьсь! Зеленым – вверх! Зеленым – вверх!» Вот и перед ней сейчас точно такое садило – из всех возможных и невозможных вариантов он выщелкнул одно: сама позвала – сама виновата.

– Не было его у меня, – с ненавистью, несколько излишней для весьма слабого случая, сказала Нора. – У меня был закрыт балкон, и в квартире все осталось в порядке.

– А кто это засвидетельствует? – грамотно спросил Витя, удивляясь складности ведения разговора и тому, что он напрочь забыл уходящую в бесконечную высь ногу артистки, а вот пожилую женщину, наоборот, иден-ти-фи-ци-рует хорошо. Пожилая, халат нараспашку и провокация в расчете на слабость его молодости.

– Нет, – ответила Нора, – я была одна, когда пришла домой.

Она тут же пожалела об этом. Надо было соврать – сказать, что с ней был Еремин. Тот бы не колебался ни секунды, ему лжесвидетельствовать – хлебом не корми. Конечно, он бы ее выручил.

– Я вам сказала то, что есть… Мне показалось, это для вас важно…

– Конечно, конечно, – ответил Витя. – Разрешите осмотреть балкон.

С тех пор как она обнаружила сломанные перила, Нора на балкон не выходила. В тот же день, когда она все увидела, она остро ощутила притягательность этого слома. Ее балкон теперь легко покидался, и, хотя она считала, что абсолютно лишена всякого рода маний, это неожиданно пронзившее чувство легкости последнего шага повергло ее в доселе неизведанное состояние. Нет, не так… Веданное… Получая роль в спектакле, она всегда знала, какой должна быть интонация, какой голос должен быть у первой фразы на репетиции. Но никогда не придурялась перед режиссером, играя с ним и проигрывая все ложные пути. Чтоб потом… раз – и произнести реплику так, как то надо! Она делала все сразу, лишая себя удовольствия от репетиции.