Безымянный - Отмороженный (Гладиатор)

• Название: Отмороженный (Гладиатор)
• Автор: Безымянный
• Жанр: Боевик

---

Иван был ему нужен как никто другой.

Это был его последний козырь, не столько даже главный, сколько неожиданный аргумент, всегда решающий ситуацию в его пользу, поскольку Иван никогда не был тривиален, за исключением тех случаев, когда от него ждали оригинальности и готовились к ней. Тогда Иван предпринимал самое банальное, что можно было придумать, и это громом среди ясного неба для всех его противников.

Иван не был ферзем. Он был всего лишь пешкой, но пешкой, дошедшей до восьмой горизонтали и готовой в любую секунду заменить собой ферзя. Или любую другую фигуру. В этом и была его главная ценность. Он был никем, но мог стать кем угодно.

Иван был лучше ферзя.

Само по себе то, что Ивана пытались убрать, не было неожиданностью, такие попытки предпринимались и раньше, каждый раз, понятно, заканчиваясь неудачей, но ставя Крестного в тупик – откуда этим ублюдкам становилось известно, что Иван – в Москве?

Но связь покушения на Ивана со смертью Кроносова – вообще из рук вон плохо. Это могло означать только одно: кто-то начал самостоятельную игру на том уровне, откуда Крестный получал заказы.

Игру, правил которой Крестный еще не знал, и это сильно его беспокоило, до нервного тика в левой брови.

Вчера, когда Иван позвонил среди ночи и открытым текстом, по телефону начал выяснять, проверял ли Крестный свой личный состав и явился ли на вечерний развод лысый ублюдок, которого он, Крестный, отправил, якобы, сторожить Павелецкий вокзал, Крестный сразу понял, что не все с Иваном в порядке.

– Ваня, как ты, сынок? – спросил он, очень надеясь, что Иван поймет, о чем он спрашивает.

Иван понял и ответил так, чтобы Крестный в свою очередь понял:

– Кайф ловлю…

И опять понес какую-то пургу про лысого ублюдка, расшвырявшего свои мозги по мраморному полу вокзала.

Крестный понял: Кроносова Иван убрал.

Но сам тоже чудом избежал смерти.

Впрочем, такие чудеса с ним бывали и не раз.

Но еще ни разу не бывало, чтобы Иван заподозрил его, Крестного, в намерении его убрать…

Позвонив Крестному, Иван немного успокоился.

Ощущение опасности переместилось из правого полушария в левое, потеряв конкретность и реальность и просто слившись с условиями его дальнейшего существования, став такой же абстракцией, как, например, Уголовный кодекс, о существовании которого он, конечно, знал, но еще ни разу не испытал реального столкновения с ним. Он, собственно, затем и звонил Крестному, чтобы проверить его реакцию на сообщение о стрельбе на вокзале.

Нет, он не верил, что Крестный имеет отношение к этому, а поговорив с ним по телефону, только убедился в этом.

Конечно, до конца он Крестному не доверял.

Он и самому себе иной раз не доверял, прислушиваясь порой к своим мыслям, как прислушивался к ночным шорохам ветреной чеченской ночи, готовой обернуться и выстрелом, и удавкой, и залпом огнемета.

Он слишком хорошо знал цену обманчивого эйфорического забытья, в которое впадает мозг, утомленный многочасовым напряжением.

Однажды минута слабости, когда он, послав всю эту войну к чертям собачьим, на секунду, как ему тогда показалось, привалился спиной к скале и прикрыл глаза, сразу же погрузившись к какую-то колышащююся стихийную бездну, превратилась в годы и горы терпения.

Единственным содержанием его существования в это время было вытерпеть боль и выжить.

Он тогда очнулся от боли в запястьях, скрученных колючей проволокой и от бьющей в нос сладковатой вони разлагающегося собачьего, как ему показалось, трупа, уткнувшись лицом в который, лежал он на земляном полу какой-то землянки. Застонав, он привлек внимание черного, словно углекоп, чеченца, покуривавшего у стены.

Увидя, что Иван очнулся, тот встал и, взяв его за шиворот, приподнял с земли и заглянул в глаза.

– Ты жив, русский собака? Ты пожалеешь, что ты жив…

Чеченец дернул его кверху и посадил непослушное иваново тело у своих ног.

– Ты хорошо нюхал это?

Чеченец нагнул его голову и Иван увидел: то, что он принял за труп собаки, было куском человеческого мяса.

Разодранная грудная клетка белела уже обнажившимися от сгнившего мяса костями, если бы не обрубок шеи и не остатки руки, оторванной по локоть, Иван не признал бы в этой гниющей куче останков человека. Он разглядел даже червей, обильно копошившихся под обломками ребер.

Чеченец пнул кучу мяса ногой.

В ноздри Ивану ударил тошнотворный запах гнили, его замутило.

– Открой глаза, русский билять! – заорал чеченец. – Ты будешь есть этот падаль! Этот русский падаль! И ты сам будешь падаль! Падаль! Падаль!

С каждым словом чеченец бил его лицом о гниющие человеческие кости, разбивая в кровь его губы, нос и брови. Иван успел заметить, как струйка крови с его лица потекла вниз, окрасила кости, закапала с них на червей, превращая их из белых в красные копошащиеся обрубки.

Потом он потерял сознание…

…Иван мотнул головой, копошащиеся перед глазами красные от его крови черви исчезли.

Он не позволял вспоминать себе Чечню, ампутировавшую его душу чисто и уверенно, лучше скальпеля любого хирурга-профессионала самой высокой квалификации. Чечня – это был «хирург», забиравший душу полностью, оставлявший после нее ровное, гладкое место, покрытое таким же пушком волос, как и все остальное тело.

Как будто ее никогда и не было.

«Хирург милостью Божьей», – подумал он, нисколько не смущенный явным противоречием этой фразы. Божий дар – Душа, не казался ему милостью. Это был источник страданий, боли, ужаса, ненависти к самому себе и ко всему миру. Милостью было избавление от Души, которую он отдал в Чечне Великой Смерти, что, собственно, и помогло сохранить ему жизнь.

Только это.

Ладно, хватит воспоминаний…

Раз Крестный здесь не при чем, то – кто?

Кому понадобилось забрать мою жизнь?

Второй звонок Ивана успокоил Крестного. Иван верил ему. И это пока было главное.

Слишком большие планы он связывал с Иваном.

Его нужно было беречь, а для этого необходима была информация – от кого беречь, какие силы вступили в игру?

Кое о чем Крестный и сам догадывался. Но он же не гадалка с Тишинского рынка, выдающая свои предсказания с уверенностью прокурора и столько же верящая в них, сколько адвокат в искренность подзащитного.

Крестный слишком хорошо знал цену человеческим заблуждениям. Самообман шел по твердой таксе: неверная интерпретация важного факта – жизнь. Твоя или твоих людей.

– Ляг на дно, Ваня, – сказал Крестный. – На пару дней. Тебя ищут. Не знаю, пока, кто. Но серьезные люди. Может быть, посерьезнее меня. Жди. Я постараюсь выяснить.

Крестный рассчитывал на встречу с Лещинским, помощником руководителя аппарата Правительства, от которого он должен был получить оставшуюся часть вознаграждения за ликвидацию строптивого банкира. Аванс был получен до операции и Крестный уже перевел на тайный иванов счет круглую сумму. Он знал, что Иван никогда не проверяет, сколько ему заплатили, но мысли пожадничать, сэкономить на оплате его работы, у Крестного даже не возникло.

За такую работу не жалко никаких денег.

Лещинский, несмотря на свою скромную должность, был большим человеком в Правительстве. Гораздо большим, чем человек, помощником которого он числился. Не все, правда, это знали, но и слава Богу.

Известность жизнь не удлиняет. Никому, даже эстрадным звездам.

Лещинский был неким аналогом Крестного со стороны Правительства. Через него шли все заказы от чиновников и часть заказов от политиков. Он обладал колоссальной информацией о связях чиновничества с криминалитетом и мог утопить любого, кто захотел бы утопить его.

Молодой и симпатичный Лещинский знал все обо всех, что делало его существование не только в Правительстве, но и вообще на свете, крайне неустойчивым. Его жизнь могла оборваться каждую секунду, стоило ему лишь сделать неверный шаг, даже не сделать, а ногу занести для неверного шага, захотеть его сделать.

Опасны для него были не столько «динозавры», обросшие каждый своим кланом, своими каналами для выкачки денег, своей охраной и своими «отрядами спецназа», и возделывавшие каждый свой «огород» любовно и заботливо, не допуская к своей «капусте» никаких молодых и голодных «козлов» и ведя регулярный отстрел «браконьеров». Они поделили сферы влияния давно, еще когда он, Лещинский, был сопливым студентом Плехановской академии и алчно, с голодным блеском в глазах поглядывал на их вотчины и собирал информацию о каждом.

Эта-то информация и дала ему возможность понять, что соваться в их закрытые структуры чужаку не следует, «динозавры» все страдали ксенофобией и кадры для своих команд ковали тщательно и взращивали с соблюдением всех требований современной селекции.

Обмануть можно человека, систему обмануть невозможно, понял Лещинский через пару лет своих студенческих исследований правительственных структур, настойчиво выявляя островки стабильности в турбулентном, штормящем море государственной жизни России последних лет. Он учился понимать логику событий, в которых, на первый взгляд, не было никакой логики, учился видеть житейский рационализм в государственном абсурде и настойчиво искал точку безопасного существования в условиях постоянной деструктуризации жизни.