Григорий Бондаренко - Мифология пространства древней Ирландии

• Название: Мифология пространства древней Ирландии
• Автор: Григорий Бондаренко
• Жанр: Прочая научная литература
• Год: 2003
• ISBN: 5-94457-127-6

Монография является первым в России исследованием раннесредневековой ирландской картины мира, которая рассматривается в широком контексте кельтской мифологической традиции. Географически монография охватывает Ирландию и частично Уэльс. Исследование древнеирландских (и средневаллийских) текстов, однако, не изолировано от сравнительного индоевропейского материала, других древних мифологий и традиций: галльской, греческой, индийской. Мифология пространства, мифология знания, переход от традиционной дописьменной к письменной христианской культуре занимают центральное место в книге. Рассматривается уникальный для ирландской мифологии феномен сакральных пентад, структурирующих пространство острова.

Книга предназначена для историков, филологов и всех интересующихся культурой кельтской Европы.

---

Люди должны были собираться вокруг короля на пир. Вот как описывается в «Повести о Конхобаре, сыне Несс» («Scéla Conchobair maic Nessa») пир в Эмайн Махе: «Сам Конхобар устраивал для них (пир) Самайна из-за большого стечения народа. Нужно было накормить великое множество людей, ибо для каждого улада, не пришедшего в Эмайн в ночь на Самайн, не было больше надежды, и на следующий день видели его курган, его могилу и его надгробный камень» (Conchobar immorro fessin no gaibed Samuin dóib fodagin terchomraic in tshluáig móir. Ba hecen in tsochaide mór do airichill, fobith cech fer do Ultaib na taircébad aidchi Samna dochum nEmna no gatta ciall de 7 fhocherte a fhert 7 a lecht 7 a lie arnabarach)[118]. Хотя об этом и не говорится в тексте прямо, вероятно, подразумевался определенный запрет (гейс) на уладах находиться вне валов Эмайн в ту ночь. Подразумевается, что злые силы уничтожат любого, не присутствующего на спасительном пиру.

В поэме о Шлиге Дала из метрических диннхенхас содержится неясный фрагмент относительно подобного запрета идти ночью на пир в Таре: «После захода солнца был гейс идти | в Тару на великий пир: | против того, кто нарушал гейс, поднимали крик (?) | на пиру истинной Тары» (Iar fhuin gréne ba geis dul | do Themraig co trén-chostud: | d’fhiur na geisi ba glegrach | dochum fesi fír-Themrach). Таким образом, «открыватели» дорог нарушали гейс, когда двигались в Тару, т. е. их положение в этом случае было ненормальным. Трудное слово glegrach, использованное в поэме, можно перевести как «шум, крик». Вероятно, имеется в виду своеобразный всплеск народного гнева по отношению к нарушившему гейс. В любом случае, необходимость присутствовать на пиру в Таре и гейс в поэме, подобный гейсу «Повести о Конхоборе, сыне Несс», объясняют, почему пять героев так стремились успеть на пир в Таре.

Ночь на Самайн была коротким промежутком времени, не принадлежащим на самом деле ни прошедшему, ни будущему году. Эта ночь была временем прямого контакта между сидом, с его протяженным временем, его вечностью, и нашим миром. Можно назвать ночь на Самайн периодом хаотического времени. Выход за пределы человеческого времени был также выходом из космического порядка в область хаоса, в состояние «еще-неразделенности». Таким образом, время в ночь на Самайн было конфликтным временем между неизмеряемым временем в сиде, которое обладало качеством вечности[119], и человеческим временем.

Из нашего текста явствует, что пир в Таре (Feis Temro), на который спешат пять героев (oc torachtain fheissi Temrach), совпадает с праздником Самайна. Свидетельства тому есть и в других древнеирландских преданиях, где пир воспринимается как защита от сил зла. Однако следует сказать заранее, что пир в Таре, как он изображен в используемых мной текстах, рассматривается в качестве мифологического повторяющегося события, как таковой он и был восстановлен королем Тары Диармайдом мак Кербайллом в 560 г. Что же до значения дохристианского Пира Тары, то Д. А. Бинчи в своей статье о древних ирландских праздниках, основываясь на свидетельствах анналов и на этимологии слова feis, приходит к заключению, что пир в Таре король Тары собирал один раз в свое правление, отмечая кульминацию своего царствования символическим совокуплением короля с богиней королевской власти[120]. Бинчи подверг сомнению традиционную связь пира в Таре и Самайна на том основании, что исторический Пир в Таре как ритуал плодородия не мог совершаться в холодную ночь на Самайн, в начале зимы. Проблема же в том, что не каждый ритуал ίερὸζ γάμοζ (греч. «священный брак»; брачный союз бога или царя с богиней) может быть объяснен как ритуал плодородия. В нашем же случае священный брак, скорее, обозначает союз между королевским мужским порядком и женским хаосом богини, воплощенным в силах Самайна и его временном хаосе. Поэтому невозможно игнорировать все свидетельства литературных произведений, связывающие пир в Таре с ночью на Самайн, – за ними должна стоять определенная историческая действительность[121].

В «Ночном видении Фингена» пир в Таре собирается помимо всего прочего в ночь рождения короля. Пир этот призван отметить рождение Конна, а не кульминацию правления его предшественника. А пять правителей, едущие на своих колесницах в Тару на «брачный пир», стремятся заверить в своей преданности новорожденного короля. Правители, едущие на пир в Таре, изображены и в других ирландских текстах, но ситуация с персонажами из нашего фрагмента отличается тем, что они едут по этим дорогам первый раз и устанавливают ограниченные пути доступа в сакральный центр.

Если обратиться к реальной топографии и топонимии в фрагменте – перед нами известные по ранней ирландской литературе географические названия. Проявление дорог, их нахождение героями сопровождается появлением новых имен. Такое назначение имен характерно для процесса т. н. вторичного творения, когда разные черты ландшафта «создаются» после получения новых имен. Как было отмечено многими исследователями, процесс назначения имен выступает как важный элемент мифа. В мифологическом мире происходит специфический знаковый процесс, который заключается в целом в процессе назначения имени, т. е. такой знак в мифологическом сознании соответствует собственному имени. Новое же имя соответствует новой мифологической ситуации[122]. Мифологический мир предстает измененным. Мифологические события, которые происходят в этих местах, наделяют их особым мифологическим значением, выделяя их из повседневной окружающей среды на реальном историческом или географическом уровне. Это значение часто подразумевало ритуальное и церемониальное использование этих мест как следствие мифологического восприятия[123]. Мифы находятся в Urzeit, во время изначальных объектов и действий. Знание происхождения вещей и их имен дает ключ к их использованию.

В ирландском мифе, где вряд ли можно найти какие-либо следы идеи творения, процесс наименования соответствует манифестации феномена, когда имена связаны с персонажами, «открывающими» проявленный феномен. Все это относится к мифологической интерпретации, тогда как на историческом уровне имена часто связаны с мифологическими героями для объяснения уже существующих имен, как, возможно, и случилось с пятью дорогами. Нужно отметить, что сюжет истории, как он предстает в рассматриваемом отрывке из «Ночного видения Фингена», соответствует материалу диннхенхас, составленному позже, и сам по себе выглядит как сюжет старины мест.

Давайте рассмотрим мифологическую ситуацию, связанную с каждой из дорог, как они даны в «Ночном видении…» и в диннхенхас, начиная с Шлиге Мидлуахра. Мидлуахайр (Midlúachair) – имя мифологического персонажа – происходит от mid– «среди» и lúachair «тростники». Существительное lúachair довольно часто встречается в древнеирландских топонимах, как, например, Temair Luachra или Lúachair Dedad. Возможно, настоящим источником названия дороги послужила местность, поросшая тростником, к югу от Эмайн Махи, упомянутая в предании «Любовный недуг Кухулина» («Serglige Con Culainn»). Предание сообщает о том, как Кухулин прыгает на юг из Эмайн Махи в лиминальную зону дороги Шлиге Мидлуахра: «Тогда Кухулин прыгнул три раза высоко в воздух и три раза к югу от Луахайр, так долгое время он оставался без питья, без пищи в горах, и спал он там каждую ночь на дороге Шлиге Мидлуахра» (Is and trá ro ling Cú Chulaind tri ardlémend 7 tri deslémend Lúachra co rrabi fri ré fotá cen dig cen bíad sechmón na slébte, 7 is and no chotlad cech n-aidchi for Sligi Midlúachra)[124]. Дорога, вероятно, шла через местность, поросшую тростником, отсюда Midlúachair «среди тростников».

Более раннюю форму этого названия можно найти в житии св. Финтана как «дорога Мидлохайра» (acer Midlochre)[125]. Существует также огамическая надпись, найденная в Карригагалла, в графстве Корк, с однокоренным именем в род. п. LOCARENAS (*Lokarjū>lochair>lúachair)[126].

Согласно древнеирландским текстам дорога вела из Тары в Эмайн Маху, соединяя два сакральных и традиционных «королевских центра», возможно, она шла дальше до Срув Брайн, на крайнем северо-западном полуострове Ирландии. По крайней мере, наш герой Мидлуахайр отправляется в путь именно из этой местности. Шлиге Мидлуахра упомянута несколько раз в описании путешествий героев ольстерского цикла в «Похищении быка из Куальнге», «Сватовстве к Эмер» («Tochmarc Emire») и других историях[127].

Герой, связанный с дорогой, Мидлуахайр, сын Дамарьне, короля Срув Брайн, обладает королевским происхождением и действует в рамках сценария «Король на королевской дороге». Его родословная дана более развернуто в метрических диннхенхас, где он назван сыном Дамарьне, сына Деккраха (deccrach «горестный»), сына Диубалтаха[128]. Место, с которым этот герой связывается, – Срув Брайн «клюв ворона», в наши дни Шрюв Брин, или Струв Брин, мыс на крайнем северо-востоке баронства Инишовен – имеет четкие ассоциации с потусторонним миром в ранней ирландской литературе. Особенно ярко эта связь показана в древнейших источниках легенды о Бране. Существовало представление о сокровищах потустороннего мира, скрытых в колодце рядом со Срув Брайн. Из поэмы начала VII в. «Разговор друида Брана и провидицы Фебала над Лох Фебуйл» («Immaccallam in druad Brain ocus inna banfhátha Febuil ós Loch Febuil») мы узнаем о полете знания друида в «чистый колодец» (tiprait nglan), где под защитой прекрасных женщин лежат драгоценные камни: «Ибо чудесны чистые камни, | что в стороне Срув Брайн» (Ar it amri int shéuit glain | file hi toíb Srúbe Brain)[129]. Ассоциации Срув Брайн и соответственно Мидлуахайра с потусторонним миром важны, так как присутствуют и в случае других героев, которые появляются со своими сверхъестественными качествами, окруженные сверхъестественными силами Самайна.