Петр Катериничев - Странник

• Название: Странник
• Автор: Петр Катериничев
• Жанр: Боевик
• Год: 2005
• ISBN: 5-9524-1413-3

Журналист Олег Данилов невольно втянут в борьбу за богатство, влияние, власть. А еще – его прошлое, полное огня, далекой войны, крушения иллюзий, вторгается в настоящее, подтверждая истину, что дар любви беззащитен... Но – только любовь, отвага и благородство придают жизни смысл, которого в ней порой недостает.

Это роман о любви. О двух одиноких людях, пытающихся ее обрести, и об остальных – жаждущих власти, богатства, подчинения и потому – подчиненных и подвластных им.

---

Бокун почувствовал, как все тело разом покрылось липким, дурно пахнущим потом, словно рыбьей чешуей; он знал, что Гриф тоже учуял этот гнилостный запах, и оттого ему стало еще омерзительнее... Кое-как он справился с горловым спазмом, заговорил, с трудом выталкивая слова сквозь стиснутые губы.

– Я просто переработал, – прохрипел Бокун совершенно чужим голосом. – Этот Данилов утомил меня.

– И напугал, не так ли? – Гриф легко и непринужденно поднялся из кресла, прошел к бару, плеснул себе еще виски, выпил медленно, с удовольствием. – Все дело в том, милый Фока, кого мы больше боимся в этой жизни – врагов или друзей... Враги – надежнее, друзья – опаснее. – Гриф неожиданно повернулся к Бокуну, спросил быстро:

– Я ведь тебе друг?

Тот не сумел подготовиться, лишь глубже втянул голову в плечи, опустил взгляд в поверхность стола и – кивнул.

– Вот-вот, кивай. Но никогда не отвечай на такой вопрос утвердительно: ответ будет ложью, и ложь эта в глазах вопрошающего будет явной. Как говаривал старик Ришелье, предательство – лишь вопрос времени. Нет такого человека, которого другой не предал бы. И даже не ради денег, славы, удовольствий и уж подавно не по принуждению. Очень часто – по легкомыслию. Еще чаще – из зависти.

Зависть – самое людское из всех человеческих качеств. И самое прогрессивное.

Заставляет двигаться даже тех, кто ленив и нелюбопытен. – Гриф замолчал, застыл, устремив взгляд в себя, потом снова обратился к Бокуну:

– Не переживай, Фока. Помнишь Влада и Эдика? Этих «братьев из ларца»? Они снова станут приносить тебе готовые хохмочки и примочки, тебе не будет даже нужды их читать.

Можешь продолжать квасить. И переживать. И не беспокойся понапрасну: и Дидык, и Реймерс, и Раковский, и Головин, и остальные – люди слишком умные, чтобы грешить на тебя... Будку не наказывают за то, что оттуда лает собака. Так что – спи спокойно, друг. Хм... Звучит как эпитафия. Мрачно, но надежно.

За время пространного монолога Грифа Бокун почти полностью справился с эмоциями. Лицо выглядело слегка помятым, но в целом он производил впечатление собранного, пусть и застегнутого на все пуговицы вицмундира, функционера. Он быстро, мельком взглянул на Грифа, произнес бесцветно и бесстрастно:

– А что ты предполагаешь делать с Даниловым, Сергей Оттович?

– Не беспокойся, Фока. – Если Гриф и был удивлен быстрой перемене, произошедшей с Бокуном, то виду не подал: так, принял к сведению. – События, предоставленные самим себе, имеют тенденцию развиваться от плохого к худшему.

Этого я допустить никак не могу. И Даниловым займусь.

– А если он представляет структуры?

– Все мы представляем структуры, Фокий.

– Я имею в виду – органы. Наши или российские.

– И что это меняет?

Бокун помялся:

– Прижать его надо хорошенько. Расколется, как сухой пряник.

– А если не расколется?

– Таких не бывает.

– Это верно. Вот только куда нам его девать, измордованного да наркотой заколотого? Особенно если он представляет «структуры»?

– Ты ж сам, Сергей Оттович, поминал Виссарионыча. «Есть человек – есть проблема, нет человека – нет проблемы».

– А ты злопамятен, Фока, ох злопамятен! Нет, устранять Данилова не разумно. Пока. Ведь кто-то подвиг его на деяние? Кто-то выставил перед нами болванчиком и мальчиком для тумаков? Да и сам он – лошадка пока темная. Нет, устранять рано. А вот посадить на «поводок», да живцом... Да еще на такой, что покажется клиенту «сладким пряником». Ты ведь на своей наживке чувствуешь себя большущим хищным карпом в собственном пруду, эдаким царьком... Такого роскошества мы Данилову не предоставим, но кое-что могем. Он сам сказал, что любит роскошь.

– А кто ж, барин, не любит?

– Ты начал шутить, Бокун? Значит, ожил. Вот теперь я совершенно спокоен за, так сказать, «план мероприятия». – Гриф запрокинул голову, некоторое время раздумчиво изучал подвесной потолок. – Как констатировал один ученый богослов, все переменчиво в этом мире и в равной степени имеет задатки служить как добру, так и злу. А что есть деньги? Добро или зло?

– Человека не так портят деньги, как их отсутствие.

– Ну да, вопрос риторический: количество денег порой определяет степень нашей свободы в этом мире. Но не для всех. Не думай, что я пошлю твоему собкору-махинатору человека с баулом «зелени». Ты его здорово «раздергал». Он идеалист. Ну а поскольку времени перевоспитывать его в материалиста нет, да и ни к чему это... Идеалы способствуют великим деяниям. А деньги – лишь дисциплинируют. Так что... С идеалистами нужно лаской. Нежностью. Любовью. – Гриф раздумчиво поиграл льдом в бокале, спросил:

– У него есть кто-то? На тему любви?

– Из редакции?

– Из редакции, со скамейки, с панели – не важно!

– Сплетен про него не слагают.

– Нужно посодействовать молодому человеку, ибо... – Гриф поднял свой бокал, поболтал остатками льдинок, напел негромко:

– "Жить без любви, быть может, можно..." Но – как?.. Подберем мы твоему Данилову умницу, красавицу, рукодельницу и чтобы писала чистым апельсиновым соком! Ты доволен, Фока?

Бокун неопределенно пожал плечами.

– Вижу – недоволен. По тебе – закопать супостата в ямку поглубже и цементом сверху залить. У-у-у, Живодеров... – Гриф шутливо погрозил Бокуну пальцем. – Закопать никогда никого не поздно, Фока. Никогда и никого. – Гриф помолчал, рассеянно глядя в окно, закончил деловым тоном:

– Кажется, мы все обговорили?

– Да, Сергей Оттович.

– Не слышу энтузиазма в голосе.

– Энтузиазм – удел дураков.

– Пожалуй. Возвращайся к своим баранам, Бокун. А я вернусь к своим волкам.

Каждый в этом мире должен занимать свое место. Иначе всех ждет беспорядок.

Хаос.

Гриф выплеснул остатки виски на палас и пошел к двери.

Полуобернулся:

– Да, Фока... Что ты там сказал про его взгляд?

– Взгляд?

– Именно.

– У него взгляд убийцы.

– Как романтично. Идеалист со взглядом убийцы. Беллетристика. У этих парней, друг мой, не бывает никакого взгляда. Только прищур. Сквозь прорезь прицела.

Гриф закрыл за собою дверь мягко, как хозяин. Бокун застыл в кресле, опустив глаза на матовую поверхность стола. Ничего. Время волков не может длиться вечно. Только до той поры, пока они не перегрызут друг другу глотки.

Вот тогда и наступит его время. Как Гриф его назвал? «Саванный суслик»? Пусть.

Саванна принадлежит как раз этим осторожным зверькам, когда волчьи кости уже дотлевают в ямах.

Фокий Лукич поднял взгляд и долго смотрел вслед ушедшему. В зрачках его не осталось ничего, кроме ненависти, стылой и бездонной, как черная просинь ледяного омута.

Глава 14

Сергей Оттович Гриф сидел за столом в просторном кабинете и нервно перебирал бумаги. Ему было неспокойно. Отчего, он не знал, но беспокойство свое никогда не рассеивал ни вином, ни развлечениями: он искренне полагал беспокойство предохранительным клапаном от разного рода неприятностей. Они уже где-то совсем рядом, близко, неведомая железка в организме или извилинка в сером веществе мозга отвечает как раз за предвидение событий или случайностей, и надпочечники уже высылают в кровь адреналин, и сердце начинает стучать ровно и мощно, рассылая кровь, эту животворную субстанцию, именуемую китайцами живительной энергией «ци», по тканям, приготовляя тело и интеллект к схватке, к поединку, к победе. Если, конечно, организм здоров, а не отравлен унынием, тоской, никчемной самоукоризной или, хуже того – раствором алкоголя или наркотика – этими служками владыки преисподней.

Гриф алкоголь употреблял очень умеренно и аккуратно, к наркотикам, как и к людям, им поклоняющимся, относился с искренним брезгливым презрением... Тогда – отчего тревога? Кажется, все идет по плану, но что-то зудит и зудит надоедливо и монотонно, словно невидимый комар в ночной комнате, мешая сосредоточиться и обрести душевный покой. Давешний разговор с Бокуном? Да. И – Данилов. Что-то очень уж самоуверенный парниша этот интеллектуал-самородок, чтобы быть ничьим.

Гриф уже отдал необходимые распоряжения, нужно проверить исполнение. Глядишь, и на душе прояснится. Гриф нажал кнопку селектора, приказал:

– Вагина ко мне.

Александр Александрович Вагин, блеклый невыразительный мужчина с пегими волосами, с пегой, словно присыпанной тальком кожей и с пегим взглядом невнятного цвета глаз, был неприметен, исполнителен и аккуратен. Среднего телосложения, среднего роста, средних лет... Даже костюм на нем, не старый и не с иголочки, не отутюженный и не мятый, был такого невразумительного колера, что, как только Вагин исчезал с глаз, визави вряд ли смог бы определить даже его цвет. Естественно, и сослуживцы, и подчиненные никогда не называли его Александром Александровичем; Сан Саныч было обращением почти официальным, ну а за глаза Вагина кликали – Серый Йорик, ибо на Серого кардинала он никак не тянул. Впрочем, при всей своей отвратно-непрезентабельной наружности Серый Йорик был еще и до омерзения похотлив и, как выразился один сослуживец, «злобуйственен», а потому многие старались брезгливо уклониться и от его приязни или ненависти, и от его потного и мятого рукопожатия. Вагина это нисколько не смущало. Его посыпанный перхотью пиджачишко являлся частью казенного пейзажа, как мажущаяся побелка в иных коридорах или желто-грязная окраска стен в иных заведениях. Гриф же просто знал Вагину цену. Как и всем, с кем он имел дело.