Алексей Зикмунд - Герберт

• Название: Герберт
• Автор: Алексей Зикмунд
• Жанр: Русская классическая проза

---

- Прошу сдавать деньги в фонд гитлерюгенда.

Это был вызов - впереди еще была граница. Ресторан оцепенел: за столами сидело много иностранцев, и они совсем не желали отдавать Гитлеру свои гульдены, фунты и франки. Однако немцы охотно полезли во внутренние карманы, видимо чувствуя в вызывающем фокусе печать судьбы.

Концы пожертвованных банкнот выглядывали из нагрудного кармана Герберта как пожухлые листья. Ему вдруг стало очень понятно выражение "стричь купоны".

Собрав деньги, он уселся за стол и стал их считать. Всего было семьсот семьдесят пять марок, сумма большая, - такой он еще никогда и в руках не держал. На губах его играла довольная полуулыбка - все доверчиво расставались со своими деньгами, и никто не потребовал от него каких-либо подтверждений. Худая красавица, отдавшая двадцать марок, смотрела на него иронически.

- Здорово у тебя это получается, - сказал Франц и толкнул его локтем.

- Я старался, - ответил Герберт, усмехнувшись.

- Шампанского, - прохрипел попутчик и, искоса посмотрев на мальчика, заговорщицки ему подмигнул.

- Я сейчас ничего заказывать не буду, мы еще в Рейхе, у всех ума хватит, чтобы понять, что я разгулялся на те деньги, которые насобирал.

Франц хлопнул его по плечу и стал есть бифштекс. Одно опьянение переходило в другое. За окном проносилась чернота ночи с редкими огоньками, которые выстраивались в струнку, исчезали, появлялись вновь, а светящийся поезд тоже в свою очередь подмигивал им, как будто огоньки передавали друг другу какие-то важные известия.

Ресторан пустел, плафоны погасли, поезд совершал подъем.

- Сейчас самое время брать шампанское - все, кто сдавал деньги на партию, уже ушли, - прошептал Герберт.

В ресторане была еще одна пара, но ее можно было не опасаться - они пришли после сбора. Франц почему-то шепотом подозвал долговязого официанта и долго объяснял ему, как и что поднести и во что это лучше заворачивать.

Назад они шли по коридорам, держа в руках пакеты с шампанским, апельсинами и шоколадом. Женщина с маленькой головкой стояла и курила в коридоре. Когда они поравнялись с ней, она сделала жест рукой, приглашая их в купе:

- Прошу ко мне - отпраздновать удачный сбор средств в фонд партии национал-социалистов.

Герберт и Франц переглянулись. Женщина предупредительно открыла перед ними дверь, и они молча вошли к ней. Ее купе оказалось куда более просторным, чем то, в котором ехали они. По-немецки женщина говорила с акцентом, когда же она села, то стало заметно, как она косоглаза. Франц и Герберт раскачивались на двух миниатюрных креслицах. Под тяжелым попутчиком кресло скрипело так, словно готовилось испустить дух.

- Меня зовут Хельга, - сказала она и протянула длинную сухую руку сначала Францу, а потом Герберту.

В какое-то мгновение Герберту показалось, что он пожимает не руку, а длинную хищную змейку, но вот змейка выскользнула у него из ладони и превратилась в изящную женскую руку. Мысли уносили его в заоблачные дали - туда, где красноватое отчаяние сомкнуло над любимым городом яйцевидный купол. Город этот назывался Берлином. В этом городе жила светловолосая девушка Бербель. Оглупленное выпивкой сознание то возвращало его к реальности, то вновь опускало в мир воспоминаний.

- Давайте споем песню, - неожиданно предложила женщина и, не спрашивая их согласия, стала тихонько напевать "Майн либер Августин", слова она произносила особо - проглатывая окончания. Вдруг она замолчала и, оторвав взгляд от бронзового светильника, словно очнувшись, огляделась. - Я шведка, мой муж дипломат, сказала она, вставляя в мундштук сигарету, взгляд ее был затуманен.

Попутчик Франц сразу определил в ней опытную развратницу.

- Кстати, какую жатву вы собрали с испуганных и нацистов? - спросил он у Герберта.

- Я тоже кое-что дала. - Она подвинулась к юноше, тем самым смутив его. Может быть, я еще что-нибудь спою вам?

- Давайте лучше откроем шампанское, - предложил пьяный попутчик, в голосе которого едва угадывалось человеческое достоинство.

Герберт лихим жестом гусара вытащил бутылку и стал открывать ее. Глухо стукнула пробка, розовая пена ударила из бутылки и брызнула на значок Герберта, приколотый к куртке, - пузырьки мягкой шапкой ложились на белую рубашку и быстро лопались.

- Кровь, - произнесла Хельга, показывая на рубашку, по которой растеклось большое пятно.

- Да ну что вы, это всего лишь вино, - успокаивал Франц впечатлительную шведку.

А она вдруг перешла на родной язык, слова булькали у нее в горле, словно пытаясь освободиться.

Непонятное состояние женщины передавалось, как магнитное поле. Перед Гербертом возник портрет девушки, занимавшей его воображение, краски его были смазаны, одурманенное выпивкой сознание растворяло себя в безотчетных глубинах внутреннего "я". После шведского приступа Хельга наклонила голову и как бы забылась. Пьяный Франц встал, посмотрел вокруг ничего не видящими глазами, толкнул дверь и вышел в коридор. Оставшись со шведкой, Герберт почувствовал себя неуютно. Она смотрела ему в глаза, а он отводил их в сторону.

Странноватая игра начиналась между ними. Наконец ему это надоело, он прищурился и заулыбался.

- Вы нравитесь мне, - сказала шведка, - вы себя так свободно ведете, словно вам уже двадцать лет.

- Мне только четырнадцать, - тихо сказал он.

- А что вы будете делать с этими деньгами? Сознайтесь, никакая партия не давала вам такого поручения. - Шведка явно требовала утвердительного ответа и очень внимательно изучала мальчика.

- Ну вот, скажем, так я вырастаю из детских штанишек, а вы хотите, чтобы я перед вами оправдывался.

Неожиданно она встала, подошла к мальчику и положила ему одну руку на плечо, а другую на голову. Она гладила его по волосам и постепенно опускалась на колени.

Через несколько часов он очнулся. Неяркий ночник освещал спящую с ним рядом темноволосую женщину. Во сне лицо ее слегка подергивалось, рот был полуоткрыт, а над верхней губой лежала тонкая и пушистая змейка. Змейка показалась ему несколько странной, и он нагнулся над спящей. Женщина пошевелилась и закинула руку за голову, отчего у Герберта побежали по шее мурашки. Он сел на кровати, надел брюки и посмотрел на золотой брегет, лежащий на столике. Циферблат часов состоял из разнообразных животных. Вместо цифры двенадцать была нарисована сова, вместо часа - волк с оскаленной пастью, на двух - тигр, на трех - орел. Было три часа сорок пять минут. Большая стрелка приближалась к кабану, нарисованному вместо четвертого часа; в голове у мальчика бушевал шум миновавшего опьянения. Шведка что-то шептала во сне. Одевшись, он открыл дверь купе, огляделся по сторонам, затем вернулся, выключил лампочку над головой спящей, собираясь уйти совсем. Тут шведка проснулась.

- Кто здесь? - спросила она по-немецки, еще не понимая, куда же исчез свет, так ровно и ласково баюкающий ее.

Но Герберт уже отступил в полутемный коридор и, не ответив ей, закрыл за собой дверь. Поезд чуть сбросил скорость - происходил подъем. Герберт толкнул дверь своего купе и погрузился в полнейший мрак: черная штора окна была опущена до конца; постепенно глаза привыкали к темноте, он нащупал диванчик и лег, рядом раздавалось похрапывание Франца.

Растянувшись, Герберт закрыл глаза и как будто взмыл в воздух - ощущение легкости и звонкости, необычайное по остроте, подвижное как ртуть и вместе с тем постоянное, заполняло все его тело. Это не была еще радость любви, это была лишь обескураживающая ее предтеча. Сто тысячелетий назад млели от этого в первобытных пещерах и продолжают млеть сейчас в комфортабельных пульманах.

Герберт лежал под простыней: в купе было очень душно; он потянул кожаный шнурок у изголовья, и на потолке заработал вентилятор, стало свежее. Мысли разметались в голове его, они опутывали сознание, как обрывки серпантина опутывают балкон после новогоднего бала. Наряду с легкостью и звонкостью грусть стучалась в душу молодого человека - он вертел в руках волшебную трубу, а кусочки стекла никак не складывались в стройную картинку. Вот это и есть измена, думал он, закутываясь в простыню. Мысль, путаясь и ломаясь, беспорядочно объезжала непривычные для нее представления о вере в чувствах и ощущениях. До поры знания Герберт пребывал в прекраснодушной прострации. Информация о реальности поступала к нему только из книг и кинофильмов. Он лежал в кромешной темноте, натянув простыню до самого подбородка, и не чувствовал пространства и времени; он вообще уже ничего не чувствовал - тело, наполненное легкостью и оцепенением, совершенно выключилось из реального мира.

Паровоз сбросил пары - поезд подходил к границе. Герберт скинул с себя простыню и подошел к окну. Поезд стоял. Он поднял шторку - через щель брызнули яркие лучи станционных фонарей. Это была граница; жирная белая полоса, разделяющая перрон на две равные части, была ярко освещена. Герберт увидел швейцарского пограничника в сине-зеленой шинели и в конфедератке, он был стянут как корсетом белыми ремнями портупеи.