Русский Журнал - Пушкин. Русский журнал о книгах №01/2008

• Название: Пушкин. Русский журнал о книгах №01/2008
• Автор: Русский Журнал
• Жанр: Критика
• Год: 2008

Журнал «Пушкин» представляет сборник рецензий на книги по философии, политике, истории, экономике, социологии, культуре.

В номере:

Статьи Михаила Маяцкого, Иммануила Валлерстайна, Альберто Тоскано, Славоя Жижека, Дэвида Симпсона, Алексея Апполонова, Александра Бикбова, Майкла Томаски, Шона Коллинза, Аарона Бенанава, Дика Ховарда, Валерия Подорога, Эманюэля Ландольта, Чалмерса Джонсона, Бориса Межуева, Вигена Акопяна, Карена Свасьяна, Ивана Лабуева, Романа Ганжи, Ильи Дедекинда, Михаила Афанасьева, Екатерины Росляковой, Олега Игнатова, Андрея Лазарева, Ольги Эделъман, Александра Антощенко, Игоря Дубровского и др.

Вы пройдетесь по книжным магазинам города и совершите «покупки» с Модестом Колеровым, Борисом Куприяновым, Михаилом Рогожниковым, Артемом Смирновым и Сергеем Мазуром.

В номере в качестве иллюстраций использованы работы русских художников ХХ века.

---

Описывая личность Ежова, авторы из приведенного ими материала также могли сделать поверхностный вывод об особой связи Ежова с советской культурной элитой: ведь постоянными гостями домашнего салона жены Н. И. Ежова в 1930-е гг. были Лев Кассиль, Самуил Маршак, Исаак Бабель, Леонид Утесов, близко она общалась с Н. Я. Мандельштам. Но сей вывод о Ежове они не сделали. Это мы можем кое-что записать в свои знания о подсоветской элите, не чуравшейся не только теоретически-философских, но и практических палачей.

В этом контексте особый цвет приобретает детально развернутое авторами наблюдение: Ежов – этот некогда тихий и участливый карлик, ставший садистом – последовательно уничтожал всех, кому в прошлом был чем-то обязан, кто помнил его другим, кто напоминал ему о матери-литовке и деде-поляке (Ежов свободно, как на русском, говорил на польском и литовском). Авторы не могут дать иного объяснения этому чуду, кроме как назвать его полноценным продуктом «сталинской тоталитарной, террористической и бюрократической системы». Объяснение корректное, но какое-то беззубое.

Предшественник Ежова в НКВД Ягода и добрый его знакомец, теоретик массового насилия Бухарин под следствием, как известно, особо выговаривали себе сохранение жизни в обмен на любое признание. Авторы приводят свидетельство о том, как экзистенциально заставил их пережить это Ежов: «В присутствии Ежова Ягоду расстреливали последним, а до этого его и Бухарина посадили на стулья и заставили смотреть, как приводится в исполнение приговор в отношении других осужденных». В свою очередь, заподозренный в содействии шпионажу и, наверное, более не столь необходимый как палач, Ежов тоже просил сохранить ему жизнь.

Авторы новаторски вычисляют апогей политического влияния Ежова в мае 1938 года, буквально за два месяца до начала его падения, когда в политической риторике СССР он стал третьим по влиянию после Сталина и Молотова (зри, политический бюрократ, на свою судьбу). Но вот чего не хватает этому исследованию, так это внятного контекста. Сужу об этом не с точки зрения дикого читателя, а с позиции тоже-ревизиониста: например, звучит в описании пути Ежова слепой термин «правая оппозиция» (истребляемая НКВД), но ни слова не только о том, кто был зачислен в нее Сталиным (это можно почерпнуть и из «Краткого курса истории ВКП(б)»), но и том, когда именно в идее и практике возник сам проект ее истребления, что хронологически важно для оценки востребованности того же Ежова. Так здесь и во всем – минимум контекста, максимум сухой линейной судьбы.

Два слова об издателях: Павлюкова издал Захаров, Петрова-Янсена – РОССПЭН вместе с Фондом Ельцина: в совместной хорошей серии полноценных исследований по истории сталинизма (они успешно дополняют документальную сталинскую серию фонда «Демократия», начатую А. Н. Яковлевым, и даже уже затмевают ее).

Д. И. Менделеев. Познание России. Заветные мысли. М.: Эксмо, 2008. 688 с. Тираж 5000.

«Шеф-редактор проекта» издательства «Эксмо» Маргарита Приз – учинившая титанический труд соединить в одной книге две классические работы русского энциклопедиста, умышленно переврав название одной из них («К познанию России»), и столь же титанически уснастив переплет тома пошлой развлекухой «а-ла рюсс» из репродукций хороших русских художников, превратив их в мутные цветастые клейма, – сделала все-таки полезную работу.

Для мелкой справки искал памятные мне крохотные переиздания «К познанию России» начала 1990-х годов, толкался в книжных супермаркетах, унавоженных тем, чем они унавожены обычно, торкался в редкие умственные магазины в тайной надежде. Напрасно. Теперь «шеф-редактор», похоже, сама того не зная за занавесками «а-ла рюсс», дает публике двухкилограммовую книжную гирю. В ней – редкостный для нынешнего времени экономический и публицистический пафос великого химика, который ударился оземь, – и в свободное от гениальности время придумал не только стандартную русскую водку, о чем алкорынок нас просветил, но и прямо проник в задачи нефтедобычи, рассчитал плотность населения и производительных сил, начертил новый проект административного деления России, едва ли не на смертном одре пророчески предупредил: смотри государство в Сибирь, делай там свой государственный центр (возле Омска), иначе потеряешь больше, чем можешь позволить себе потерять. Менделееву было легко разговаривать и конфликтовать с сильными: на что ни посмотрит, всюду видится ему новый стратегический разворот – будь то керосин, будь то уголь, будь плодородные почвы. Младший современник Менделеева, правый публицист (расстрелянный за публицистику ранними большевиками) Михаил Меньшиков итожил в «Памяти Д. И. Менделеева» (1907): «отрываясь от лаборатории, писал о стеклянном производстве и маслобойном деле, о технике земледелия, о муке и крахмале, о вазелине и винокурении, о химической технологии», «о школе для учителей и поднятии уровня Азовского моря, погружался в таможенный тариф и в колоссальный материал переписи», «ездил в Закавказье, в Пенсильванию изучать нефть, в Донецкую область изучать уголь, мечтал об открытии Северного полюса, летал на воздушном шаре и изучал спиритизм»…

Интегральный пафос тогдашнего позитивного, естественно-научного знания и одновременно государственного и экономического проектирования, близкий вот хоть и В. И. Вернадскому, – конечно, плоть от плоти XIX века, а то и глубже, но именно и на нем тоже стоит то исторически неотменимое в сталинизме и послесталинском коммунизме, что напрямую довело Вернадского из XIX века в 1942 год – число инициаторов советского атомного проекта.

Современные умные уже не хотят чувствовать за собой дыхание истории и энциклопедизма. Стоит им увидеть в телекартинке подряд несколько новостей на избранную анонимным редактором тему – как в мозгу их уже готова очередная всемирно-историческая теория (со сроком годности не более 10 лет). Уже готов очередной «флюс» вроде Фукуямы (Закария, Ханна), объявляющим, глядя в зеркало в припадке американского солипсизма, новый конец света, прогресса или знания. Над таким скоро не просто будут смеяться. Их будут бить в лицо.

Мир, оказывается, и не съезжал с «целостного знания», только прятал либо свою религиозность, либо свою политическую ангажированность. Вот великий химик не прячет – сегодня он был бы не только государственником, но и империалистом.

Нам, химикам, многое в истекшие годы выбило общественный пафос и не ограниченные химией мозги, хотя нам, химикам, есть многое что рассказать, пока очередной партийный призыв обнаружит, что и он «разговаривает прозой». Во-первых, можно ли быть империалистом, не думая про уголь и керосин? Во-вторых, надо ли быть обязательно империалистом, зная, что агрессивные зомби вроде «Великой Румынии», «Великой Финляндии», восстановленной Речи Посполитой, были продуктами юношеского национализма и немедленно закончились вместе с нацизмом, чтобы начаться теперь, в дни рискованной игры с антирусским национализмом?

Константин Батынков. Проект «Москва», 2008

Спасибо «шеф-редактору» – следя и за внутренней оснасткой тома бессмысленными черно-белыми фотогравюрами, не помешала она появиться внутри книжной гантели саморучно составленной библиографии Менделеева, некоторым мемуарам, приложениям и т. п. Вот в автобиографической хронике пишет химик за год до смерти: «Стал приводить книги и бумаги в порядок – это очень меня занимает перед смертью, хотя чувствую себя бодро… Денежные дела привел в порядок, как к смерти».

От такого веет редкостной вечностью, которая на деле всегда – вовсе не камень какой-нибудь или таблица элементов, а знающая свой маневр личность. До которой всегда легко дотянуться. Вот, например, мемуарящий в книге сотрудник и увековечиватель Менделеева А. В. Скворцов (1885–1961) – до смерти директор его музея, или старшая дочь химика О. Д. Менделеева-Триродова (1868–1950) – я совсем немного не дожил до них в обратную сторону. А старшей дочери Плеханова, лично знавшей Энгельса, Лидии (1881–1978) – просто современник.

И. Л. Волчкевич. Очерки истории Московского Высшего технического училища. М.: Машиностроение, 2000. 240 с. Тираж 2000 экз.

Запоздалые покупки, как поздние дети: им вменяешь столько надежд, что выдержать и оправдать они просто не в силах. Мало ли, что ты там прежде не дочитал или не долюбил – каждый хочет быть дураком собственного производства. Эта книга – память о короткой жизни в Новом Лефортово – по эту сторону от реки Яузы, за которой, на той стороне уже начинаются казармы и прочий немецкий быт. По эту же сторону – Бауманский технический университет (он же в прежнее время – Высшее техническое училище), следы русско-немецкой жизни в названиях переулков Гарднеровский, Аптекарский, Бригадирский, Старокирочный (кирха не сохранилась), Разгуляй, Старая и Новая Басманная… В конце века здесь – гремучая смесь пролетариата ткацких фабрик и технической интеллигенции. Возле морга и ныне – бывшее здание полицейской части – аккурат к месту событий. Внутри этой смеси – мой юный герой, преподаватель этого Технического училища молодой марксист-экономист Сергей Николаевич Булгаков…