Густав Хильгер - Россия и Германия. Союзники или враги?

• Название: Россия и Германия. Союзники или враги?
• Автор: Густав Хильгер
• Жанр: История
• Год: 2008
• ISBN: 978-5-9524-3627-5

Отношения, связавшие Германию и Советский Союз перед началом Великой Отечественной войны, определили один из самых роковых этапов мировой истории. Это «затишье перед бурей» подверглось анализу огромного количества исследователей. Тем не менее историку Альфреду Мейеру в соавторстве с Густавом Хильгером, занимавшим в предвоенные годы пост советника немецкого посольства в Москве, удалось по-новому взглянуть на давно известные факты. Он не только детально проанализировал особенности нацистско-советского сотрудничества, но и смог пролить свет на идеи, мотивы поступков и общее мировоззрение человека из числа тех, кто серьезно повлиял на внешнеполитический курс Германии в 20-х и 30-х годах XX века. В книге представлены оригинальные и яркие концепции различных направлений, редкие архивные документы, ценные свидетельства очевидцев.

---

Глава 2

Работа по оказанию помощи и восстановлению

Эвакуация военнопленных

Моя поездка в Москву и роспуск Совета рабочих и солдат

В июне 1920 года Советская Россия была окружена вдоль своей западной границы кордоном государств, которые либо еще не урегулировали свои отношения с советским правительством, либо, как Польша, все еще были с ним в состоянии войны. Единственным исключением была Эстония, которая заключила мирный договор с РСФСР в феврале 1920 года. Ее примеру последовали Литва в июле, Латвия в августе и Финляндия в октябре 1920 года. Но для того чтобы добраться до Москвы из Германии в июне, мне пришлось плыть по Балтике и дальше ехать через Эстонию. Регулярное пароходное сообщение между балтийскими портами Германии и Эстонии еще не открылось. По этой причине мне пришлось воспользоваться услугами небольшого парохода, который Германское международное транспортное агентство (Зеетранспортляйтунг) арендовало у частной пароходной компании в Штеттине для перевозки домой в Германию военнопленных из России (а также интернированных гражданских лиц). Советские организации переправляли этих людей к советско-эстонской границе возле Ямбурга[12]; здесь их принимали германские представители Международного Красного Креста и доставляли в транзитный лагерь на эстонской стороне границы, в Нарве. Оттуда после короткого карантина бывшие пленные и интернированные возобновляли свой путь домой.

После непродолжительной остановки в Нарве я поехал в столицу молодой Эстонской Республики – Таллин (бывший Ревель). Оттуда дважды в неделю ходил официальный российский «почтовый вагон»; он являлся связующим звеном между советскими представителями в Таллине и правительственными учреждениями в Москве и представлял собой единственное реальное средство законно пересечь советскую границу.

В то время советское правительство было представлено в Эстонии неким Гуковским (Исидором Эммануиловичем. – Ред.), ранее работавшим в Москве народным комиссаром финансов (с марта по август 1918 года. – Ред.) и в этом качестве сделавшим все возможное для ускорения девальвации рубля (то есть разваливший всю работу, в августе 1918 года его сменил Николай Николаевич Крестинский. – Ред.). Советские власти тогда все еще придерживались якобы марксистского принципа, гласившего, что деньги в пролетарском государстве не обязательны и, будучи буржуазным институтом, скоро исчезнут вообще. Внешне Гуковский был типичным большевистским чиновником того времени. Стремясь подчеркнуть свои коммунистические убеждения через пролетарскую внешность, он принял меня в рубашке с короткими рукавами и без галстука, а на ногах – пара поношенных шлепанцев.

Предметом нашей беседы было два вопроса. Первый касался желания советского правительства получить из Германии значительное количество медикаментов, столь остро необходимых для России. Переговоры осложнились, когда германские поставщики затребовали предоплаты золотом. Я был тем человеком, которому надлежало информировать Гуковского об этом требовании; я сказал ему, что перевозка золота в морской порт – его обязанность. Оттуда золото можно будет доставить в Германию на одном из пароходов, занятых транспортировкой военнопленных. Мои слова явились для Гуковского серьезным ударом. В сильном возбуждении он попытался убедить меня в невозможности перевозки требуемого количества золота в фургоне на лошадиной тяге (единственное имевшееся в его распоряжении транспортное средство) от железнодорожной станции до гавани через центр города. Таллин, заявлял Гуковский, кишит агентами Антанты, с подозрением следящими за каждым шагом советских представителей. Советский золотой транспорт в Германию вызовет массу слухов и еще более усложнит международное положение обеих стран. Чтобы подчеркнуть свой аргумент, Гуковский спросил меня, знаю ли я, сколько весит то количество золота, которое запрашивают немцы. С этими словами он сунул руку в полуоткрытый ящик своего стола и вытащил оттуда мешок, полный блестящих золотых монет. Он высыпал это золото передо мной и воскликнул: «Полпуда весом, и это – только 10 тысяч золотых рублей!»[13] И с презрительным жестом Гуковский вернул мешок на стол, пнул ящик и, похоже, счел вопрос закрытым. Тот факт, что стол грозил развалиться от старости, а ящики были без замков, видимо, его ни в коей мере не волновал[14].

Второй вопрос, который я обсуждал с Гуковским, был связан с несколькими ящиками, содержавшими в общей сложности 15 миллионов рублей, которые я вез с собой по распоряжению своего правительства. Эти деньги должны были покрыть расходы Советской организации по оказанию помощи военнопленным и гражданским интернированным лицам и затраты на их перевозку домой. Частично деньги были представлены банкнотами, напечатанными советским правительством после Октябрьской революции, частично – царскими банкнотами, а остальные так называемые керенки – деньги, напечатанные и пущенные в обращение Временным правительством, существовавшим до большевиков с марта по октябрь 1917 года. В то время царские деньги и керенки пользовались большим спросом среди тех слоев населения в Советской России, которые рассчитывали на скорое падение советской власти. Они ценились значительно выше, нежели официальные советские деньги. Царский рубль, стоивший примерно 10 советских рублей при моем приезде в Москву, к марту 1921 года вырос в восемь раз, но потом рухнул до нуля после подавления Кронштадтского восстания и введения новой экономической политики (НЭПа). К счастью, это произошло в тот самый момент, когда наши резервы в царских рублях исчерпались, так что Агентство по оказанию помощи от девальвации царского рубля не понесло тяжелых потерь.

Опытные мастера в Берлине сконструировали специальные ящики-контейнеры для перевозки денег. У этих контейнеров была специальная свинцовая обивка, внутренний уплотняющий слой и крепкие замки. Виктор Копп, советский представитель в Берлине, обеспечил меня необходимыми документами для провоза 15 миллионов рублей через советскую границу и таможню. Однако, чтобы обезопасить себя лишний раз, я спросил Гуковского, не может ли он выдать мне какой-нибудь дополнительный документ, чтобы исключить всякие проблемы на границе. Его реакция на мою просьбу была типична для поведения большевиков в то время в отношении всякого рода денег. Вначале Гуковский выдвинул предложение, чтобы я оставил все ящики с бумажными деньгами у него. В обмен на это он предлагал мне чек в Государственном банке в Москве. Намерения Гуковского были совершенно очевидными, поскольку царские деньги пользовались большим спросом и здесь, в Эстонии. Поэтому я отклонил его «щедрое» предложение, заявив, что мое правительство приказало мне доставить деньги в Москву в таком виде, в каком я их получил. Заметно раздраженный Гуковский захотел найти выход своему разочарованию. «Не понимаю, чего ради вы поднимаете такой шум с этими деньгами! – заявил он. – Смотрите, что мы делаем с ними здесь!» С этими словами он подвел меня к огромному старому деревянному сундуку, стоявшему в соседней комнате; это был сундук наподобие тех, в которых старые русские крестьянки хранят свои вещи. Гуковский толкнул полуоткрытую крышку, сундук открылся, и я увидел груду советских банкнотов, лежащих в самом жутком беспорядке, которые к тому же, очевидно, никто не считал; да и над их использованием не было никакого контроля. Я не смог скрыть своего изумления, но Гуковский широким жестом указал на сундук, воскликнув: «Ну и как вам это нравится? В конце концов, вся эта дрянь не заслуживает иного обращения!»

На следующий день я уехал в Москву. Моими попутчиками были какой-то чиновник из советского дипломатического представительства в Эстонии и русский левый социалист Аксельрод, которого выслали в Германию и который сейчас возвращался в родную страну после многих лет изгнания. Вероятно, при возвращении в большевистскую Россию он испытывал противоречивые чувства, особенно после того, как большевистский пограничный контроль уделил излишнее внимание его багажу, который был набит продуктами капиталистического мира. Советским дипломатом, следовавшим в Москву, был Давтян – человек элегантной внешности, с тонко очерченным лицом и изысканными европейскими манерами (кстати, сын простого армянского крестьянина. – Ред.), полностью отличными от тех, которые продемонстрировал мне вчера его начальник. Было трудно поверить, что этот культурный господин принадлежит учреждению, чье название так тесно связано со всеми ужасами красного террора[15].

В Ямбурге, первой станции на советской стороне границы, охранник почтового вагона объявил, что меня хочет видеть некий господин по имени Сергей Кусевицкий. Я раньше встречал Кусевицкого в Москве, где он стал знаменитым вначале как виолончелист, а потом как дирижер. Его жена происходила из семьи коммерсантов (одной из самых богатых и известных в России); благодаря супруге Кусевицкий был связан с высшими слоями московского общества. На гостеприимной вилле его тестя на берегу Женевского озера в 1912 году мы с женой провели медовый месяц. Как выяснилось, Сергей Кусевицкий и его жена были задержаны на советско-эстонской границе, потому что ЧК в Ямбурге признала недействительными разрешения на выезд, которые они получили в Москве. Ни я, ни Давтян не смогли уговорить власти проявить снисходительность. Волей-неволей Кусевицким пришлось опять возвращаться в Москву, что в то время было чрезвычайно трудным и утомительным путешествием. Там после нескольких попыток я наконец сумел помочь им получить документы, с которыми они навсегда покинули Советскую Россию. Я испытал огромное удовлетворение оттого, что оказался в состоянии помочь им (на первые дни, которые им предстояло прожить в Эстонии) несколькими сотнями эстонских крон, которые у меня оставались.