Майкл Дженкинс - Аракчеев. Реформатор-реакционер

• Название: Аракчеев. Реформатор-реакционер
• Автор: Майкл Дженкинс
• Жанр: Биографии и Мемуары
• Год: 2004
• ISBN: 5-9524-0889-3

В книге рассказывается о жизни и деятельности А.А. Аракчеева, государственного и военного деятеля, о котором еще при жизни ходили легенды. Имя этого сановника вошло в историю как символ самой мрачной реакции и жесточайшего гнета. Истинный поборник самодержавия, ревностный проводник политики Александра I, он всегда стоял особняком, вызывал неприязнь и страх у придворных министров, откровенно презирал условности светского общества. Расположение царя к Аракчееву и вера в него озадачивали современников и ставили в тупик историков.

Автор использует богатый архивный материал, исторические документы, переписку и воспоминания современников.

---

Теперь Аракчеев мог требовать от других той же любви к порядку, что и у него. Как комендант, он начал следить за чистотой в городе, особенно вокруг казарм, где скопились такие груды мусора, что по улицам невозможно были пройти. Эффект был ощутим, хотя всего через несколько лет гость из Англии был весьма потрясен контрастом между пышностью дворцов и присутственных мест Санкт-Петербурга и убожеством дворов и переулков, «которые более грязны, чем может себе представить англичанин»33. Городскую охрану усилили, и она должна была быть готовой к неожиданным проверкам, которые проводились комендантом в любой момент; эти импровизированные проверки проводились так часто, что среди солдат ходили слухи, будто Аракчеев ночью не успевает даже раздеться.

Но в пылу своего рвения Аракчеев не всегда был безжалостен. Однажды утром из полка Аракчеева прибыл с рапортом молодой офицер, который был так пьян, что с трудом держался на ногах и едва мог вымолвить слово. Аракчеев немедленно приказал его арестовать, и офицера посадили в кутузку. Однако через несколько часов Аракчеев вызвал своего адъютанта князя Долгорукого и сказал: «У меня из головы не идет этот молодой человек; как он мог так напиться в такой ранний час, особенно если знал, что идет ко мне с рапортом? Что-то здесь не так. Иди выясни, что все это значит». В разговоре с Долгоруким офицер признался, что все в полку застращали его Аракчеевым, говоря, что малейшая ошибка будет означать конец его карьеры. «Я никогда не пил водку, но для храбрости проглотил единым духом несколько стаканов. Я слишком мало был на свежем воздухе и предстал перед ним в этом ужасном виде. Пожалуйста, спасите меня, если можете». Когда Аракчеев это услышал, он сразу же приказал освободить офицера и пригласил на обед. Вопреки своему обыкновению, он был очень любезен и в конце обеда сказал: «Возвращайтесь в полк и скажите своим товарищам, что Аракчеев не так ужасен, как они думают»34.

В день коронации императора, 5 апреля 1797 г., Аракчееву был пожалован титул барона и крест на красной ленте – орден Святого Александра Невского. Когда на рассмотрение был представлен герб новоиспеченного барона, Павел самолично начертал под ним девиз, который вскоре приобрел сомнительную известность во всей России: «Без лести предан»35. Павел выбрал Аракчеева в качестве сопровождающего в первой поездке по российской провинции. «Это доставит мне большое утешение и хоть немного смягчит мою печаль от разлуки с женой, которую я вынужден буду с болью покинуть», – писал Александр, когда узнал, что им с Аракчеевым предстоит путешествовать вместе. Император должен был поехать из Москвы на запад, в Смоленск, а потом на север – в Ригу и Нарву. Павел был очень доволен, когда видел, как в каждом городе его встречают войска, обученные по новому прусскому образцу, пока не добрался до Ковно, где гренадеры, которыми командовал глуховатый и почти слепой генерал Якоби, казалось, совершенно не подозревали о существовании нового устава. Генерал Якоби был с позором уволен, а Аракчеев остался и в течение шести недель обучал полк. «Я был почти вне себя после вашего отъезда, – писал он Александру. – Полк ничего не знает, плохо марширует и управляется с оружием; в общем, все ужасно. Я занимаюсь с ними каждый день с утра до ночи и формирую батальон, беря шестьдесят человек из каждой роты. Теперь они стали хоть на что-то похожи»36.

Вдали от столицы с ее нервозной атмосферой он позволил себе расслабиться, и офицеры полка видели его дружелюбным и даже открытым, когда по вечерам он приглашал их к себе на чай. Александр, внезапно лишившись своего друга и советчика, бомбардировал его письмами, в которых обращался за советами по множеству административных и военных вопросов. «Извините меня за беспокойство, друг мой, но я молод и очень нуждаюсь в вашем совете» – так заканчивалось одно из этих посланий. Аракчееву доставляли удовольствие эти свидетельства доверия Александра. «Ах, как было бы приятно получать такие письма почаще, – писал он в ответ. – Теперь мне нет нужды беспокоиться, я знаю, что бедный Алексей не забыт в Латвии». Адъютант, которому поручили делать копии этих писем для архива Аракчеева, был немало удивлен их странным для Аракчеева теплым тоном37. Одно из писем заканчивалось так: «Так как я не могу видеть ваше высочество лично каждый день, я хотел бы, по крайней мере, смотреть на портрет вашего высочества, который был бы для меня дороже всего на свете». Адъютант заметил, что генерал писал великому князю два раза в неделю.

«Пришло время вам вернуться к нам», – писал Павел в записке, в которой описывались неудовлетворительные результаты проверки в Павловске. Аракчеев вернулся и был назначен командиром Преображенского полка вместо князя Голицына, не сумевшего должным образом обучить своих людей. «Для полка это будет отлично, и я могу предвидеть, что они будут лучше всех других наших полков», – писал ему Александр. Но офицеры Преображенского полка с этим не согласились. Во всяком случае, Аракчеев не пользовался в полку популярностью, так как его считали виновным в увольнении Суворова, и после нескольких недель его командования до императора дошли жалобы. Однако Павел отнесся к ним без сочувствия. «Я слышу, что ваши офицеры везде говорят, что они никак не могут вам угодить, – писал он Аракчееву. – Они забыли, что, если бы они работали так, как офицеры в других полках, они тоже получили бы поощрение». Но на этом несчастья гвардейцев не закончились. Прусский посол граф Брюль писал, что не может найти слов, дабы описать всеобщее неудовольствие, царившее в армии. «Отсутствие уверенности в том, что завтра они останутся на своем месте, и непрерывные нововведения доводят их до отчаяния… Терпение младших офицеров уже на исходе. Непрерывные и непонятные для них учения перегружены мелочами, которые упразднены во всех других войсках. Бог знает, чем это может кончиться».

Павел продолжал гнуть свою линию. Той же осенью он устроил большие маневры в Гатчине. Люди двигались в боевом строю, как автоматы, а император лично руководил этим действом. Солдаты были достаточно хорошо выучены, чтобы разыграть превосходный спектакль, и Павел остался доволен. «Я понимаю, господа, новая подготовка войск нравится не всем, – объявил он собравшимся офицерам после учений. – Я ждал этой осени, чтобы вы сами увидели результаты. И теперь вы стали свидетелями первых плодов, которые принесла наша работа ради чести и славы русского оружия».

Многие видели лишь внешнюю сторону реформ, чего нельзя сказать об Александре. «Здесь происходят странные вещи, и одно происшествие следует за другим, – писал он Аракчееву из Павловска. – Вчерашний день имел печальные последствия: два Преображенских офицера были понижены в должности, но потом, слава Богу, прощены». Осенью 1797 г. Александр пережил один из своих регулярных периодов депрессии и разочарования. Он доверился Аракчееву и снова поведал о своем страстном желании отказаться от всех своих обязанностей и поселиться вместе с женой в уединенном месте. После одной из ссор с Павлом он сказал Аракчееву, что император прислал ему «через супругу любезное письмо, говоря, в частности, что я не должен на него сердиться и проч. Но это не меняет моего желания уйти в отставку, хотя я боюсь, что это желание слишком невероятно, чтобы оно могло осуществиться».

Александр часто тешил себя этой мечтой, хотя создается впечатление, что он относился к ней не слишком серьезно. Всего лишь через месяц в замечательном письме Лагарпу он пришел к совсем другому выводу. Разочарование и ощущение полного беспорядка, описанные им, тяготили в то время многих молодых офицеров. «Армия тратит почти все время на плацу. Не разработано никакого плана для чего-либо еще… Дело делается без какой-либо мысли о благосостоянии государства. Власть ничем не ограничена и используется неправильно. Прибавьте к этому жестокость, лишенную всякой законности, огромную долю предубежденности и полную беспомощность в государственных делах. Приближенных выбирают исходя из личных пристрастий, и истинная ценность здесь не важна. Иначе говоря, моя несчастная страна в таком положении, которое не поддается описанию. Сельское хозяйство в запустении, торговля затруднена, свобода и личное благополучие разрушены. Вот картина современной России, и вы можете судить, как я несчастен. Будучи привязанным к повинностям военной службы, я чувствую себя унтер-офицером, и у меня нет времени для научных занятий, которые я очень люблю. Мне кажется, что, если когда-нибудь придет моя очередь взойти на престол, будет несравнимо лучше, если я посвящу себя тому, чтобы дать свободу моей стране и таким образом избавить ее от того, чтобы она стала игрушкой в руках какого-нибудь грядущего безумца»38.

Власть Аракчеева усилилась еще больше в апреле 1797 г. после его назначения генерал-квартирмейстером всей армии. Существовали лишь несколько человек, которые могли бы одновременно энергично бороться с беспорядком, царившим в тех подразделениях армии, которые ведали снабжением, и не поддаться искушениям казнокрадства, пронизывавшего эти структуры сверху донизу. Теперь Аракчеев мог наслаждаться положением человека, расположения которого искали; к нему обращались с прошениями те, от кого он сам когда-то зависел. «Ваша слава льстит моему самолюбию, – писал Мелиссино молодому генералу в июне 1797 г. – Еще давным-давно по вашим талантам я мог судить, кем вы станете. Думаю, вы все еще помните, что я сказал вам после того экзамена, на котором ваши знания поразили господина Эпинаса, как и то, что я надеялся и предсказывал, что я подготовил вас для службы императору». Позднее в том же году Мелиссино писал своему бывшему ученику и просил его помощи в создании лаборатории для изучения артиллерии39.