Роберт Уорт - Антанта и русская революция. 1917-1918

• Название: Антанта и русская революция. 1917-1918
• Автор: Роберт Уорт
• Жанр: Прочая документальная литература
• Год: 2006
• ISBN: 5-9524-2511-9

Роберт Уорт знакомит читательскую аудиторию с историей дипломатии в начальный период русской революции. Он рассказывает о том, как строились отношения России с союзниками по Антанте и как воспринималась на Западе политическая и общественная жизнь России между Февральской и Октябрьской революциями. Автор передает те положения, которые закрепились в исторической науке на Западе, щедро цитирует многочисленные авторитетные свидетельства и периодику того времени. Уорт вносит ясность в вопрос о том, по каким причинам началась контрреволюционная интервенция и страны Антанты из союзников России превратились в ее врагов.

---

В попытке успокоить возмущение снизу, поскольку народ стал задаваться вопросом, стоит ли продолжать войну на любых условиях, не говоря уже о тех, за которые агитировал Милюков, 9 апреля Временное правительство опубликовало призыв к поддержке идеи продолжения войны. «Целью свободной России, – говорилось в нем, – является не господство над другими народами, не захват их национальных владений, не насильственная оккупация иностранных территорий, а достижение стабильного мира на основе самоопределения народов». Это звучало почти в унисон с заявлениями Страны Советов, но далее следовало самое главное: «Эти принципы станут основой внешней политики Временного правительства, которое преданно осуществляет волю народа и защиту прав нашей отчизны, в то же время полностью соблюдая все обязательства, взятые по отношению к нашим союзникам». Безусловно, это было намеком на тайные соглашения, хотя, как ни странно, Исполнительный комитет Петросовета одобрил это заявление перед тем, как допустить его опубликование. Милюков согласился с текстом только под давлением большинства коллег по правительству, да и то, скорее интерпретируя документы как призыв к гражданам. Если бы он был интерпретирован Советом как уступка их концепции требуемой внешней политики, Милюков «оставлял за собой право в случае, если эта уступка будет воспринята как односторонняя, трактовать ее со своей точки зрения и прояснить неопределенные термины в соответствии со своей прежней политикой, с политикой союзников и с национальными интересами России». Выражаясь с обычной для него излишней прямолинейностью, он и не пытался скрыть свою позицию от публики, в результате чего «произвел эффект разорвавшейся бомбы» и вызвал «взрыв ненависти к Милюкову в Петросовете», который, как признает Керенский, «обнажил всю глубину назревшего в правительстве нравственного кризиса, обострение взаимного недоверия, которое началось с самого первого дня революции». Однако самому Керенскому также недоставало прозорливости для верной оценки ситуации после этого инцидента, и он уверял Бьюкенена, что Советы умрут естественной смертью.

11 апреля в Петрограде открыл работу I Всероссийский съезд Советов, который доказал их жизнеспособность. После бесконечных дискуссий, во время которых представители всех фракций левого направления смогли выразить свои взгляды перед делегатами, была принята резолюция, поддерживающая «пораженческую» концепцию войны. Предложенная Ираклием Церетели, меньшевистским лидером Петроградского Совета, резолюция была принята 325 голосами против 57 при 20 воздержавшихся. В одном из ее пунктов говорилось о «сохранении боеспособности армии для активных действий», в которых на деле мало кто из солдат готов был принять участие. С момента революции дисциплина в войсках невероятно ослабла, и германцы заняли тактику «выжидания». На фронтах царило относительное затишье, стало привычным братание солдат из противостоящих лагерей, и армия скорее напоминала огромное дискуссионное общество, чем обученные дисциплинированные войска. Вновь стало расти дезертирство, и вскоре все поезда осаждались тысячами солдат, одержимых стремлением поскорее вернуться к земле, чтобы ее не успели без них экспроприировать и поделить. Генерал Нокс, который в апреле был повышен из полковников, и другие говорящие по-русски офицеры британской военной миссии пытались вести пропаганду среди солдат, которые находились как внутри, так и вокруг столицы. Их всегда принимали вежливо, но эффект был незначительный, поскольку, как откровенно признает Нокс, «то впечатление, которое мы могли произвести, тут же сводилось на нет следующим агитатором». Короче, русскому солдату и русскому человеку война встала уже поперек горла. Любая попытка заставить их продолжать войну была обречена на провал и вызывала только еще большее недоверие к тем, кто стоял за эту политику. То, что Ленин и большевики с их политической проницательностью сумели увидеть главное и очевидное и начали проводить кампанию за выход России из войны, скорее является результатом некомпетентности буржуазных руководителей страны, чем верой в мистическое откровение марксистского учения, которое помогало профессиональным революционерам.

Поддерживая идею оборонительной войны, Петроградский Совет продолжал агитировать за демократический мир «без аннексий и контрибуций» и выступал за «свободное развитие всех народов». Александр Рибо, премьер-министр и министр иностранных дел Франции, отнесся к намерениям российского правительства с огромным подозрением и телеграфировал в Лондон и в Рим, чтобы заручиться поддержкой своего предложения направить строгую ноту с требованием положить конец уклончивому поведению союзника в вопросе войны. Премьер-министр Италии выразил согласие, но британцы предложили дать возможность членам миссии социалистов-союзников, которая недавно прибыла в Петроград, сначала попробовать убедить своих русских товарищей-социалистов занять более решительную позицию в защиту войны.

Эта миссия прибыла в Петроград 13 апреля с целью рассеяния, по словам премьер-министра Франции, «экстравагантной мечты, которая охватила умы русских революционеров». Францию представляли Марсель Качен, Эрнест Лафонт и Мариус Муте, все члены социалистического крыла палаты депутатов. Качен позднее стал одним из лидеров коммунистов Франции. Их присутствие в России было своего рода парадоксом. Как заметил в своем дневнике Палеолог, «за последние двадцать пять лет социалистическая партия не упускала случая критиковать франко-российский союз. А теперь мы видим, как три депутата от социалистов приехали его защищать – от России!». Французы выбрали момент для своего приезда вскоре после того, как произошла революция, и, когда известие об их прибытии достигло Лондона, Артуру Хендерсону, лейбористу, члену Особого военного кабинета, было поручено составить соответствующую британскую делегацию. В нее вошли: Уилл Торн, Джеймс ОТреди и Уильям Сандерс, все выдающиеся члены лейбористской партии. Двое первых, кроме того, состояли членами парламента, тогда как Сандерс был лидером кабинета министров Фабиана. В русской прессе появились многочисленные выпады в адрес миссии, отчасти в результате телеграммы, которую Британская независимая лейбористская партия, НЛП (настроенная против войны) отправила в Россию, заявляя, что делегаты миссии являются оплачиваемыми правительством эмиссарами, а не представителями британских рабочих. Генри Хиндман, лидер Британской социалистической партии, телеграфировал Керенскому с некоторым пылом, чтобы «самым решительным образом отвергнуть лживое заявление НЛП». Филипп Сноуден, лидер НЛП, дважды очень сурово критиковал миссию в палате общин, утверждая, что ее посылает «правительство, чтобы она проводила политику правительства». Другой член НЛП язвительно поинтересовался, не считает ли правительство нужным «пригласить представителей свободной России приехать и рассмотреть деятельность правительства Ирландии».

15 апреля 1917 года делегация была принята в Петроградском Совете, где собравшиеся вежливо, но холодно выслушали изложенные ею взгляды. Даже самые умеренные революционеры считали приехавших «агентами англо-французского капитала и империализма» и подвергли такому ожесточенному перекрестному допросу, что Качен, желая расположить к себе аудиторию и «разрядить обстановку», предложил решить вопрос о возврате Эльзаса и Лотарингии – потерянных Францией в результате Франко-прусской войны 1870 года – путем плебисцита. Палеолог недовольно отреагировал на предложение, за что получил упрек от Милюкова. Он спросил посла, как можно от него ожидать сопротивления требованиям экстремистов, когда французские социалисты сами отказываются от борьбы.

18 марта делегация была принята членами Временного правительства, которые отнеслись к ней более благожелательно. Представляя своих английских коллег, Сандерс в привычных выражениях говорил об общей борьбе, в которой «демократическая Англия идет рука об руку с демократической Францией, Россией и Америкой». Муте вторил ему в том же стиле и духе. В ответной речи Милюков заявил, что «свободная Россия» стала «в два раза сильнее». «Мы с точностью можем сказать, – продолжал он, – что Временное правительство удвоит усилия, чтобы сокрушить германский милитаризм». Керенский, чья необыкновенная высокопарность, казалось, в таких случаях особенно расцветала, долго распространялся о демократической природе войны и простодушно закончил: «Мы надеемся, что вы окажете… такое же решительное влияние в вашей стране, какое мы в России оказываем на буржуазные классы, которые уже отказались от своих империалистических амбиций».

На следующий день делегация посетила заседание Исполкома Петроградского Совета и довольно долго общалась с его членами. Большевик Александр Шляпников отвечал приехавшим довольно резкой критикой, считая их представителями буржуазии, а не рабочих. Французов обвиняли в колониальной политике, проводимой в Африке, а англичан – в их владении Индией и Ирландией – это были уязвимые моменты, которые вынуждали делегатов оправдываться. После нескольких подобных бесплодных стычек в Петрограде миссия перебралась в Москву, затем посетила линию фронта, где с помощью переводчика ее члены множество раз произносили патриотические речи. Когда они появились в Московском Совете, их подвергли новому пристрастному допросу. Формулу Советов «мир без аннексий и контрибуций» они объявили слишком туманной и отчасти противоречивой. Когда член Совета выразил свое недовольство тайными договорами, особенно относительно Константинополя, один из британских делегатов шутливо заметил: «Если вам не нужен Константинополь, черт с ним! Мы возьмем его себе!» Присутствующий при этом корреспондент вспоминает, каким гробовым молчанием была встречена эта реплика, за чем последовало холодное прощание, и социалисты стран-союзниц ретировались. Другой обозреватель – без сомнения, радикал – утверждает, что британские лейбористы подвели итог своей оценки положения в следующем выражении: «Господи, если это демократия, то такая демократия в нашей стране нам не нужна!»