Татьяна Веденская - Не торопи любовь

• Название: Не торопи любовь
• Автор: Татьяна Веденская
• Жанр: Современные любовные романы
• Год: 2009
• ISBN: 978-5-699-35442-9

Любит, не любит, плюнет, поцелует... Бедные женщины большую часть жизни обречены на эти гадания. Все время они в поисках принца, героя, рыцаря, мужа... которого, ох, если и посчастливится найти, еще нужно суметь удержать. Кате Барковой повезло, она отхватила жениха-иностранца. Американца, самого что ни на есть настоящего. И усилий-то особых прилагать не пришлось – подруги все сделали. Нашли кандидата, написали ему, пригласили в гости. И вот он тут как тут – красивый импортный мужчина. И свадьбу торопится сыграть... Только вот почему торопится? Куда спешит? Видно, прогнило что-то у них там, в американском королевстве, раз не глядя согласен взять невесту из России. Впрочем, Кате уже все равно. Поздно отказываться. Ее посадили в самолет и... вперед, за женским счастьем!

Книга также издавалась под названием «Брачный марафон».

---

– Жалеешь? Он тебя обидел? – нахмурилась Римма.

– Эта Лидия предложила поймать его с поличным. Вчера мы засели у нее на квартире (кстати, моя лучше) в засаде. А он, когда нас увидел, так огорчился, что чуть не расплакался. И говорил, что любит нас всех. И был очень искренен, – нараспев прорыдала я, вспомнив его страдающее от неминуемой потери лицо. Наверное, в его возрасте трудно расставаться с любимыми женщинами. Даже если их – толпа.

– От скотство, – воскликнула Римма и оглянулась, видимо, прикидывая, кому первому рассказать столь достойную историю.

– И что он не понимает, что нас не устраивает. Деньги он на нас тратит, не жалеет. Со всеми проводит примерно поровну времени. Признает всех детей и всех любит.

– Ангел! – кивнула Таня Дронова, которая, оказывается, все слушала за стенкой тонкой офисной перегородки. Она высунула веснушчатый нос на миловидном двадцати пятилетнем лице, обрамленном рыжими волосами и с интересом посмотрела на меня. Не каждый день сидишь рядом с жертвой мормона.

– Не то слова. Просто пойди и поищи другого такого. А самое ужасное, что каждой из нас действительно было с ним хорошо! – всхлипнула я. – Я жила за ним шесть лет и ДЕЙСТВИТЕЛЬНО была вполне счастлива. А теперь получается, что мамочка была права с самого первого дня. Я полная идиотка, а он – недостойная сволочь. И уж то, что мама права, просто ужасно!

– Не реви, – скомандовала Римма. – Ты с ним уже поговорила?

– Ну да! Прямо там, как договаривались. Сначала Лидия, потом я. Встали и сказали, чтобы он не смел больше ни на секунду появляться в наших жизнях. Я потом только подумала, что может, не стоило.

– А он?

– Он сказал, что не против, если это нам действительно нужно. Для него сейчас эта беременная девочка Ирина – задача номер один. И жена. И счастья нам пожелал! – я затряслась в рыданиях. Уже давно я свое счастье связывала только с его седеющим благородным образом. Я, хоть и росла при живом отце, фактически воспринимала его как еще одного захребетника на шее матушки, потому что он был таким же несмышленым сосунком, как и мы с братом. По выходным он тихонько квасил с мужиками за домино. А в будни забивался к телевизору и весь вечер читал газеты. Поэтому Олег Петрович стал для меня всем – мужчиной, любовником, отцом, старшим товарищем. Ответом на все вопросы, возможностью в эти вопросы даже не вникать. А теперь, как по заказу, я заполучила в личное пользование душевную травму и целое ведро вопросов, требующих немедленного разрешения. Где мне жить? Через неделю надо платить за квартиру, а это, между прочим, шестьсот долларов, не хрен собачий. Вся моя зарплата составляет пятьсот, так что это вопрос сразу отнесся к зоне не решаемых. И главное – как сказать обо всем этом маме!!!!!!!

– Будешь маме говорить? – с сомнением спросила Таня. Из-за близкого расположения рабочих мест она полностью владела всей полнотой информации про мою жизнь, впрочем, как и я про ее. Я бы с закрытыми глазами сказала, кто Танька по гороскопу, какой характер у ее мужа и когда у нее в последний раз был пробой в средней чакре, но об этом не буду.

– Не знаю. Думаю, может пока подождать, – затряслась я.

– Чего? Чего ждать?! – возмутилась Римма. – Ты же понимаешь, что ничего не изменить.

– Ничего? – подняла я на нее влажные от слез глаза. Где-то на подкорке я все-таки надеялась, что Римма что-нибудь придумает. Имитировать беременность, опоить и тайно женить на себе, пригрозить, что украду ребенка и заставить… А если Римма говорит, что ничего не изменить, значит все, тупик.

– А что, ты бы хотела вернуть эту многоженскую сволочь?

– Я не знаю.

– Не реви. Вот, читай, – Римма ткнула в экран компьютера, где до сих пор висела статья про мормонов. – «Многоженство в основном было делом благотворительности, чтобы заботиться о пожилых женщинах и вдовах». Ты что, хочешь быть предметом благотворительности? Пожилая ты моя!

– Ничего я не хочу, – насупилась я и пошла мыть лицо холодной водой.

Однако даже после этого рабочее настроение не снизошло на меня. Откровенно говоря, и в лучшие дни я была, мягко говоря, прохладна к своим прямым трудовым обязанностям. А уж в день такого траура стучать по клавиатуре и приятным голосом вещать в трубку мне не моглось совершенно. Я по-тихому срыла от Римкиного навязчивого сочувствия, дорулила до офисной столовой, где под неодобрительные взгляды сослуживцев принялась лить слезы за барной стойкой.

– Еще мартини? – вежливо переспрашивал бармен, а я кивала и пыталась выяснить у него, почему это они – мужики, такие козлы. И, главное, почему это одни (имелись в виду такие, как бармен, мой братец и большинство обычных, не мормонских мужиков) жадятся на каждый рубль и норовят дать жене в нос, если она найдет зарплату, а другие (имелся в виду Олег Петрович) оплачивают по три съемные квартиры и умудряются содержать четыре фактически семьи сразу. И почему это я должна считать мерзавцами последних (Олега Петровича) и пытаться полюбить первых (жлобских подонков). И кому это все надо?

– Ты еще спроси, что делать, Чернышевская! – обиделся бармен и стал недоливать мне мартини. А между тем основную зону проблем он очертил очень верно. Мне, почти тридцатилетней женщине, впервые в жизни предстояло найти ответ на вопрос «Что делать». И надо честно признать, что это меня совершенно не радовало.

Глава 2. Кто к нам с чем зачем, тот от того и того…

Трагедия моей жизни заключается главным образом в том, что я всегда уповаю на высшие силы и надеюсь, что все «складется» само. В основном так и происходило. Я бегала по поляне и нюхала ромашки, а Божественная Воля в лице моей матушки исполняла все необходимое. Оставалось только принять исполненное по описи. И почему меня это так обижало? Мечтала-мечтала о самостоятельности, вот и накаркала. Что с ней теперь делать, ума не приложу. Шесть прекрасных лет я приезжала на Юго-Западную и восхитительно чувствовала себя хозяйкой ставшей почти родной квартиры. Стоп, так нельзя. Сейчас, когда я точно знаю, что прошлого не вернуть, я обязана думать по-другому. Буду учиться думать про всю мою жизнь с Олегом Петровичем в мстительно-уничтожающем стиле. «Шесть ужасных лет я перлась сквозь пургу на Юго-Западную, где мучилась от одиночества, пытаясь… что же я пыталась? Как бы поужасающее выразиться? Пыталась готовить ужасно изысканные блюда, чтобы развлечь издевательски веселых подруг, которые мучительно часто приезжали ко мне в это мрачное логово мормона. Мучительно часто мы зажигали отвратительно пахнущие лавандой свечи и гадали на горьком и ужасно черном кофе, которое предсказывало всем нам мучительные и ужасные гадости. А сколько страшных кошмаров снилось мне на этом ужасающе порочном ортопедически-отвратительном ложе! Какое счастье, что теперь все наладится, и я смогу наслаждаться своей взрослостью в родной комнатке на Бориса Галушкина». Все, на сегодня достаточно реально смотреть на окружающий мир, а то хочется плакать. Надо быть сильной, собирать вещи, куда-то там их паковать, вызывать грузчиков, которые обязательно половину украдут, а вторую потеряют. А может, тогда все это бросить здесь и забуриться к Полине, моей бывшей однокласснице? А что, скажу, что здесь был пожар, устроенный возмущенной общественностью, и поеду к братцу налегке. С другой стороны, что я потом скажу маме?

Примерно в таких размышлениях и самомедитациях я покидала убежище Олега Петровича. Я не решилась устроить пожар и, проклиная все на свете, дотащила свой скарб до родного дома. Я, конечно, не рассчитывала на излучающего радость Ромку. Два последних года он прожил в родительской квартире один, в свое удовольствие таская сюда всяческих девиц и дружков. Насколько я имела представление об его образе жизни, он вставал за полдень, а домой являлся глубокой ночью и не каждый день. Однако реальность потрясла меня куда больше. Продавившись по московским пробкам от улицы Миклухо-Маклая (оказывается, это не партийная кличка, как я всегда думала, а фамилия!) до ВДНХ, я надеялась побыстрее преодолеть последние метры дистанции и выгрузить все свое многочисленное и бесполезное барахло, однако дверь нам (мне и вопящему о потерянном времени водителю Газели) никто не открыл. Я поковыряла ее своим ключом, но засов новенькой металлической преграды, которую мама специально делала на заказ в фирме с совершенно звериным названием, был задвинут изнутри. В этом случае ключи были совершенно бессмысленны.

– Может, постучать монтировкой? – предложил сочувствующий водитель.

– Давайте, – обрадовалась я, так как мои набойки на каблуках сбила об дверь довольно быстро. На самом деле поведение братца меня возмущало так, что дальше некуда. Еще вчера я предупредила его о своем приезде, чтобы не пришлось наткнуться на что-нибудь такое, о чем я, как сознательная старшая сестра буду обязана донести маме. Мамины нервы надо беречь, поэтому я старалась проявить максимальную корректность и лояльность к Ромкиной личной жизни. А он мне подложил такую собаку. Или свинью? Кого обычно подкладывают? Хотя, подложить свинью – что в этом может быть обычного?