Энтони Берджесс - Трепет намерения

• Название: Трепет намерения
• Автор: Энтони Берджесс
• Издательство: Пресса
• Жанр: Современная проза
• Год: 1992
• ISBN: 5-253-00716-4

Роман всемирно известного английского мастера сатиры и «черной утопии», относящийся к временам «холодной войны», имеет явную политическую окраску и являет собой изящную стилизацию, почти пародию на шпионские страсти Джеймса Бонда. Значительная часть действия романа происходит на территории Советского Союза, в Крыму.

---

— Марагобуматели,—сказала Бригитта.

— Если уж начал войну, то приходится вести ее повсюду,—сказал Роупер.—Война—это уничтожение врагов, а они не обязательно должны быть где-то далеко. Самые коварные враги—дома. Неужели ты думаешь, что кто-то с удовольствием высылал из страны лучшие умы? Просто с ними было невозможно спорить. Их нельзя было ни в чем убедить. Да и времени на эти не хватило.

Я хотел что-то сказать о цели, которая не оправдывает средства, но вдруг мне пришло в голову, что ведь и военнопленные подбрасывали бритвенные лезвия в корм для вражеских свиней и что, хотя нацисты и бомбили Ковентри, но и мы бомбили Дрезден. Что на жестокость мы отвечали жестокостью. Что стрелять в детей и стрелять в Гитлера (который в итоге сам покончил с собой)—не одно и то же. Что история—это нагромождение противоречий. Что фашизм явился неизбежной реакцией на коммунизм. Что, возможно, встречаются евреи, похожие на тех, которых изображал отец Берн. Но тут я очнулся. Кто это мне так промыл мозги? Я взглянул на Бригитту, но в ее глазах читалось только одно— секс. Я стиснул зубы, охваченный безумным желанием: прямо сейчас, на полу, на глазах у Роупера. А вслух я произнес:

— Ты стал похож на отца Берна с его «Англией—поджигательницей войны» и «Евреем, трясущимся над деньгами». Вы прекрасная парочка.

— Я уже не говорю о церкви!—воскликнул Роупер.—С еврейским смирением подставлять другую щеку! Нация от этого хиреет. Ницше прав.

Бригитта одобрительно кивнула.

— Что вы знаете о Ницше?—спросил я.—Уверен, что вы не читали ни одной его строчки.

— Мой отец…—начала Бригитта, а Роупер пробормотал:

— Краткое изложение его философии печатали в «Ридерс дайджест».—Роупер был честным малым.

— …в школе,—докончила Бригитта.

— О Господи! Чего тебе нужно?—спросил я у Роупера.—Крови, железа, черной магии?

— Нет, ничего, кроме работы. Первым делом я хочу получить ученую степень, а затем сразу приступлю к исследованиям. Нет,—повторил Роупер удрученно (возможно, из-за переедания: он умял полкурицы, увесистый кусок ветчины, перепробовал все четыре вида сыра и при этом не жалел хлеба),—мне не нужно ничего, что может вызвать войну или сделать се еще более жесткой. Я не хочу отвечать за трупы, за несчастных детей…

— За моего отца,—сказала Бригитта.

— За твоего отца,—согласился Роупер.

Словно тост подняли… Можно было подумать, что вторую мировую войну и начали-то только для тоги, чтобы уничтожить герра Как-Его-Там.

— Да,—сказал я,—и за моего дядю Джима, и за двух детей, которых поселили в доме у моей тетки Флори (думали, там безопасней, а их в поле бомба накрыла), и за всех несчастных евреев, черт их подери, и за протестовавших против войны интеллектуалов.

— Вы говорите правильно,—сказала Бригитта,—черт подери евреев.

— Такая война не должна повториться,—сказал Роупер.—Великая страна лежит в руинах.

— Ничего, зато есть что пожрать. Прорва датского масла и жирной ветчины. Самые отожравшиеся мордовороты в Европе.

— Пожалуйста, не называй соотечественников моей жены мордоворотами.

— Мордоворот—это что?—спросила Бригитта.—Твой неприятель говорит понятно.

— «Приятель—непонятно»,—поправил я.

— Янки и большевики обгладывают кости великого народа,—сказал Роупер.—И французы-поганцы туда же. И британцы.

Внезапно в моем мозгу грянул антифон[28] двух коров: «Пал, пал Вавилон»[29] и «Если я забуду тебя, Иерусалим»[30]. Я сказал:

— Ты всегда мечтал о цельном универсуме[31], но это глупость и тавтология. Запомни: сегодня мирных наук не осталось. Те же ракеты, что летят в космос, могут взрывать вражеские города. Ракетное топливо способно помочь человеку оторваться от земли—или оказаться в ней.

— Откуда ты знаешь про ракетное топливо?—удивился Роупер.—Я же ничего не говорил.

— Догадался. Знаешь, мне лучше уйти.

— Да,—мгновенно откликнулась Бригитта,—лучше уйти.

Я взглянул на нее,—сказать, что ли, пару ласковых?—но ее тело лишало дара речи. Возможно, я уже достаточно наговорил. Возможно, я даже был невежлив: как-никак, в задних зубах у меня застряли кусочки дядюшкиной ветчины. Возможно, я был неблагодарным.

— Мне до дома добраться целое дело,—сказал я Роуперу.

— Мне казалось, ты живешь в Престоне.

— От Престона до моего городка еще ехать на автобусе, так что надо успеть хотя бы на последний.

— Что ж поделаешь,—уныло произнес Роупер.—Я очень рад, что мы увиделись. Непременно приезжай еще.

Я взглянул на Бригитту: может быть, она подтвердит слова мужа улыбкой, кивком или словом? Нет, Бригитта сидела с каменным лицом. Я сказал:

— Danke schon, gradige Frau. Ich habe sehr gut gegessen[32],—и зачем-то по-идиотски добавил:—Alles, alIеs uber Deutschland[33].—На ее глаза навернулись гневные слезы. Я вышел, не дожидаясь, пока меня выставят. Трясясь в автобусе, я представлял себе, как под белой хлопчатобумажной блузкой Бригитты мерно вздымается огромная, будто у Urmutter[34], грудь. Вот Роупер расстегивает пуговицу, и я слышу катехизический диалог: «Кто был виновен?»—«Англия… Англия…» (Дыхание учащается.) То же самое, но быстрее, еще раз, еще—до тех пор, пока Бригитте не надоедает катехизис. Я представляю себя на месте Роупера. Конечно, сжимая эту восхитительно-упругую, громадную тевтонскую грудь, я тоже, тяжело дыша, начинаю поносить Англию, готов обвинить собственную мать в развязывании войны и перед тем, как войти, приговариваю, что через газовые камеры прошло слишком мало евреев. Но вот все стихает, и я беру свои слова назад — совсем не в посткоитальной апатии: я начинаю ее обвинять, кричу, что она развратная сука. Желанная сука. И все начинается снова.

Сэр, для Роупера это оказалось одним из главных событий в жизни. Я говорю о его посещении лагеря смерти, где он впервые увидел подлинное зло — не сладострастно обсосанное зло из воскресной газетенки, а зло воняющее и осязаемое. Храня верность научному рационализму, он отбросил единственную систему, способную объяснить увиденное,—я говорю о католичестве; оказавшись перед иррациональной пустотой, он погрузился (буквально!) в первую попавшуюся логически не противоречащую систему обвинении. Было еще одно письмо, о котором я пока не упоминал,—ответ на мое, где я советовал Роуперу приударить за немецкими женщинами.

Роупер писал: «Я пробовал то, о чем ты пишешь. Странным образом это напоминало мне, как мы когда-то ходили на исповедь (верующий скажет, что я богохульствую). Я встретил ее в пивнушке. Она пришла туда с каким-то немцем. Я был слегка пьян и поэтому вел себя развязнее, чем обычно. Спутник, по-видимому, был ее братом. Я несколько раз угостил ее пивом и подарил три пачки сигарет. Короче, не успел я понять, что происходит, как мы уже валялись на каком-то газоне. Был чудесный вечер, она то и дело повторяла: „Mondschein“[35]. Идеальная обстановка для того, что зовется «ЛЮБОВЬЮ». Но когда при свете луны показалось ее обнаженное тело, мне вдруг вспомнились другие тела—голых лагерных полутрупов. Да, выглядели они иначе! Я яростно набросился на нее, и, пока мы занимались любовью, ненависть к ней доходила почти до крика. Но ей, похоже, это нравилось. Она кричала: «Wieder, wieder, wieder!»[36]. Мне казалось, что я причиняю ей зло, что я насилую, нет, хуже—развращаю; она же наслаждалась тем, что было, как я думал, ненавистью, а оказалось наслаждением и для меня самого. Я себе противен, я готов убить себя, я сгораю от стыда».

За день до того, как пришло это письмо, я получил от Роупера телеграмму: УНИЧТОЖЬ ПИСЬМО НЕ ЧИТАЯ, ПОЖАЛУЙСТА, ВСЕ ОБЪЯСНЮ. Но никаких объяснений не последовало. Вместо этого он пытался искупить грех перед женщиной, которая тогда под луной кричала «Wieder!». Скорее даже перед девушкой, а не женщиной. Ведь Бригитта была еще совсем юной.

4. 

До следующей нашей встречи с Роупером прошло достаточно много времени—достаточно, чтобы забыть копченую семгу, ветчинный гробик дядюшки Отто и неприветливость его племянницы. Роупер, перевыполнив предсказанное женой, получил настоящую докторскую степень, а не ту, что была у подохшего сукина сына и недоучки Геббельса. Роупер мне позвонил и по время разговора так жарко дышал в трубку, словно перед ним была одна из эрогенных зон Бригитты. Он сказал, что есть срочное дело. Нужна моя помощь, совет. Я догадывался, в чем дело: «Wieder, wiedеr, wieder». Вот тебе и Мondschein! Я предложил встретиться на следующий вечер в небольшом немецком ресторанчике в Сохо—раз уж он так любит все немецкое. Там доктор Роупер—восходящая звезда среди британских разработчиков дешевого ракетного топлива—совершенно захмелел от игристого рейнвейна и, скуля, стал изливать мне душу. Жена ему изменяет, но он ее тем не менее любит, он дал eй все, на что любая порядочная женщина…

— Скажи толком, что стряслось.

В моем пьяном голосе сквозили нотки удовлетворения. Я это чувствовал, но ничего не мог с собой поделать.