Алёна Тим - Грусть любви

• Название: Грусть любви
• Автор: Алёна Тим
• Жанр: Повести

Состариться или помолодеть в 25 лет? Первая безумная любовь и первый секс, поиски себя, борьба за собственное мнение, профессиональный опыт – все было и это большой чемодан из радостей, ошибок, сожалений и достижений.

Преодолеть кризис четверти жизни, и снова начать воплощать мечты, думать по-новому – в этом героине помогает сила творчества и искусства, сила сильных и слабых. Главный герой – молодая женщина, бежит в «никуда», где находит ответы на свои вопросы, где отпускает бывшую любовь, находит людей, которые понимают ее, и мужчину, готового для нее на подвиги во имя взаимной любви, обретая себя заново.

Тебе «уже» за 20? Тогда эта книга для тебя. Романтика и психология, эротика и искусство переплетаются в сюжете повести.

---

Жека, которого они встретили у входа в заведеньице, был его владельцем. Он был большим поклонником поэзии. Когда-то он очень хотел набрать вес, почему и стал качаться и есть мясо, но лишь перешел на изощренные способы его приготовления, что не решило проблемы, но помогло изобретению сотни рецептов, по которым теперь подавали блюда в избушке, построенной на деньги его отца.

Тем не менее, в этой черной атласной рубашке и с маленькой бородкой он был вполне привлекателен. Однако, боясь остаться одиноким, он женился на первой поэтессе, посетившей заведение, и которая попросила назвать его «У музы за пазухой». Никак иначе, о чем ничуть не жалел Жека, хотя многие и считали его собственную музу несколько толстоватой. Ведь она была в два раза шире Жеки.

Жека подошел к Альке и сообщил, что сегодня «У Музы за пазухой» проходит слэм-битва о сексе и водке, и что если у Али есть, что продекламировать, он будет рад предоставить микрофон любовнице его друга.

На слово «любовница» новая подруга моряка не успела однозначно отреагировать, а диссидент в атласной рубашке уже объявлял о начале мероприятия, которое в этот раз проходило, по его словам, под эгидой тридцатилетия одного из завсегдатаев.

– Что это? Куда ты меня привел? – Аля заглянула в янтарные глаза.

Влад молчал в надежде, что пряностный запах блюда от шефа прервет этот разговор, и он постебется над подпольными стихами. Но Аля, донимавшая его вопросами, натыкаясь на молчаливый янтарный взгляд, вышла на сцену.

Она вырвала микрофон у нахохлившегося владельца рубленого дома.

– Итак, первое стихотворение, из цикла «Водка и женщины».

Водка и женщины

– Их было двое – в одной постели, – проговорила Аля, как можно сексуальней.

– Она курили, наверно, с похмелья, – это предложение вызвало шепоток среди немногочисленной публики. А Жека довольно улыбнулся, понимая, что название вечера оправдывается.

– Развратник и девчонка со сломанной душой, – Влад, который наблюдал за происходящим, даже отметил, что некоторые из присутствующих уже начали переживать катарсис и тоску по первому сексуальному опыту.

– Их было двое, им было хорошо, – почти прокричала Аля.

– И ласка за лаской… по простыням, – Аля говорила слово «ласка» так, как будто ласка – это все, что было сейчас нужно этим голодным недоласканным поэтам. Некоторые из поэтов вздохнули, а некоторые усмехнулись.

Сочетание ее опыта и детскости всегда магически действовало на мужчин.

– Скользили назло кошмарным снам.

Они лечили друг друга

Древним приемом… – тут Аля сделала шумный вдох… – … с учащенным дыханьем.

И мир под наклоном
Ложился на них сверху третьим.

Даже Влад удивился. Но Аля остановила его эротическую фантазию концовкой стихотворения.

– Прикинувшись легким, чтоб его не заметили.

Поэты аплодировали. Впервые поэты аплодировали Але.

– Молодец, девчонка! Еще! – раздалось с разных сторон.

Аля выбежала из «У Музы за пазухой», чуть не наступив в «ванночку в уточками». Влад, конечно, бросился за ней и все-таки наступил в многострадальный прудик.

– Солнце, это отличное стихотворение, – кричал он ей вслед, пытаясь подогнуть намокшую брючину.

Аля пробиралась сквозь какие-то кусты.

– Да подожди, солнышко, куда же ты?

Он настиг ее, сделав несколько прыжков на бегу и схватил своими сильными руками за ее дрожащие плечи.

Она всхлипывала, как только может всхлипывать ребенок.

– Боже мой, Влад, Боже мой! Как я стара!

Он молчал. Он готов был слушать, даже если это будет больно, скучно, тревожно, депрессивно, но он был готов. Потому что Влад помнил свои слова.

Он обещал ей кое-что…

– Их было много, а может, их было мало. Я не знаю. Они были разные: добрые, жестокие, но их одно объединяло – они все хотели меня. Иногда они хотели меня до агрессии, как будто я что-то должна им, понимаешь… Но почему я им должна что-то? Иногда я даже думала, что я им действительно что-то должна, а поэтому я давала им то, что они хотели. Но теперь я не знаю – зачем?

Иногда я в постели начинаю делать то, что делали другие, думая, что другие это повторят. Но они не повторяют это. И только два раза – только два – я вспоминаю с упоением. У меня было ну…

– Ну?.. – Владу стало любопытно.

– Раз пятьдесят.

– Я не понял, все вместе раз пятьдесят, или как?

– Все вместе. А иногда один раз было двадцать, и это оставляло только раны.

– На душе?

– Да, Влад, на душе. И еще микротрещинки.

– Микротрещинки…, – Влад вздохнул, – и раны на душе.

– Этих мужчин было, не знаю, много или мало. Когда у меня спрашивают, много их было или мало, я отвечаю, что не много… и не мало. Потому что их было меньше десяти, но больше пяти. И они никогда не верили мне. Один пытался изнасиловать меня, но мой организм не позволил ему это сделать. Понимаешь, не позволил. Все сжалось, тогда он сделал это другим способом, – Аля вздрогнула, и это вздрагивание было сильнее, чем все остальные…

А другой, которого я любила, любила безумно – я просто выдумала это безумие и жила в нем! – он не верил, что я у него первая, впрочем, я и сама не верила. Но он сделал это со мной, когда был пьян. А третий трахатель, с которым мы трахались, как кролики, больше ни с кем я так, пожалуй, не трахалась, он не поверил, что это у меня был третий раз, – он ржал, понимаешь, надо мной и все время издевался, что я так сказала.

А потом их было много разных. Некоторых я чувствовала внутри сильно, некоторых почти не чувствовала, пока мне все это не осточертело. Я только помню, помню своего первого мужчину, в которого была безумна влюблена. Он не хотел меня трахнуть. Он меня ласкал. Он ласкал меня и целовал всю ночь, как в этом стихотворении, понимаешь, и ни разу не повторился в своих ласках. Ты знаешь, что на свете есть миллион способов любовных прикосновений, но из тех, других, больше никто этого не знал. И он всегда молчал. А я придумывала, придумывала, что он говорит, думает. И однажды, когда выяснилось, что тот, кого я выдумала – это не он, он ушел. Но его ласки и его поцелуи остались реальными.

Аля плакала. Влад держал ее крепкой хваткой за плечи, как будто боясь, что она упадет.

– Я вообще хотела стать актрисой, я хотела играть, – она разрыдалась еще больше, и несколько слез упало на пальцы скульптора.

– У меня было 10 мужчин, у меня было 10 работ, – Аля явно стала округлять числа, – но в итоге я одна, понимаешь, в итоге, когда их нет, я одна посреди этого поля, где никого нет, никто не хочет понять меня или услышать… никто не слышит меня…

Влад не шевелился: что-то тяжелое давило на него, но он продолжал слушать плачущий голос Апьки, голос капризного ребенка, который, как она сама считала, рано постарел.

– Е-мое, мне будет 25, а я никто. Я все попробовала: и секс, и наркотики, и рок-н-ролл. Ты знаешь, я ведь училась танцевать акробатический рок-н-ролл. Я работала в газетах, фотографировала мебель. Делала репортажи о бывших узниках концлагерей, и как инвалиды прыгают с парашютом. Неужели это все, чем можно занять жизнь? Я разрабатывала сайты, я расклеивала объявления и пересмотрела все фильмы, которые шли в кинотеатрах. Я закончила универ и дцать курсов по новым технологиям. И куда, куда я пришла? Я ненавижу родителей, ненавижу свои профессии, и они ненавидят меня. Да, я даже трахаться не хочу. А то, что я хочу, я не могу. Я просто, наверное, псих, у которого ничего и никого нет. А то, что я хочу, я не смогу.

– А что ты хочешь? – сказал Влад.

Аля вывернулась из его рук и вопросительно посмотрела в его глаза.

Она взяла бутылку мартини, которую Влад поставил на траву, чтобы освободить руки для объятий.

– Нет, малыш, тебе не нужно сейчас пить.

– Да, он так называл меня, мой первый мужчина, – сказала она и вскинула пол-литровую бутылку: сладковатая жидкость потекла внутрь, грея сдавленное невыплаканными слезами горло.

Яйцо плавало в мировом океане

– Голова… – произнесла Аля, готовясь снова закрыть глаза, если отсутствие занавесок, как обычно, ослепит ее ярким солнцем.

Но день был пасмурный. Несмотря на начинающуюся оттепель, сегодня опять выпал снег, и какие-то дети, играющие за окном, пытались отнять друг у друга маленькую красную машинку. Их вопли и разбудили Альку.

– Отдай, это не твое! – кричал один.

– Ты не понял, придурок, у тебя никогда не будет машин, ведь твой папа – преподаватель.

Алька потрогала свою голову, тупая боль не давала сосредоточиться. Вспомнив свое искрометный дебют «У музы за пазухой», она улыбнулась.

Если кто-то когда-то и говорил ей комплименты, то чаще за ее улыбку.

И один прикольный продавец в магазине молодежной одежды как-то посоветовал ей улыбаться как можно больше.

Аля никогда не могла улыбаться специально и часто улыбалась не тем мужчинам, которым хотела бы улыбнуться. Улыбка приходила на ее лицо также внезапно, как исчезала с него.