Владимир Ярославцев - Нравственное правосудие и судейское правотворчество

• Название: Нравственное правосудие и судейское правотворчество
• Автор: Владимир Ярославцев
• Жанр: Юриспруденция
• Год: 2007
• ISBN: 5-7205-0790-6

Данная работа посвящена центральной фигуре правосудия – судье, в котором персонифицируется самостоятельная и независимая судебная власть.

Автор, опираясь на свой многолетний опыт судьи, полагает, что судья не является простым правоприменителем, «говорящим законом», а представляет собой творческую личность, которая в процессе отправления правосудия «творит право» при рассмотрении конкретного дела, то есть осуществляет правотворчество. Во все времена и в любых странах, в разных системах права настоящий судья был, есть и всегда будет высоким профессионалом и носителем непреходящих нравственных ценностей.

Книга предназначена как для специалистов, так и для широкого круга читателей, интересующихся проблемами права и правосудия.

---

Сократ говорит правду, и это подтверждает Ксенофонт в «Воспоминаниях о Сократе»: «Когда народу захотелось осудить на смертную казнь стратегов Фрасилла и Эрасинида с их коллегами, всех одним голосованием, вопреки закону, Сократ отказался поставить это предложение на голосование, несмотря на раздражение народа против него, несмотря на угрозы многих влиятельных лиц: соблюдение присяги он поставил выше, чем угождение народу вопреки справедливости и чем охрану себя от угроз»[104].

Увы, через сутки Сократа сменил другой притан, который пошел на нарушение закона, и всех шестерых стратегов казнили.

По-видимому, судебный произвол не был в Афинах исключительным явлением: «Разве ты не знаешь афинских судов? – вопрошает Гермоген Сократа. – Часто судьи, раздраженные речью, выносят смертный приговор людям ни в чем не виновным; часто, напротив, оправдывают виновных, потому что они своими речами разжалобят их, или потому, что они говорят им приятные вещи»[105]. Наверное, действительно афиняне забыли слова Солона: «Вот тяжба меж двумя, и кто-то из судей друг одному из соперников, а кто-то, положим, враг. Но да не вмешается в приговор, согласно клятве данной, благоволение иль неприязненность, как и всякое недолговечное чувство человеческое»[106].

Итак, нравственный аспект деятельности судьи, от которого в прямом и переносном смысле зависит жизнь другого человека, приобретает особое значение. Ориентир уже указан: это совесть, как присущая человеку изначально, и справедливость, которая находит выражение при решении конкретного дела в соответствии с законом. Правосудие должно быть нравственным. Именно нравственное правосудие исключает возможность судебного произвола. Нравственность не может носить относительный характер, ведь нельзя быть «немного нравственным» или руководствоваться «отложенной» нравственностью, поступая так или иначе в зависимости от обстоятельств или от мнения «власть предержащих».

«Нравственное действие, – пишет В.В. Соловьев, – становится таковым, лишь поскольку сознается как обязанность. Лишь через понятие обязанности нравственность перестает быть инстинктом и становится разумным убеждением… Нравственный закон как таковой, то есть как основание некоторой обязательности, должен иметь в себе абсолютную необходимость, то есть иметь значение безусловного для всех разумных существ»[107].

Еще одной гарантией от судебного произвола является, как мы убедились на примере Древнего Израиля, отправление правосудия в надлежащих процессуальных формах.

В Афинах судебное заседание начиналось объявлением председательствующего об открытии судопроизводства частного, если слушались частные дела, причем в день обычно рассматривались четыре иска; если предстояло слушать дело государственного характера, объявлялось открытие государственного процесса и разбиралось только одно дело (например, на судебный процесс над Сократом был отведен целый день). Стороны приносили присягу говорить по существу, а затем выступали с речами, причем обвинителю и подсудимому полагалось по две речи. В зале заседания стояли клепсидры: снабженные трубками и сточными отверстиями сосуды, по уровню воды в которых определяли истекшее время. Так измерялась длительность произносимых на суде речей. Лицо, представленное по жребию к воде, перекрывало трубку, когда секретарю предстояло читать закон, свидетельские показания или контракт. В случаях особой важности процесса, когда обвиняемому грозили заключение в тюрьму, изгнание, лишение гражданской чести, смертная казнь или конфискация имущества, точно определялось время наиболее ответственных процедур оглашения обвинения, голосования судей и т. д. Также поступали и в случаях, когда из закона однозначно не вытекало, какому наказанию или штрафу должен подвергнуться виновный.

Судебное отделение обычно состояло из 501 члена, однако при особой серьезности дела в судебное отделение избирался двойной состав суда, а при исключительной важности – тройной. Именно в Афинах впервые в истории появляется суд присяжных, так называемая гелиэя, члены которого именовались гелиастами. Состав гелиастов, которым предстояло слушать дело, определялся только в день суда по жребию, чтобы предотвратить возможность подкупа или влияния на судей. Судьям выдавались баллотировочные камешки для голосования. Если стороны не оспаривали свидетельские показания, председательствующий предлагал судьям приступать к голосованию. Выполнив все возлагаемые по закону обязанности, судьи получали жалованье. Кстати, оно судьям впервые было установлено Периклом[108].

Следует отметить одну интересную особенность афинской процедуры отправления правосудия. По свидетельству Аристотеля, Солон, считая необходимым оказывать помощь народу в его слабости, предоставил право каждому привлекать виновных к ответственности в защиту пострадавшего. Когда Солона спросили, в каком государстве жизнь устроена всего лучше, он ответил: «В таком, где за обижаемых не менее их самих вступаются и наказывают обидчиков люди, не задетые этим лично»[109]. Если человеку был причинен какой – либо ущерб или против него было совершено физическое насилие, другому человеку, даже постороннему, если он может и хочет, предоставлялось право подать на обидчика соответствующую жалобу и привлечь его к суду. Тем самым граждане приучались иметь сочувствие друг к другу и разделять чужое горе.

Правда, такой порядок имел и теневую сторону: чрезмерное распространение получили крючкотворство, сутяжничество и сикофантство («сикофант» означает «указатель смоковницы». Так в Афинах первоначально называли тех, кто доносил о случаях нарушения древнего закона, запрещавшего из-за нехватки продуктов вывоз плодов смоковницы из города. Позднее сикофантами стали называть всех доносчиков). Лукиан отмечал, что финикиец занимается торговлей, киликиец разбойничает в море, спартанец истязает себя, а афинянин крючкотворствует. И Аристофан в пьесе «Мир», обращаясь к афинянам, бросает им тот же упрек: «Ваше единственное занятие – сутяжничество»[110]. Афинские суды были буквально завалены делами. По словам неизвестного автора Государственного устройства афинян (около 425 г. до н. э.), афинянам приходилось «разбирать столько частных и государственных процессов и отчетов, сколько не разбирают и все вообще люди»[111].

* * *

Подведем некоторые итоги.

Итак, в Древней Греции естественное право как выражение Божественного закона выступает мерилом нравственной оценки положительного права (законов гражданского общества). Поскольку положительные законы это всегда соглашение между политическими силами, компромисс, выраженный в общем правиле, которое не может охватывать все частные случаи, необходимы судьи как беспристрастные арбитры в спорах, возникающих при исполнении законов. Судья в силу закона обладает властными полномочиями, является живым олицетворением власти. Руководствуясь при рассмотрении дела законом, судья в то же время «творит право», наделяя стороны новыми правами и обязанностями, т. е. осуществляет правотворческую деятельность. И, наконец, главное: правосудие может называться собственно правосудием только тогда, когда оно нравственно.

Древний Рим

Правосудие – «неизменная и постоянная воля предоставлять каждому его право»

В дохристианскую эпоху Древний Рим, как и Древняя Греция, был светским государством («Государство есть общенародное дело», – писал Цицерон), и духовной основой гражданского общества являлась языческая религия, имевшая статус государственной[112]. Но римляне в отличие от греков не имели собственных философов, их мировоззрение основывалось главным образом на учении древнегреческого философа Зенона из Катона (около 300 г. до н. э.) и его последователей-стоиков. По мнению Б.П. Вышеславцева, «стоическое обожествление закона и справедливости было ближе всего сердцу римских юристов и вообще сердцу римского народа»[113].

Увлечение греческой философией вполне объяснимо и не случайно: воспитателями в семьях римской знати почти всегда были греки, преподавание велось на греческом языке, собственные «домашние» философы зачастую из наставников переходили в разряд друзей, становились властителями умов и душ. «Философия принимала характер религии: у нее были свои проповедники, миссионеры, духовники, казуисты»[114]. Образно высказался по этому поводу римский поэт-сатирик Ювенал: «Греки давят латинскую литературу и превращают Рим в «греческий» город»[115], а римский философ Эпиктет, не уступая ему в ехидстве, отметил любопытную деталь: «Римлянки не расстаются с Платоновым сочинением «Государство», правда, изучают его в той части, где он проповедует общность жен»[116].

Так или иначе, но неоспоримым остается тот факт, что ключевую роль в формировании мировоззрения римлян, в том числе правового, играли греческие философы. Развивая их идеи, римляне продолжали разрабатывать и основные положения естественного права. Марк Туллий Цицерон, например, утверждал, что подлинное право – это истинный разум, находящийся в согласии с природой. Существует только один вечный и неизменный закон, действительный для всех стран и времен, есть только один правитель – Бог, являющийся творцом и распространителем закона и судьей, обладающим принудительной силой. Закон – это ум, предназначение которого в том, чтобы указывать правильное поведение и запрещать неправильные действия. Следовательно, происхождение правосудия следует искать в этом высшем законе, существовавшем до возникновения какого-либо писаного закона. Согласно Цицерону, глупо верить, что все, что мы находим в законах и обычаях народов разных стран, является справедливым. Справедливость едина, она обязывает все человечество и основана на законе, являющемся истинным разумом, который отменить или упразднить невозможно[117]. В сущности, такое понимание естественного права тождественно греческому: его характерные черты – вечность, неизменность и разумность; оно – основа положительного права и критерий для его оценки и надлежащих улучшений.