Валентин Долматов - Пир на краю вселенной

• Название: Пир на краю вселенной
• Автор: Валентин Долматов
• Жанр: Публицистика

«Все пророки сходятся на том, что целая эпоха приближается к концу. Но имеется мало согласия насчет того, что нас ожидает впереди», – говорит один мыслитель, а другой ему вторит: «А ведь мы обязаны знать, что дано нам Богом и что природой, а не только верить впустую».

Мы думаем, что уверены в знании о том, что нам даровано природой и надеемся в своей догадливости, что нам даровано от Бога. Но так ли это? Ученый, ковыряясь палочкой в муляже человеческого мозга, утверждает, что он активен только на десять процентов, и вся эта десятка направлена – ни больше, ни меньше, как на обслуживание нашей сексуальной деятельности. Человеческий организм невероятно тонок в настройках, какое-нибудь «пустячное» изменение течение Гольфстрима или смена полюсов земли, приводит к изменению условий его жизни и гибели. Ученые все больше убеждаются, что человеку как таковому – во плоти – невозможно освоить далекий космос, и, как оказывается, он не сможет заселить даже ближайшие планеты, зачахнет и уйдет в небытие, как неудавшийся герой и покоритель вселенной. Может быть, мы ошибаемся в целях человеческого существования и не настраиваем, а расстраиваем человеческую организацию? Стоило только немного заговорить об окончании эпохи и немного поколебать землю, как человечество начало входить в ступор страха и бессмыслица жизни поселилась у его порога.

Художник – Александр Сулимов.

---

«А если ты скажешь, что слово любого человека созидает Это, приди и взгляни: Если тот, у кого нет пути в тайнах Учения, обновит слова, которые не постиг так ясно, как подобает, то слово это поднимается. И к этому слову выходит „муж превратностей, язык обмана“ из жерла великой бездны… И берет его, и идет в этом слове в глубь своей бездны, и созидает из него небосвод лжи, называемый Хаос… И об этом написано: Эй, тянущие грех на веревках лжи… Грех – это мужское (когда не устремляет свои желания к Женскому). Вина – это женское (когда отвергает Мужское). Та самая вина, губящая людей. А причиной этого был мудрец, который не достиг понимания, и учит: Милостивый, будь нам защитой!» (Зогар. Обновление слов Торы)

В своей вступительной речи об Эроте, ссылаясь на Диотиму, как женщину очень сведущую в любви. Сократ как бы между прочим замечает, что она однажды добилась для афинян во время жертвоприношения десятилетней отсрочки «чумы». Нам необходимо рассмотреть этот момент, тем более, что по замыслу Платона элементы этой «чумы» присутствовали на пире и эти узлы неестественных отношений (не лицом к лицу), должны быть развязаны. Чтобы понять странный текст, необходимо обратиться к седой древности о жертвоприношениях и характеристикам этой болезни: Чума в спарте, чтобы избавиться от бедственного «поветрия», оракул советует «принести жертву как героям Лику и Химере». Не любопытно ли, что избавление от чумы, как «поветрия» должно состоятся через жертвование Мужчине и Женщине. Далее, Эллада страдала от гражданских войн и моровой язвы, а Пифия велит восстановить Олимпийское состязание. Опять, нужен международный праздник, чтобы избавится от язв, как мы думаем на теле человека, а по сути на теле общества. И так, война и чума в Афинах, старики припомнили пророчество Пифии: Придет Дорийская война, а вместе с ней и «голод-чума». Среди афинян начались споры о том, какое слово было в древнем предсказании – «голод или чума». В тогдашних обстоятельствах, – замечает историк, – верх одержало мнение «чума». Но это был «голод и чума» одновременно, но не голод хлеба, а любовный голод, созданный несовершенной моралью и поверхностными законами. А последствием такого «голода» стала «чума» перверсных отношений. Далее, Фукидид в своей библии много строк посвящает чуме и говорит о необходимости отыскания истины через соответствие действительности. А действительность была такова: война, которая сопровождалась неким «гнилым» миром и нарушением договоров. Уже потом мы догадываемся, что «гнилым» миром были слабые отношения между мужчиной и женщиной, которые создавались постоянными призывами к войне и рекрутством на строительство различных сооружений. Мужчины скучивались в казармы, а женщины оставались одни. Договоры о сочетании в одну плоть рушились под натиском военной дисциплины. А вот и характеристика странной болезни, которую уже в древности поставил под сомнение врач Гиппократ: «Большинство страдало от мучительного порыва на икоту, тело было не горячо, но внутри жар, который достигал области сердца. В острый период организм не слабел и все вдруг ринулись к чувственным наслаждениям, которое считалось полезным и прекрасным». Вот так описана болезнь «чумы» в книге Фукидида по прозвищу «кадильщик», по симптомам очень похожая на «неудачи» в любви и нехватки секса во время войны между мужчинами (процветало скотоложство). «Страх перед богами и законом исчез, таково было бедствие в стенах города», – заключает историк и говорит пространные утешительные речи женщинам, потерявшим «не разумных» детей в «чумных» делах любви. Что они утешатся надеждой иметь других – «новых детей» и им дается совет «не потерять присутствие женской природы», а в этом им помогут настоящие мужчины, «которые меньше говорят среди мужчин в порицание или похвалу». Не правда ли, замечательный совет для лечения чумного наследия в стенах города.

Странный случай произошел на «Пире семи мудрецов» Плутарха. Молодой пастух показал мудрецам новорожденного, который сверху до рук был человеческого образа, а ниже лошадиного. Кто то отвернулся взывая к богам, принимая за знамение раздора, грозившее супружеству и потомству Периандра, который был в семье тираном. В принципе, этот страх был обоснован, потому что грозил размыканием между мужским и женским началами. Но Фалес, заметил: надо или не приставлять к кобылицам молодых пастухов, или не оставлять этих пастухов без женщин. Теперь, уже и нам не покажется странным, каково было жертвоприношение женщины-гетеры Диотимы и каким образом совершилась отсрочка очередной волны чумового наследия на людской род. Нельзя привести к знаменателю полный итог Пира, но в главном можно сказать, что в кругу мужчин должна быть женщина и не одна. И семерым собравшимся мужчинам нельзя присвоить статус пира и потому Платон вводит в пространство пира незваных гостей – мужчину и женщину. Что очень примечательно, как необходимость его расширения как в количественном составе, так и в разнообразии всяких гостей. Они появляются в конце пира, Алкивиад и флейтистка. Незваный гость говорит речь о том, что он благодаря благородству Сократа исцелился от «чумы» и не стал менять «золото на медь» по его совету. Где «чума» представлена серединой между невежеством и разумностью, а «золотом» являются чистые прикосновения между мужчиной и женщиной.

Или вот, о начале пира читаем что Сократ опоздал, замешкался в сенях соседнего дома. Но когда дошел до дома Агафона, тот предложил ему возлечь рядом и поделиться той мудростью, которой он якобы завладел в сенях другого дома. Сократ согласился, но заметил: «если бы мудрость имела свойство перетекать, как только мы прикоснемся друг к другу, из того кто полон ею, к тому кто пуст…» Почему Сократ опоздал? Почему стучался в соседние дома? Какую мудрость он мог приобрести в другом доме? И что это за «прикосновение», через которое передается некая мудрость? Правдолюбцы, как правило не зовутся на пир, с ними скучно и неуютно пирующим. Можно быть уверенным, что в сенях соседнего дома он видел семью, состоящую из мужа и жены, и детишек которых очевидно пожурил. Этого он не мог говорить на пиру среди собравшихся «гомо», представлявших элиту общества. Как не мог им сказать о тайне прикосновения, которое распредмечивает истинное бытие при «гомо» касаниях, что никакая мудрость не перетекает и не может перетекать при «чумных» отношениях. Тогда как гетеросексуальный образ прикосновения есть предметность, будущность и истинное бытие – семья, любовь, дети. Афиняне отравили Сократа, но софисты обвинили его в поклонении неким «неизвестным» богам. Все дело в том, что софисты по сути являются агентами старых традиций и отношений, а Сократ являлся для них врагом, с его пресловутым «демоном» внутри, который подсказывал по какой дороге пойти, чтобы не быть затоптанным свиньями. Как это однажды случилось с его друзьями, не послушавшими его. Каким может быть прикосновение, при котором существует возможность «перетекания мудрости», мы рассмотрим в «Пире семи мудрецов» у Плутарха и в других произведениях современных философов. А пока заметим, что «Пир» Платона стал местом, где столкнулись порядок и смысл, а выражение – «пир во время чумы» обретает свою осмысленность. Все это означает, что пир есть вещь разумная, где для всего человечества важно – какой пир случается с нами во время чумы, а лично для нас важно – какая чума постигает нас во время всякого пира. Земной пир, если он не попадает в разряд «пира во время чумы» – это не безумие, направленное против социума, как излишество, растрата и преступление против тела, но событие приближающее нас к священному, достойно завершающее наше земное бытие.

Платон по прозвищу «широкий» обладал широкими взглядами на мир и в своей разносторонности вводит в свой Пир очень большой круг вопросов, все еще нуждающихся в осмыслении. Это определенные слова, намеки, глаголы и не до конца отработанные темы. Платон ввел в пространство пира многие атрибуты философской рефлексии, которые в будущем будут разрабатываться новым поколением писателей, философов и религиозных деятелей.

Другим, кто существенно расширил пространство пира, был Плутарх. В девяти книгах «Застольных бесед» он дал обильное наставление тем веселым гулякам, которые «ввалились» в дом в самом конце «Пира» Платона. В этих беседах Плутарх сделался бытовиком моралистом, но пишет всегда интересно и глубоко, почти всегда остроумно, многознающе и многогранно. Но нас больше интересует его произведение под названием «Пир семи мудрецов». И не семеро было застольников на этом пиру, – замечает философ, – а вдвое, если не втрое больше. Вот так сразу Плутарх увеличивает число пирующих. Примечательно, что пир происходит не в городе, а в «особенном» доме, близ храма Афродиты богини любви. В то время особенные дома были у многих представителях философских школ (Эпикур, Пифагор, Платон и другие), основавшие храмы «Афродитам, благим девам, нимфам, гетерам», где совершались ночные слушания для женщин и определенные таинства. Как бы в оправдание тех, о ком мы привыкли думать «возвышенно» Плутарх замечает: «Не сказать ли, будто нынче никто не умеет любить и Эрос покинул нас? Грешно и стыдно было бы сказать, будто не ведает Эроса Академия и весь хор Сократа и Платона». И в наше просвещенное время, не менее грешно и стыдно думать, что они были мужами «чистого» знания, а еще труднее сознавать, что именно они положили начало сакральной философии двух – мужчины и женщины.