Жюльетта Бенцони - Жены и фаворитки

• Название: Жены и фаворитки
• Автор: Жюльетта Бенцони
• Жанр: Исторические любовные романы
• Год: 2011
• ISBN: 978-5-699-53131-8

Во все времена браки особ королевской крови приковывали к себе всеобщее внимание. Но чаще всего блеск пышных королевских свадеб скрывал слезы, трагедии, тайны, ведь монархи женились не по любви – ими двигали государственная целесообразность и трезвый расчет. Юные принцессы-невесты были всего лишь картой в политических комбинациях своих царственных отцов.

Какими же были брачные ночи венценосных супругов, зачастую видевших друг друга лишь накануне бракосочетания? Полными любви и страсти, как у Людовика IX и Маргариты Прованской, или отвратительными, как у Марии-Луизы Орлеанской?

---

Мария-Аделаида стала супругой герцога Бургундского и матерью Людовика XV, короля Франции. (Так что Анна-Мария оказалась права: один из ее отпрысков все же взошел на французский престол.)

Мария-Луиза, их вторая дочь, вышла замуж за короля Испании Филиппа V, внука Людовика XIV.

За двумя девочками последовали два мальчика – Виктор-Амедей, принц Пьемонтский, и Карл-Иммануил. Братья настолько не походили один на другого, что с трудом верилось в их такое близкое родство. Красивый и приветливый Виктор-Амедей всегда был любимцем в семье. Ему охотно прощались все шалости и провинности, и журили его обычно такими словами: «Ваше Высочество, вам не следовало выпрыгивать из окна прямо на клумбу и тем более сбивать мячом шляпы с придворных дам. Ведь вы – будущий владетель Сардинии. Вам это не пристало».

Бедного же Карла-Иммануила никто не привечал. Отец чувствовал к нему некое подобие отвращения, ругал себя за это и – недолюбливал сына все больше. Мать, разумеется, была благосклоннее к мальчику, однако ее сердце тоже принадлежало старшему сыну, и для младшего там почти не оставалось места.

Но в 1715 году случилось несчастье, изменившее судьбу Сардинии. Наследник престола пренебрег советами и предостережениями конюхов и решился сам объезжать нового жеребца.

– Принц едва успел вдеть вторую ногу в стремя, как проклятое животное поднялось на дыбы и сбросило его с себя, – дрожащим голосом рассказывал безутешному отцу берейтор. – Его Высочество грянулся оземь. Когда мы подбежали к нему, он… он уже не дышал.

При дворе в Турине шептались, что королевская чета не переживет принца дольше, чем на месяц. Анна-Мария слегла и никого не допускала в свои покои. Она почти перестала есть и, по уверениям фрейлин, выплакала все слезы. Во всяком случае, глаза ее с некоторых пор были сухими. Она велела задернуть все шторы и занавеси, чтобы не видеть яркого солнца и голубого итальянского неба, под которым она была прежде так счастлива. О том, как чувствует себя ее муж, королева узнавала случайно и окольными путями. Казалось, ее больше ничто не занимало и ничто не могло вывести из состояния самой черной меланхолии.

Король же, услышав о смерти принца, для начала пригрозил собственноручно заколоть шпагой всех лошадей во всех придворных конюшнях, а потом уединился в монастыре. Он с утра до вечера молился и спустя две недели объявил, что отправляется паломником в Святую землю. В этом не было бы ничего предосудительного, если бы Виктор-Амедей не прибавил, что ему невмочь уже быть королем.

– Да, Ваше Величество, – захлебываясь от волнения, говорила королеве одна из придворных дам, – Его Величество прямо так и изволил сказать: мне, мол, все опротивело, глаза бы мои ни на что тут не смотрели, уйду в Святую землю и сгину там бесследно.

Анна-Мария долго молчала, поджав губы, и размышляла. Наконец она решительно поднялась, велела впервые за много дней принести зеркало, внимательно оглядела себя, печально улыбнулась, заметив несколько новых седых прядок, и отправилась к супругу. Виктор-Амедей нимало не удивился ее приходу.

– Вот, дорогая, собираюсь в путь, – проговорил он и указал на дорожные сундуки. – Как много вещей влачит человек с собой по жизни, не правда ли? А зачем, казалось бы? Ведь нам с вами отлично известно, что на тот свет все уходят с пустыми руками.

Тут голос короля предательски дрогнул, и Анна-Мария прильнула к плечу мужа и прошептала:

– Вы никогда не поступали опрометчиво, друг мой. Так сделайте же над собой усилие и останьтесь в Турине. Подумайте о том, что случится без вас с нашей бедной страной. Я не пытаюсь утешить вас, потому что оба мы знаем, что это бесполезно, но я взываю к вашему благоразумию. Вспомните: у нас остался еще один сын, и мы обязаны без промедления начать делать из него престолонаследника.

– Вы, наверное, шутите? – отозвался король. – Наш младший не может править государством. Он же непроходимый тупица.

После смерти принца Виктора-Амедея ненависть отца к Карлу-Иммануилу только возросла. Понимая, что совершает тяжкий грех, государь все же шептал по ночам в своей спальне:

– Господи, отчего Ты не позарился на этого уродца? Зачем забрал на небо моего наследника? Я не в силах, не в силах смотреть на Карла-Иммануила без содрогания. Он отвратителен мне!

Ах, если бы королева знала, что сын платил отцу той же монетой и ненавидел его не менее страстно! Но бедная женщина даже не догадывалась о том, какие черные чувства бушевали в груди четырнадцатилетнего подростка, до глубины души обиженного на своего отца.

Природа не была благосклонна к Карлу-Иммануилу. Сутулый, почти горбатый, с глазами навыкате (он страдал не слишком ярко выраженной базедовой болезнью), принц привык находиться в тени старшего брата-красавца и смирился со своей отталкивающей внешностью. Никто никогда не напоминал ему о том, что он не обладает обаянием и привлекательностью. Никто – кроме отца-короля.

– Как же он похож на мопса! – сказал однажды Виктор-Амедей, внимательно разглядывая ребенка. – Такой же неуклюжий, неловкий, и глаза выпучены. К тому же себе на уме. Мопс и есть. Так я его впредь и стану называть.

Мальчик насупился и незаметно смахнул слезинку. Он очень обиделся на данное ему прозвище и решил попросить мать, чтобы та уговорила отца не насмехаться над ним. Но королева не захотела заступаться за сына, потому что не отнеслась к его обиде всерьез.

– Не надо плакать, Карл, – строго сказала она. – Отец хочет только добра своим детям и делает все, чтобы вы были счастливы. А сравнивать вас с мопсом он, наверное, больше не станет. Забудет о своей шутке – и все. – И королева, смягчившись, притянула сына к себе и погладила по голове. – Так что успокойтесь и ступайте играть.

Но Карл-Иммануил не успокоился, потому что отец упорно называл его Мопсом и всячески высмеивал. Мальчик стал скрытным, подозрительным и лживым. При малейшей возможности он старался остаться один и все размышлял о чем-то или в глухом уголке дворцового парка, или на каменной скамье на берегу моря.

Итак, королева в очередной раз выслушала мнение мужа о младшем сыне и в кои-то веки решила оспорить его.

– Карл-Иммануил совсем не так глуп, как может показаться, – мягко сказала она. – Мы сами виноваты в том, что бедное дитя столь застенчиво и угрюмо. Ведь вы полагали, будто Карл не должен затмевать своего старшего брата, и потому велели, чтобы на мальчика обращали как можно меньше внимания. К счастью, у нас есть еще время наверстать упущенное и приучить Карла-Иммануила к мысли, что ему придется освоить, если можно так выразиться, ремесло короля.

Но Виктор-Амедей только презрительно фыркнул и отошел к невысокому круглому столику, на котором красовалась внушительных размеров ваза с фруктами. Повертев в пальцах кисточку винограда, король отправил в рот сразу две ягоды и произнес негромко, но с явным раздражением:

– Странно, но мне отчего-то очень захотелось есть… Это, верно, вы виноваты. Отвлекли меня от мыслей о вечном и вынудили думать о Мопсе и о его будущем. Хороший же из него получится король – глупый, неотесанный да к тому же уродец! Хотел бы я знать, в кого он такой удался? Остальные-то наши дети – сущие ангелы.

Королева потупилась. Да, обе дочери были на удивление хороши собой, и покойный принц тоже имел полное право именоваться красавцем, ну а Карл-Иммануил… Что ж, Карл-Иммануил немало походил на собственного отца. Король попросту не желал замечать этой очевидности. Сам-то он был доволен своей внешностью, и его не смущали ни слишком узкое лицо, ни усеянные оспинами щеки, ни длиннющий нос, украшенный на конце неким подобием шарика. Вдобавок Его Величество был рыжим, а над верхней губой у него топорщилось несколько волосков, претендовавших на звание усов.

Виктор-Амедей был человеком на удивление хитрым и упрямым. Он обладал отличным политическим чутьем, если не сказать – нюхом, и враги всегда остерегались его. А еще о нем было известно, что он очень скуп. «Вот скареда, почище сардинского короля!» – говорили о ком-нибудь, если желали уязвить. И действительно, гардероб Виктора-Амедея был так скромен, что ему не позавидовал бы даже нищий. В любое время года король носил лишенный каких бы то ни было украшений коричневый наряд из не слишком тонкого сукна, тяжелые грубые башмаки и простые полотняные сорочки. Рукоятка же его шпаги была обшита кожей – чтобы баски камзола не протерлись раньше времени.

– Пожалуйста, не надевайте хотя бы этот синий плащ, – умоляла мужа королева, бывшая, к слову сказать, большой модницей и обожавшая красивые платья. – Вы же в нем вылитый бродяга!

Но король только плотнее запахивал свой и впрямь чудовищный плащ и отвечал, покачиваясь с пятки на носок (его излюбленная манера, тоже сильно раздражавшая королеву):

– Неужели же я похожу на бродягу, душа моя? Но посмотрите, какой мне нынче доставили из Парижа парик! А моя шляпа? Правда, эти перья изумительны? Ах, если бы еще цена была не так велика! Но что делать, что делать, вы же знаете, шляпы и парики – это моя слабость.