Любко Дереш - Немного тьмы (на краю света)

• Название: Немного тьмы (на краю света)
• Автор: Любко Дереш
• Жанр: Зарубежное современное
• Год: 2009
• ISBN: 978-966-03-4850-9

Роман «Немного тьмы» рассказывает о совершенно фантасмагорическом событии – фестивале самоубийц в Карпатах, правда, неудавшихся самоубийц. Люди, приехавшие на этот фестиваль, абсолютно не похожи друг на друга, но их объединяет страстное желание что-то понять в своей жизни: в прошлом, настоящем и, конечно, будущем. Ибо если этого не произойдет, то и будущего не будет.

---

Я узнаю финальную, как по мне, куда более жуткую часть истории. Вика, находясь в трансе, села на поезд «Мукачево – Львов». В туалете последнего вагона перерезала себе вены куском бритвочки. Но ее нашли. Кто-то вошел в туалет и нашел ее, поднял шум, и Вику на остановке передали на «скорую».

– Я ложусь спать, – говорит Вика.

Молчу. Она встает, потягивается и исчезает куда-то во тьму. Глаза сосут картину тлеющих угольков. Глаза – два пустых нуля.

Вика возвращается со спальником на плечах. Под рукой – свернутый каримат.

– Я с тобой буду спать, как ты на это смотришь?

– Смущенно, – брякнул я. – Но ничего, ночуй.

Вика лезет в палатку. Вытирает рукой ноги от налипшего сена. Залезает в глубь мешка. Слышно, как мостится.

Через некоторое время я делаю то же. Думал, буду чувствовать какой-нибудь конфуз – чужое дыхание, незнакомое тело, не те запахи. Но ничего – внутри все спокойно и мирно. Вика пахнет только дымом. Как и я. Нащупываю в рюкзаке свитер: надо спать в свитере, иначе остынет грудь. Меня мягко впитывает сон. Решаю не мешкать и поскорее поддаться этому властному повелителю.

Угнездившись на своей половине (слева), сладко вздыхаю. Слышу, Вика поворачивается и кладет руку мне на темя. Ее рука гладит лысину, раз по щетине, раз против.

– Хочешь, я тебе хорошо сделаю?

– Например как?

– Ну… ртом.

– Не. Извини, я не вытерплю этого. Моя Снежинка не простит мне.

– А так, просто – не хочешь? – дальше гладит она, все деликатнее, одними лишь коготками.

– Как «просто»?

– Как собачки.

– У собачки хуй не встанет. Спи давай.

– Спокойной ночи, – рука убирается.

– Спокойной ночи.

– Извини.

– За что?

– Та не. Ничего. Я такая дура! Спокойной ночи.

– Не говори так. Спокойной ночи.

Л.: Она себя исчерпала, эта девушка. Тоже наркоманка. Бывшая или периодическая. Тоже с опиатами связано. Ей кажется, будто уже ничего не изменишь, и она хочет погубить себя, чтобы не понимать, что произошло. Уже было в жизни в какой-то момент вроде нормально все, какой-то порядок просматривался. А потом она сама не поняла, как это все случилось, что все понеслось. Она себе не может этого простить. Просто какая-то ее глубинная частичка не может поверить, что все зашло так далеко. Что была эта мерзкая история. Вика сразу среагировала на Германа. Дает понять, что она хочет его. А он, Герман, в душе еще и садист. Поэтому он не хочет ее трахать… со зла.

В.: Что она значит для тебя?

Л.: Она какая-то такая мимолетная…

В.: А вообще она нужна здесь?

Л.: Нет. (пауза) Вика, бай-бай. Ты исчезаешь из этой игры (бросает камень Вики дальше, но камень отлетает совсем недалеко). Похоже, у камня свои планы относительно Вики.

(пауза)

Утро. Разлепляю глаза. Рядом сопит Вика. Лицом к стенке. Веки у меня отекшие, как после плача. Это от дыма. Выбираюсь из спальника, расстегиваю клапан в палатке и лезу на колющий свет. Глаза слезятся, нос заложен. Моя носоглотка раздражена дымом. Утром она всегда так ведет себя. Вика что-то промычала и перевернулась на другой бок. Закрываю клапан, чтобы ее не беспокоить. Светает. Смотрю вдаль, с высоты холма, на долину внизу. Но вижу только мглу. Серо. Утренние сумерки. Горы спят, деревья в дреме – спокойные и все в себе. Зато галдят птицы. Прислушиваюсь к их щебету, и слух магически раскрывается: я слышу все в радиусе многих километров. На рассвете леса – гигантские павильоны птичьего пения. Чириканье воробьев. Покрикивает каменка. Тарахтит дятел. Каркает ворона. В утреннее время птицы очень активны. Еще раз они так же оживут перед сумерками – уже вечером.

От спанья в синтетическом мешке я вспотевший и липкий. Утренний бриз влетает под гольф и создается впечатление, будто на дворе холодно. Это заблуждение, если его немедленно не развеять, можно весь день проходить закутанным в свитер и даже не заподозрить, что температура воздуха в тени плюс двадцать пять.

Я медленно оголяюсь по пояс, снимаю с себя свитер, войлочную рубашку, но оказывается, что я не снял шлеек от комбинезона, хотя я не припоминаю, чтобы ложился спать в комбинезоне. На пару секунд меня охватывает клаустрофобия, когда я пробую снять еще один свитер через голову, голова уже пролезает через него, но панически застревают руки, и я одну за другой снимаю с себя кучу тряпок, одну за другой, одну за другой, пока наконец волевым усилием не решаю прекратить это… и, будто во сне, обнаруживаю, что уже раздет догола. Точнее, до пояса. Я озираюсь, ища, куда подевались мои шмотки. Неестественно яркий свет солнца кажется слишком густым.

Снимаю сырые носки и прохаживаюсь по мокрой траве. Пока роса приводит меня в чувство, нащупываю мятую пачку папирос и на автомате закуриваю. Невольно припоминается, будто только что я пережил довольно сильный дискомфорт, даже панику, но мысли какие-то настолько непривычные, что я просто разрешаю вниманию проскальзывать между вещами, как змее.

Небо в серебристой дымке – похоже, будет вёдро.

Сажусь возле огня. Пепел еще излучает тепло. Кладу пару сухих и не очень тонких палок.

Через какое-то время палки начинают дымить.

Солнце восходит, но его не видно за горой. Верхушки крон из густо-зеленых становятся золотыми.

Положу еще пару веток на огонь. Буду готовить чай. Дым тянется прямо вверх.

Палатки все спят. Далеко снизу слышны треньканье и голос, меня охватывают иллюзии: то кажется, будто звуки далеко внизу, а то – будто прямо под ухом.

Минут через двадцать внизу появляются овцы и чабан. За чабаном бежит маленькая собачка, беспородная, но с дерзко закрученным хвостом.

Пока нет жары, решаю полезть на гору. Обуваюсь и отправляюсь в восточном направлении – вверх, по склону хребта.

Когда возвращаюсь, солнце уже припекает. Место, где стоит моя палатка, вечером в тени, что не очень хорошо. И прямо на солнце сразу после рассвета, что тоже, ясное дело, не всегда комфортно. Уже с самого утра находиться в палатке просто невозможно – воздух прогревается, становится душно и пот липнет к телу.

Издали вижу Вику. Она сидит возле огня с коматозным выражением лица. Подхожу ближе.

Вика замечает меня.

– Приве-е-е-ет, – тянет она. – А я тока шо вста-а-ала.

Я рад за нее. Хорошо, что мы вчера не трахались. Проснулся – а никто никому ничего не должен. Легко как!

Вика уже поставила котелок с водой на огонь. Вода выделяет пар, скоро можно будет попить чего-нибудь тепленького. Снова разуваюсь – так приятно быть босым. На Шипоте это тенденциозно – ходить босым. Битого стекла нет, гадюки не наблюдаются. Время от времени Шипотские босяки даже организовывают акции массового обосячивания. За день до нее они ходят от стойбища к стойбищу и на полном серьезе сообщают о том, что завтра состоится сожжение обувки. Все смеются, отшучиваются, а на другой день не могут найти оставленных без присмотра шкар. Босяки устраивают налет, сгребают всю обувь в кучу и сжигают на большом костре.

Мне мои шкары могут пригодиться, поэтому я напряженно слежу, не оставил ли часом что-нибудь жизненно необходимое так, без надзора. Хотя за всем не уследишь.

Может, в этом году будут жечь палатки? Акция «Сон под открытым небом».

– Ты злишься на меня? – спрашивает Вика.

– С чего бы это?

– Молчишь, не говоришь ничего.

– Э-э-э-э, – машу рукой. – Не обращай внимания. Утром я неразговорчивый.

И улыбаюсь так страшно, что Вика от счастья бросается мне на шею.

– Но-но! Неразговорчивый, но раздражительный, – говорю, отталкивая ее. – На тебя не злюсь, но если будешь дразниться, могу цапнуть за ногу. Одного уже покусал, потом ходил, плакал как маленький.

Вика отодвигается на метр. Упоминание о собаках, которых Вика почему-то панически боится, – идея не очень удачная. Но девушке ничего – вытаскивает из нагрудного кармана папиросу и прикуривает от уголька.

Восстановился ненавязчивый разговор. Наверное, Вика тоже почувствовала, что никто никому ничего не должен. Она снова приготовила нам кофе. Собственно, из растворимого кофе выходит разве что кофейный напиток, но на природе это ерунда.

– Есть сахар? – спрашивает Вика.

Нет, нет у меня ни сахара, ни цукатов, ни крендельков к чаю. Вика задумывается.

– Надо сейчас пойти к тернопольским. У них там всякого добра навалом. Заодно и позавтракаем. Там у них гитарка есть, поиграем. Ты умеешь на гитаре играть?

– Нет, а ты?

– Немного умею. – Вика притворяется, будто бьет по струнам, и ревет: – «З-за-курила девачка-а-а! И зас-снула пьяная-а-а-а!»

– Ух ты! – хмыкаю я. – Сыграешь ее мне полностью, хорошо?

Допив кофе, прислушиваюсь, как в горле распускается, будто горький лотос, кофейный привкус. Вика сжимает зубами папиросу и восторженно притворяется, будто играет на гитаре. Волосы скачут по ее волчьему лицу. С удивлением осознаю, что возле меня сидит волк, а возле его лап блестит на солнце старая гитара. Ой.