А. Краснящих - Шолом-Алейхем

• Название: Шолом-Алейхем
• Автор: А. Краснящих
• Жанр: Биографии и Мемуары
• Год: 2010

Знаменитый, как никто из еврейских писателей его времени. Каждая еврейская семья считала необходимым купить тоненькую пятикопеечную брошюрку с его рассказом на субботу, иначе это будет не суббота. «Меня спрашивают те, кто меня знает и видит каждый день, когда я пишу? Я, право, сам не знаю. Вот так я пишу: на ходу, на бегу, сидя в чужом кабинете, в трамвае, и как раз тогда, когда мне морочат голову по поводу какого-нибудь леса, либо дорогого имения, какого-нибудь заводика, – как раз тогда вырастают прекрасные образы и складываются лучшие мысли, а нельзя оторваться ни на минуту, ни на одно мгновение, чтобы всё это запечатлеть на бумаге, – сгореть бы всем коммерческим делам! Сгореть бы всему миру! А тут приходит жена и говорит о квартирной плате, о деньгах на правоучение в гимназии; мясник – джентльмен, он согласен ждать; лавочник зато подлец – он отказывается давать в кредит; адвокат грозит описать стулья (глупец! он не знает, что они уже давно описаны)…»

---

Зато дома теперь всё было по-другому: отец заявил мачехе, «<…> чтобы она не смела больше распоряжаться Шоломом. Другими детьми – пожалуйста, но только не Шоломом. Шолом – не то, что другие. Он должен учиться! Раз навсегда! – кричал отец. – Так я хочу. Так оно есть, так оно и будет!»[25]

И действительно, всё поменялось: мачеха больше не гоняла Шолома по разным поручениям, не приказывала поставить самовар, не заставляла сидеть с маленьким ребёнком (а кроме своих собственных, у Нохума и Ханы родились и общие дети). Отныне Шолом был освобождён даже от своих обязанностей в новом семейном предприятии: производстве кошерного вина из изюма. Содержанием заезжего двора прокормить семью было всё труднее, и отец Шолома открыл винный погреб («Продажа разных вин Южного берега» – гласила вывеска). В «фабрикации» вина участвовала вся семья, Шолом резал изюм. Какое-то время это дело приносило хорошую прибыль – большую, чем другие занятия Нохума Рабиновича, – до тех пор, пока по городу не пошёл слух, что Нохум Вевиков Рабинович жутко разбогател на вине, и ему не начали подражать другие: в Переяславе оказалось столько кошерного вина, что хватило бы евреям всего света на сто лет вперёд, и, конечно же, выручка семьи Шолома снизилась.

Предоставленный только себе и учёбе, Шолом учился так азартно и увлечённо, что уже вскоре отца вызвали в училище, чтобы сказать, что поскольку Шолом учится исключительно хорошо, то по закону его следует принять на казённый счёт, но поскольку он еврей, то ему можно назначить только «пенсию» в сумме ста двадцати рублей (в год или полгода, Шолом-Алейхем не помнит). Это была сенсация на весь Переяслав: еврейский «классник» получает от государства пенсию, такого ещё не бывало! «Ах, кто не видел тогда сияющего отца, тот вообще не видел счастливого человека»[26]. Собралась вся родня, отец и мачеха принимали поздравления. Шолом стал кормильцем семьи.

Что же касается писания, то, научившись читать по-русски, Шолом добрался и до мировой классики: прочитав «Робинзона Крузо», так впечатлился, что сел и написал на иврите «Еврейского Робинзона Крузо». На этот раз сам принёс своё произведение отцу, тот пришёл в восторг, показывал всем сочинение сына, и уже никто не сомневался, что Шолом, когда вырастет, станет только писателем – и никем другим.

За Шоломом даже закрепилось прозвище «Писатель» – правда, не из-за «Еврейского Робинзона», а по иному случаю. «Еврейский Робинзон», как и «Дщерь Сиона», оставались, по большому счёту, графоманскими попытками писать по-взрослому, по-книжному, там не было того Шолом-Алейхема, которого знает теперь весь мир. Настоящий Шолом-Алейхем, что подписал молитвенник кузена и составил словарь ругательств мачехи, сидел глубоко в Шоломе и ждал своего часа, вылезая, как «бес», как «болезнь», время от времени. Один раз «бес» показал себя в священный день субботы, когда не то что писать, вообще ничего делать нельзя: даже тушить свечи или ловить блоху. Шолом и сам не понимает, зачем это делает, чувствует только, что побелённые стены соседских домов и деревянные заборы так и просятся, чтобы на них что-нибудь нарисовали и написали. Не в силах удержать себя, Шолом достаёт из кармана кусочек мела, вот зачем, оказывается, накануне прихваченный из класса, рисует на стене человечка и своим красивым, круглым, каллиграфическим почерком пишет под рисунком: «Кто писал, не знаю, а я, дурак, читаю». И тут же чья-то тяжёлая рука хватает его за ухо. Дядя Пиня!

Дело приняло такой оборот, что Шолома чуть не выгнали из училища. И только уступив просьбам отца, Шолома – лучшего ученика в классе – оставили учиться. Но с тех пор все, и учителя, называли его либо «Художник», либо – растягивая слово до невозможного – «Писа-а-а-а-атель!»

* * *

Итак, никто уже не сомневался, что Шолом станет писателем, но на каком языке ему писать? Коллектор говорил: только на древнееврейском – иврите, языке Торы, Талмуда, великих еврейских философов и писателей Хаскалы. Арнольд из Подворок доводил: чтобы стать писателем мирового уровня, надо выбрать русский язык – язык Пушкина и Лермонтова, Гоголя и Тургенева, – а не тот, на котором читает маленький, рассеянный по миру народ. Был и третий язык, который никем не рассматривался в качестве альтернативы древнееврейскому или русскому, – идиш, или просто еврейский, разговорный еврейский язык. Возникший в Центральной и Восточной Европе в X–XIV веках на основе средненемецких диалектов, с обширными заимствованиями из древнееврейского и арамейского, а также из романских и славянских языков, идиш в глазах (вернее – ушах) просвещённой еврейской интеллигенции представлял собой чудовищную языковую смесь. Его называли «языком кухарок и прислуг», «жаргоном». Однако при этом все евреи – и тёмные, и просвещённые – в быту говорили только на идише. «Еврейский – да какой же это язык! Говорили-то, собственно, только по-еврейски, но что можно писать по-еврейски – никто не предполагал. “Жаргон” – чтиво для женщин, бабья утеха. Мужчина стеснялся и в руки брать еврейскую книгу: люди скажут – невежда»[27].

Позже Шолом-Алейхем напишет: «Наш жаргон более пригоден для сатиры (для острословия), нежели любой другой, и происходит это благодаря технике языка: то неожиданный оборот, то вводное предложение, то имя, то какой-нибудь маленький штрих – и вот уже фраза зазвучала сатирически и вызывает невольно улыбку у читателей; а если ещё удаётся подражать речи каждого в отдельности, – что и говорить? Ведь почти каждый еврей говорит своим собственным языком, с присущей ему жестикуляцией, в разговоре шевелит руками, ногами, плечами (а какой еврей может во время беседы не размахивать отчаянно руками и не раскачиваться всем туловищем?)»[28].

В описываемое время – середина 1870-х – литература на идише только-только зарождалась: её основоположник Менделе Мойхер-Сфорим («Менделе-книгоноша» – псевдоним Соломона Моисеевича Абрамовича (Шолема-Янкева Бройде); 1836–1917) свою первую повесть «Маленький человечек» опубликовал в 1864-м, и этот год считается началом еврейской[29] литературы. Повесть была напечатана в альманахе «для простонародья» «Койль а-Мевасер» («Глас провозглашающий») – основанном в 1862 году приложении к серьёзной газете на древнееврейском языке «Хамейлиц» («Защитник»), которая выходила сначала в Одессе, потом в Петербурге с 1860-го по 1904 год. Её издавал журналист Александр Цедербаум (1816–1893).

За «Маленьким человечком» последовали пьеса Менделе Мойхер-Сфорима «Такса» (1869; такса – специальный государственный налог на кошерное мясо, сдававшийся в аренду властями состоятельным евреям) и повесть «Кляча» (1873). В 1867 году была напечатана повесть Ицхока-Йоэля Линецкого (1839–1915) «Польский мальчик» – так же, как и произведения Мойхер-Сфорима, вещь сатирическая. Наконец, третьим классиком еврейской литературы стал поэт и драматург Аврам Гольдфаден (Авраам Гольденфоден; 1840–1908), в 1876 году основавший в румынском городе Яссы первую в мире профессиональную театральную труппу, ставившую пьесы на идише, в которой сам был и директором, и режиссёром, и декоратором, и драматургом, и композитором.

Но не по произведениям Мойхер-Сфорима и Линецкого Шолом познакомился с литературой на еврейском языке – этих писателей он прочитает чуть позже. В романе «С ярмарки» Шолом-Алейхем вспоминает, что ещё в Воронкове ходила по рукам и пользовалась оглушительным успехом одна книжка на «жаргоне»: «Какая это была книжка, Шолом сказать не может. Помнится только, что книжка была маленькая, тощая, разодранная, с жёлтыми засаленными страницами, без обложки и даже без заглавного листа. Однажды в субботу вечером все почтенные местечковые обыватели, по обыкновению, собрались у Нохума Вевикова на проводы субботы. Мать ещё занята на кухне “валашским борщом”, а собравшиеся тем временем развлекаются. Реб Нохум читает вслух книжку. Отец читает, а гости сидят за столом, курят и хохочут, покатываются со смеху. Чтеца ежеминутно прерывают громкие выражения восторга и добродушная ругань по адресу сочинителя: “Вот проклятая душа! Этакая шельма! Этакий мошенник! Чёрта б его батьке!” Даже сам чтец не может удержаться и давится от смеха. Дети не хотят идти спать, а Шолом и подавно. Смысла того, что читает отец, он не понимает, но ему просто интересно наблюдать, как бородатые люди поминутно прыскают, заливаются смехом. Шолом сидит в стороне, смотрит на сияющие лица гостей и завидует человеку, который сочинил эту книжечку. И мечтой его становится, сделавшись большим, написать такую же книжечку, чтобы, читая её, люди покатывались со смеху и, добродушно поругиваясь, сулили бы чёрта его батьке…»[30]

Конец ознакомительного фрагмента.

Текст предоставлен ООО «ЛитРес».

Прочитайте эту книгу целиком, купив полную легальную версию на ЛитРес.

Безопасно оплатить книгу можно банковской картой Visa, MasterCard, Maestro, со счета мобильного телефона, с платежного терминала, в салоне МТС или Связной, через PayPal, WebMoney, Яндекс.Деньги, QIWI Кошелек, бонусными картами или другим удобным Вам способом.