Махатма Ганди - Революция без насилия

• Название: Революция без насилия
• Автор: Махатма Ганди
• Жанр: Биографии и Мемуары
• Год: 2012
• ISBN: 978-5-4438-0124-7

Махатма Ганди считал своим духовным учителем Льва Толстого, а с самим Ганди очень хотел бы поговорить Владимир Путин, как он заявил журналистам в 2007 году.

Почему Ганди по праву называют «титаном XX века»? Один из руководителей и идеологов движения за независимость Индии от Великобритании, он разработал теорию о «ненасильственной революции». Она оказала огромное влияние на сторонников мирных перемен и привела в конечном счете к победе: к освобождению Индии от англичан в 1947 году. Позже опыт «ненасильственной революции» был с успехом применен и в ряде других стран.

В книге, представленной вашему вниманию, Махатма Ганди рассказывает о своей жизни и борьбе, а также представляет основные положения своей идеологии.

---

Буря, разразившаяся в касте в связи с моим отъездом за границу, еще не утихла. Члены касты разделились на два лагеря: одни сразу же снова признали меня, другие не были склонны допускать меня в касту. Для того чтобы польстить первому лагерю, брат повез меня в Насик, где я омылся в священной реке, а прибыв в Раджкот, он дал обед в честь касты. Мне все это не нравилось. Но любовь брата ко мне была безграничной, а моя преданность ему – под стать этой любви, и потому я беспрекословно выполнял все его желания, считая его волю законом. Таким образом, затруднения, связанные с возвращением в касту, были фактически преодолены.

Я никогда не пытался искать доступа в секту, не захотевшую принять меня, не было у меня и никакой обиды на руководителей секты. Некоторые из них относились ко мне неприязненно, но я тщательно старался не задевать их чувств, уважая предписания касты об отлучении. Согласно этим предписаниям, никто из моих родственников, в том числе тесть, теща и даже сестра и зять, не должен был принимать меня; и я не должен был даже пить воду в их доме. Они были готовы тайно обойти запрещение, но мне было не по душе делать тайно то, чего я не мог делать открыто.

Своим поведением я ни разу не подал касте повода причинить мне беспокойство; мало того, я не испытывал ничего, кроме привязанности и великодушия со стороны основной части секты, которая все еще смотрела на меня как на отлученного. Мне даже помогали в моей работе, не рассчитывая, что я сделаю что-нибудь для касты. Я убежден, что вся эта доброта – следствие моего непротивления. Если бы я шумно добивался приема в касту, пытался разбить ее еще на несколько лагерей, провоцировал бы членов касты, они наверняка отплатили бы мне тем же, и вместо того, чтобы остаться в стороне от бури, я, вернувшись из Англии, оказался бы в водовороте страстей, и, возможно, мне пришлось бы обманывать и лицемерить.

Мои отношения с женой были все еще не такими, как мне хотелось. Пребывание в Англии не излечило меня от ревности. Я по-прежнему был привередлив и подозрителен, и потому все мои благие намерения оставались невыполненными. Я решил, что жена должна научиться читать и писать и что я буду помогать ей в занятиях; но моя страсть мешала нам, и жена страдала из-за моих собственных недостатков. Однажды я не остановился перед тем, чтобы отослать жену в дом ее отца, и согласился на ее возвращение только после того, как причинил ей глубокие страдания. Лишь позже я понял, что поступал безрассудно.

Я намеревался провести реформу в воспитании детей. Брат имел детей, а моему ребенку, родившемуся еще до отъезда в Англию, было уже почти четыре года. Мне хотелось научить малышей физическим упражнениям, воспитать их выносливыми, причем самому руководить их воспитанием. Брат поддержал меня, и я более или менее преуспел в своих усилиях. Мне очень нравилось проводить время с детьми, а привычка играть и забавляться с ними сохранилась у меня и по сей день. Думаю, что мог бы быть хорошим воспитателем детей.

Необходимость проведения «реформы» питания была очевидна. Чай и кофе уже заняли свое место в доме. Брат считал нужным к моему возвращению создать в доме некое подобие английской атмосферы, и поэтому посуда и тому подобные вещи, использовавшиеся лишь в особых случаях, теперь употреблялись ежедневно. Мои «реформы» были призваны завершить это начинание. Я ввел овсяную кашу и какао, которое должно было заменить чай и кофе. Но на деле какао стало лишь дополнением к чаю и кофе. Ботинки и полуботинки уже употреблялись. Я завершил европеизацию своих близких введением европейской одежды.

В результате расходы наши возросли. Новые вещи появлялись в доме каждый день. Но где взять необходимые средства? Начинать практику в Раджкоте было бы смешно. У меня едва ли были познания квалифицированного вакила, а я рассчитывал, что мне будут платить в десять раз больше, чем ему! Вряд ли найдется клиент, который будет настолько глуп, чтобы обратиться ко мне. А если бы такой и нашелся, мог ли я присовокупить к своему невежеству высокомерие и обман, увеличить тяжесть моего долга перед обществом?

Друзья советовали мне отправиться на некоторое время в Бомбей, чтобы приобрести там опыт, и проработав в Верховном суде, изучить индийское право и постараться получить какую-нибудь практику. Я согласился и уехал.

Создавать свое хозяйство в Бомбее я начал с того, что нанял повара, неопытного, как и сам. Он был брахманом. Я обращался с ним не как со слугой, а как с членом семьи. Он никогда не мылся, а только обливался водой.

Его дхоти и даже священный шнур были грязными. Он был совершеннейшим младенцем в вопросах религии. Но где мог я взять повара лучше?

– Хорошо, Равишанкар (так звали его), – говорил я ему, – ты не знаешь, как стряпать, но ведь ты должен знать свою сандхья (ежедневная молитва) и т. п.

– Сандхья, сэр? Плуг – наша сандхья, а заступ – наш ежедневный обряд. Вот какой я брахман. Я должен жить, пользуясь вашими милостями, или пахать землю.

Итак, мне предстояло обучать Равишанкара. Времени для этого у меня было достаточно. Половину блюд я стряпал сам, экспериментируя с вегетарианскими блюдами английской кухни. Я поставил плиту и стал хлопотать возле нее вместе с Равишанкаром. Я не имел ничего против совместной трапезы, Равишанкар также, и мы весело садились вместе за стол. Было только одно неудобство: Рави-шанкар поклялся оставаться грязным и не мыть продукты.

Однако я не мог прожить в Бомбее дольше четырех-пяти месяцев: не хватало средств, чтобы покрывать постоянно растущие расходы. Вот как я начал жизнь. Я понял, что профессия адвоката – плохое занятие: много показного и мало знаний. Во мне росло чувство ответственности.

Первое судебное дело

В Бомбее я начал изучать индийское право и в то же время продолжал свои опыты по диететике. К этому занятию присоединился Вирчанд Ганди, мой приятель. Брат со своей стороны делал все возможное, чтобы обеспечить мне адвокатскую практику.

Изучение индийского права оказалось скучным занятием. Я никак не мог совладать с кодексом гражданского судопроизводства. Иначе, правда, обстояло дело с теорией судебных доказательств. Вирчанд Ганди готовился к экзамену на стряпчего и рассказывал мне всякие истории об адвокатах и вакилах.

– Умение Фирузшаха, – не раз говорил он, – основано на глубоком знании права. Он наизусть знает теорию судебных доказательств и все прецеденты по 32-му разделу. Чудесная сила аргументации Бадруддина Тьябджи внушает судьям благоговение.

Рассказы об этих столпах права лишали меня присутствия духа.

– Нередко случается, – добавлял он, – что адвокат влачит жалкое существование в течение пяти-семи лет. Вот почему я избрал карьеру стряпчего. Если вам удастся года через три стать независимым, можете почитать себя счастливчиком.

Расходы мои росли каждый месяц. Я не в состоянии был открыть адвокатскую контору и одновременно с этим готовиться к профессии адвоката, так как не мог уделять занятиям всего внимания. У меня появился известный вкус к теории судебных доказательств. С большим интересом я прочел «Индийское право» Мейна, но все еще никак не мог решиться взять какое-нибудь дело. Я чувствовал себя невероятно беспомощным, словно невеста, впервые входящая в дом будущего свекра.

Приблизительно в это время я взялся за дело некоего Мамибая. Это было совсем мелкое дело. Мне сказали:

– Вам придется заплатить комиссионные посреднику.

Я решительно запротестовал.

– Но даже такой известный адвокат по уголовным делам, как X, зарабатывающий три-четыре тысячи в месяц, тоже платит комиссионные.

– Мне незачем подражать ему, – возражал я. – С меня достаточно и 300 рупий в месяц. Отец зарабатывал не больше.

– Теперь другие времена. Цены в Бомбее чудовищно возросли. Надо быть практичным.

Но я был непреклонен. Я не заплатил комиссионных, тем не менее дело Мамибая получил. Оно было очень простым. Гонорар свой я определил в 30 рупий. Дело, по-видимому, не могло разбираться дольше одного дня.

Мой дебют состоялся в суде по мелким гражданским делам. Я выступал со стороны ответчика и должен был подвергнуть перекрестному допросу свидетелей истца. Я встал, но тут душа моя ушла в пятки, голова закружилась, и мне показалось, будто помещение суда завертелось передо мной. Я не мог задать ни одного вопроса. Судья наверное смеялся, а адвокаты, конечно, наслаждались зрелищем. Но я ничего не видел. Я сел и сказал доверителю, что не могу вести дело и что пусть он лучше наймет Пателя и возьмет мой гонорар обратно. М-р Патель был тут же нанят за 51 рупию. Для него это дело было, разумеется, детской игрой.

Я поспешил уйти, так и не узнав, выиграл или проиграл дело мой клиент. Я стыдился самого себя и решил не брать никаких дел до тех пор, пока у меня не будет достаточно мужества, чтобы вести их. И действительно, я не выступал в суде до переезда в Южную Африку. Мое решение было продиктовано не моей добродетелью, а необходимостью. Не было ни одного глупца, который доверил бы мне дело, зная наверняка, что проиграет его!