Михаил Владимирский-Буданов - Обзор истории русского права

• Название: Обзор истории русского права
• Автор: Михаил Владимирский-Буданов
• Жанр: Юриспруденция
• Год: 2005
• ISBN: 5-7333-0172-4

Настоящая книга, предназначенная с первого издания своего для учебной цели, и в теперешнем издании сохраняет то же значение. Учебное пособие мы бы не желали смешивать с учебником: первое должно лишь помогать изучению науки, второй заключает в себе все содержание науки, обязательное для учащегося; в высших учебных заведениях последнему нет места.

Учебный характер книги определяет ее концепцию. В ней много рубрик и подразделений не вследствие особого пристрастия к ним автора, а в силу необходимости останавливать внимание учащегося на существенных оттенках мысли или фазисах развития явлений. Эти вехи, указывающие путь мысли для учащихся, могут показаться помехами для человека, уже переставшего учиться. Но, к сожалению, не для этих читателей книга предназначена. Конечно, автору было бы приятнее рисовать цельные картины непрерывного движения права в его могучем историческом потоке и плыть по этому течению без преград и запруд; но в учебной книге он обязан каждую минуту останавливать свой порыв и указывать учащемуся на каждом шагу смысл встреченного явления. Само собой разумеется, что, говоря об ином, более свободном изложении науки, мы не имеем в виду изложение ее «с птичьего полета» (как говорят иногда), ибо вид с птичьего полета лишен перспективы, а в исторической перспективе весь смысл истории.

---

60

Когда (после преемника св. Петра Феогноста) вел. князь послал ставиться в Царьград Алексея, то патриарх, не дождавшись того, уже посвятил в митрополиты Романа, но не мог не исполнить и просьбы вел. князя Московского и вслед затем посвятил и Алексея. Но тогда в той же мере казалась обязательной для патриарха и рекомендация Литовского вел. князя (Ольгерда): еще при жизни Алексея для Западной Руси посвящен особый митрополит Киприан (1376 г.). По смерти Алексея вел. князь Московский хотел видеть митрополитом своего избранника – Митяя, который умер, не доехав до Царьграда; тогда вел. князь сам вызвал из Киева на Московскую митрополию Киприана, которого потом сам же лишил престола. Однако, еще тогда патриарх решался иногда высылать на Русь своих избранников, помимо рекомендации вел. князей; таков был Фотий (1409–1431 гг.), при котором западнорусские епископы (под влиянием Витовта) поставили для себя особого митрополита Григория Цамблака, чем западнорусская церковь окончательно обособилась от восточной (следуя политической судьбе русских государств). После Фотия патриарх поставил на Московскую митрополию грека Исидора, который потом участвовал во Флорентийском соборе и принял унию с папством (1440 г.), за что по возвращении в Москву вел. князь низложил его и заключил под стражу, откуда он бежал.

61

Такой порядок утвержден и Московским собором русских епископов, которые обязались повиноваться тому, кто будет поставлен «по избранию св. Духа… по повелению господина вел. князя… русского самодержца, в соборной церкви св. Богородицы в Москве» (Ак. ист. I, № 61). Но в правление Василия Темного и Иоанна III дело еще не доходило до простого назначения митрополита волей великого князя (прибегали и к завещательному способу преемства волей предшествующего митрополита); со времени митрополита Геронтия (с 1472 г.) замечается борьба церковных властей с государственными; еретик Зосима был избран и потом низвергнут волей великого князя.

62

Следующие митрополиты, по-видимому, назначены вовсе без соборного избрания; Варлаам – 1511 г., Даниил – 1522 г., св. Филипп – 1566 г.; этот последний низложен и получил мученический венец от царя Иоанна Грозного.

63

Время особенного господства вотчинного начала относится к XIII–XIV вв., т. е. не совпадает с полным развитием неограниченной великокняжеской и царской власти (XV, XVI и XVII вв.), что указывает на различие оснований этих двух явлений. Признаки вотчинного начала следующие: князья (великие и удельные) отчуждают свои уделы по купчим и дарственным, завещают их сторонним лицам в целом и частях. Более характерные из этих актов суть духовные грамоты князей (см. духовную грамоту Калиты во II вып. Хрест. по ист. русского права); в них князья отказывают части территории сыновьям, вдовым княгиням, матерям и дочерям (Семен Иванович Гордый отказал все свое княжество жене своей Марии); в завещательные распоряжения о государственной территории включаются и выделы частных имуществ – недвижимых и движимых (вел. кн. Иван Даниилович Калита завещает старшему сыну 18 волостей, 9 сел, 4 золотых цепи, 3 золотых пояса, 2 золотых чаши и т. д.). Но вотчинные права на территорию отличаются от прав на частные имущества (в самих духовных грамотах того времени) как объектом этих прав, так и сущностью их. В первом отношении «села» (частные имущества князей) отделяются от «волостей». Владение волостями означало государственное управление ими и суд в них, вознаграждаемые доходами от того и другого (а не хозяйственное пользование ими); отсюда государственные пошлины именуются волостями: князья распоряжаются «тамгою и иными волостями, а также и мыты».

64

Изложенный состав думы, засвидетельствованный официальными списками думных чинов или людей и массой летописных указаний, не может быть оспариваем: если есть думные дворяне и дьяки, то значит есть дума с точно обозначенным составом членов. Вопрос сводится только к тому, мог ли великий князь иметь, кроме думы, своих, так сказать, домашних советников и любимцев. Такое право нельзя отрицать не только у государей, но и у всякого частного лица. Существует мнение, что между боярами всегда различались «близкие», или «комнатные» бояре, с которыми царь советовался всегда, и просто бояре, составлявшие общую думу, и уже в XVII в. (при царе Алексее Михайловиче) из первых составилось отдельное учреждение — комнатная, или тайная дума (см. г. Гурлянда. «Приказ великих государственных тайных дел». С. 326 и сл.). Нет сомнения, что из числа бояр некоторые (два-три) всегда пользовались особой близостью к царю (например, царь Михаил писал своему отцу: «И те, государь, отписки мы слушали и ближним бояром чести велели, и всем бояром чести не велели»). Царь, прежде представления думе дела на решение, советуется с этими более близкими людьми, следует ли придать официальный ход вопросу или отложить его. Когда во 2-й половине XVII в. число членов общей думы возросло (при царе Феодоре 167), то, конечно, нельзя было собирать в заседания каждый день всю эту массу; тогда установилось обычаем созывать в постоянные заседания лишь тех бояр, которые постоянно находятся при царе, т. е. так называемых «комнатных». Прочие члены думы созываются в более важных случаях; таким образом общая дума отнюдь не упраздняется и не заменяется ни тайной-думой, ни еще менее расправной палатой, которая была установлена для производства судебных дел и отнюдь не есть законосовещательное учреждение.

65

Проф. Сергеевич (Рус. юр. древн. Т. II. Вып. 2, 413) говорит: «Боярскую палату необходимо отличать от государевой думы. Это два совершенно разные учреждения». По его мысли, расправная палата есть, действительно, «учреждение», имеющее определенную компетенцию и состав; она решает предоставленные ей дела окончательно (без участия царя). Собственно по ходу рассуждения автора следует заключить, что это и есть настоящая дума: «возникновение высшего «учреждения бояр» есть весьма позднее явление нашей истории. Окончательное учреждение его относится к половине XVII в.» (с. 406). Однако, историю этого учреждения автор начинает издалека, именно с 1564 г., т. е. со времени знаменитой опричины и земщины, когда будто бы была установлена особая «коллегия бояр». Как известно, Грозный совершил странный переворот – отказ от власти без отречения и, выделив себе некоторую часть территории и населения, все остальное государство, т. е. земщину, предоставил управлению бояр. Что может извлечь историк права из этого неразумного события? Кое-что может, а именно следующее: когда царь бежал от государства, то кто-нибудь должен управлять этим последним. Тогда естественно на первый план выступают учреждения, которым участие во власти принадлежало и при царе. Это и есть боярская дума. Царь не назначил каких-либо особых правителей – «коллегию бояр», а просто ушел; править начали те же лица, которые и до того времени составляли боярскую думу (по точному тексту летописи: «все бояре»). Впрочем, как справедливо говорит проф. Сергеевич, дело тотчас свелось на старину: бояре с важнейшими делами шли на доклад к тому же царю в его новую опричную столицу. Тем и кончилась игра в республику с боярами, как впоследствии игра в цари с Семеном Бекбулатовичем; все это есть игра болезненного воображения царя. Таким образом «коллегия» бояр 1564 г. совсем не годится в предшественницы расправной судной палаты: это – та же общая дума с обычной компетенцией и составом. Действительными зародышами расправной (судной) палаты проф. Сергеевич вполне справедливо считает те делегации из членов думы, которые и в XVI и в начале XVII в. постоянно назначались для того или другого судного дела, чтобы не обременять общего состава думы частными делами. Учащение подобных случаев, при возрастании числа дел, естественно привело к мысли назначить постоянную делегацию думы для суда. Так образовалось и значительное число приказов, которые (например, Разряд, Поместный пр. и др.) были первоначально также делегациями думы (см. Судебник царский, ст. 7); но расправная палата не обратилась в отдельный приказ потому, что ей именно приходилось решать дела по докладам из прочих приказов. Этим судебная функция обособилась и вышла из непосредственного ведения верховной власти. Прочие функции – правительственная и законодательная – продолжали оставаться в руках общей думы, и, разумеется, царя.

66

Проф. Сергеевич признает постановление ст. 98-й Судебника законом, ограничивающим власть царя, и считает его явлением исключительным, именно делом той «избранной рады», которая окружила царя с 1547 г. (Сильвестра и Адашева). Но если так, то почему же Грозный, осудивший потом Сильвестра, Адашева, Курлятева и др. и обвинивший их именно в посягательстве на самодержавную власть, почему он в течение последующего долгого царствования не отменил этого закона, будто бы нарушающего его права? Он не стеснялся истреблять страшными казнями сотни и тысячи мнимых врагов самодержавия; полагаем, что не поцеремонился бы уничтожить такой вопиющий акт их посягательств на царскую власть. Далее, допустим, что «избранная рада» могла провести такой закон; но им определяются не права этой «рады», а права думы в ее обыкновенном составе. Рада, о которой говорит Курбский, это Сильвестр, Адашев и несколько других лиц (какие-то «пресвитеры», митрополит Макарий, Курлятев и может быть еще кто-нибудь). Это кружок Сильвестра, действовавший не как правильное учреждение, а как партия. Большая часть людей этого кружка не могли быть членами думы (сам Сильвестр, «пресвитеры»). Адашев вошел в думу только в 1555 г.; сам же по происхождению был «из батожников», как выражается Грозный. Из-за чего же эти «попы», «пресвитеры» и «батожники» хлопотали так об интересах думы в 1550 г.? Дума продолжала в 1547–1560 гг. существовать в своем обычном составе (бояр, окольничих; см. список их в прим. 79 к истории Курбского в сказаниях князя Курбатова. I. С. 237–239).