Галина Иванченко - Логос любви

• Название: Логос любви
• Автор: Галина Иванченко
• Жанр: Философия
• Год: 2007
• ISBN: 978-5-89357-236-0

Возможна ли выраженная в слове философия любви, сохраняющая и освещающая новым светом то главное, что мы находим в этом чувстве? Новая книга психолога и философа Галины Иванченко – попытка выразить невыразимое.

---

Итак, «фаза открытости», даже суженная (расширенная?) до предельных «быть или не быть», в большей степени подвержена влияниям случайного. Но, оглядываясь «de profundis», мы почти не можем увидеть и вспомнить многовариантность развития событий, заслоненную предельной детерминированностью траектории прыжка (но не самого прыжка). И настолько все местонахождения падающего объекта в любую долю секунды предсказуемы, что объявление всего этого неизбежным или неслучайным даже как-то уменьшает детерминированность. Фазу закрытости невероятно сложно анализировать последовательно, она этому сопротивляется. Как стрела из апории Зенона, субъект и в движении, и в покое, и выбрал (прыгнув), и не выбрал (еще не достиг «пылающей бездны», где можно по крайней мере осознать завершенность акта выбора).

Но вернемся же наконец к завершению силлогизма Ролло Мэя (пока у нас есть возможность вернуться). Третья стадия, согласно Мэю, заключается в более тонком понимании тел как единого тела и в понимании смысла любви в жизни человека – «таким образом, демоническое толкает нас к логосу». И, вероятно, нет нерискованных гарантированных путей достижения гармонии, смысла и логоса. Без риска и труда не вынешь и рыбку из пруда, не то что – себя за волосы из морской стихии.

И здесь, как уже говорилось, «случайное, являясь неизбежным, приносит пользу всякому труду…»

Превратности выбора

Собственно, отношения – это и есть

возможности отношений.

Михаил Эпштейн, 9.09.2005

В предыдущей главе мы говорили о выборе, о его неслучайности и вместе с тем недетерминированности; о парадоксах «свободного выбора», который, однако, непременно должен быть совершен, а также пытались анализировать феноменологию выбора в любви.

Но за одним и тем же словом – «выбор» – стоят порой совершенно различные действия, от многодневного выстраивания сложнейших стратегий принятия решения до импульсивных поступков. Многообразие случаев и тенденций огромно, даже если «ограничиться» сферой выбора в любви.

Интересно, что на четком отграничении любви от остальных сфер жизни разумного человека настаивали многие философы, от Т. Лукреция Кара до Фрэнсиса Бэкона, в «Опытах, или Наставлениях нравственных и политических» обосновывавшего необходимость отводить любви строго определенное место. Склонность людей предаваться безумной любви, говорил британский философ, достигает высшей точки во времена, когда человек более всего слаб, во времена великого процветания и великого бедствия: «оба эти состояния возбуждают любовь, делают ее более бурной и тем самым показывают, что она есть дитя безрассудства»; и «лучше поступает тот, кто, раз уж невозможно не допустить любви, удерживает ее в подобающем месте и полностью отделяет от своих серьезных дел и действий в жизни».

Но как бы ни выделялась своей иррациональностью сфера любви, и в ее пределах, и за ее пределами все мы хотим быть свободными. Или, может статься, не столько хотим быть полностью свободными, сколько хотим не находиться в тисках детерминированности чем угодно – обстоятельствами жизни в целом и ее отдельными событиями, своим характером и темпераментом, личностными чертами, даже своим глубинным Я, – словом, ничем. Причем даже не только в любви (любви в понимании XX–XXI веков), но и в «простом» сексуальном желании.

В одной из новелл романа Милана Кундеры «Смешные любови» компания медиков, давно и хорошо знающих друг друга, иронически обсуждает упорное нежелание одного из участников вечеринки, доктора Гавела, пойти навстречу недвусмысленным призывам медсестры Алжбеты. Пытаясь понять, почему это происходит, Гавел перебирает несколько гипотез и, наконец, признается: «Сказать откровенно, я и сам не знаю, почему отказываюсь от Алжбеты. Я обладал женщинами куда более уродливыми, старыми и наглыми. Из этого следует, что я непременно должен был бы взять и Алжбету. Любые статистики так бы это и вычислили. Все компьютеры мира выдали бы именно такую информацию. И, возможно, как раз поэтому я и не беру ее. Возможно, мне хотелось опровергнуть необходимость. Подставить ножку принципу причинности. Взорвать предсказуемость всеобщей закономерности капризом свободного выбора»[14].

Как может быть определена недетерминированность, предсказана непредсказуемость? Сальваторе Мадди[15] принадлежит идея о двух видах выбора: выбор неизменности (выбор прошлого) и выбор неизвестности (выбор будущего). Это более или менее объективный параметр, задающий направленность выбора. Ясно, что выбор неизвестности принципиально менее детерминирован прошлым человека и его актуальными обстоятельствами. Д.А. Леонтьев и Е.Ю. Мандрикова[16] добавляют к этому параметру второе измерение: активность либо реактивность выбора. Объединение двух параметров позволяет выделить активный выбор неизвестности (выбор будущего), активный выбор неизменности (выбор прошлого) и реактивный выбор, деление которого на выбор прошлого или будущего лишено смысла. Мы «просто» реагируем на стимул, на случайное, а не необходимое (неважно, необходимое с точки зрения прошлого либо будущего). Обычно при этом нет осмысленных оснований выбора, нет сознания ответственности за выбор.

Активный выбор неизменности сознательно консервативен («остановись, мгновенье, ты прекрасно!»). Активный выбор неизвестности опирается на то, чему только предстоит развиваться, на то, что еще не существует как устойчивая диспозиция или тенденция. Посмотрим, легко ли различимы разные виды выбора в любви.

Активность и реактивность не так уж различаются в этом поле (нередко, кстати, влюбленные нет-нет да и задумываются, кто же из них был инициатором сближения, разрыва и любых других изменений). И процесс, и последствия реактивного выбора и выбора неизвестности, в противоположность выбору неизменности, на наш взгляд, могут быть феноменологически сходными. Оба могут быть мгновенными и казаться необратимыми. Однако есть импульсивность как слабая произвольность регуляции и импульсивность как непреложность, единственность, нравственная безальтернативность поступков. Важнейшее отличие выбора неизвестности от реактивного выбора связано с «чувством пути», ощущением аутентичности в выборе неизвестного[17].

Активный выбор неизменности, выбор, основывающийся на прошлом, на уже известном, например на невероятном совпадении вкусов и взглядов, кажется залогом продления любви «до тех пор, пока смерть не разлучит нас». Еще в XVII веке Ж. де Лабрюйер ностальгически писал о «былых временах», когда «брак считался столь серьезным делом, что его обдумывали долго, всесторонне и тщательно. Женившись, мужчина связывал себя навеки со своей женой, хороша она была или плоха…»

Само слово «навеки» у человека обычно вызывает неоднозначное отношение. Задолго до появления экзистенциальной философии Гёте в «Фаусте» вполне отчетливо проводит тему экзистенциального ужаса перед концом. В сцене объяснения в любви, радуясь вместе с Маргаритой желанному ответу ромашки, Фауст весьма неожиданно для читателя – вероятно, и для Маргариты – переходит к раздумчивой трактовке понятия конца:

Не бойся ничего!
Пусть этот взгляд
И рук пожатье скажут
О необъятном том,
Пред чем слова – ничто,
О радости, которая нам свяжет
Сердца.
Да, да, навеки, без конца!
Конец – необъяснимое понятье,
Печать отчаянья, проклятья
И гнев творца.

Вот уж воистину, начав за здравие… «Без конца» в восьмой строке кажется легко заменяемым на «до конца» и равно амбивалентным. Кстати, это, пожалуй, единственная реплика Фауста, впрямую отталкиваясь от которой Пушкин мог написать «Сцены из Фауста»; единственное место, где Фауста действительно можно уличить вместе с Мефистофелем в том, что он «думал в те минуты, когда не думает никто…».

Стоит, впрочем, отметить, что эти рассуждения о конце есть продолжение размышлений Фауста в предыдущей сцене –

Когда, чуть жив,
Себя не помня, все забыв,
Назвать хочу я наудачу
Стихию чувств, слепой порыв,
И слов ищу, и чуть не плачу.
И вечным сгоряча зову
Мой сон небесный наяву,
Неужто я других дурачу?

Рефлексия уводит от реактивного выбора, но может привести и к выбору неизменности, и к выбору неизвестности. Выбор неизменности можно совершать, считая, что знаешь себя. Впрочем, стоит вспомнить слова О. Уайльда: «хорошо знают себя только поверхностные люди». Но, наверно, бесспорнее и важнее по последствиям то, что и Другого приверженец активного выбора неизменности будет воспринимать сквозь призму своих определенных и жестких представлений, идеалов. Когда совершается выбор неизменности, возникает желание изменить, деформировать (под предлогом совершенствования или возвращения к «исходному» состоянию) любимого человека. Влюбленный, совершивший реактивный выбор, вероятнее всего будет более или менее равнодушен к «психологическим тонкостям». И только когда выбор был выбором неизвестного – возникает иная интенция: вглядываться, прислушиваться к уникальным (и какое счастье, если созвучным с твоими) изменениям Другого.