Евгений Чириков - Гимназистка

• Название: Гимназистка
• Автор: Евгений Чириков
• Жанр: Исторические любовные романы

Одна была белая, другая – черная. День и ночь. Радость и страдание… Впрочем, где кончается радость и начинается страдание? Ах, любовь на заре жизни, твоя радость полна страданий и твои страдания полны радости! Грустная радость и сладкие страдания…

---

Опять ходил кругом и снова присаживался под загадкой захлопнутого окна. Не открывается. Постучать? Неудобно и обидно: я не нищий, просящий подаяния, а… Я не находил для себя подходящего определения… Все слова казались маленькими или пошлыми…

Опять гудит пароход, опять пристань, суетня, ругань грузчиков, торопливая команда капитана, свистки, грохот сходней, и пароход снова бежит в голубую даль водяной равнины, туда, где на высоких горах стоит белый в зелени город Симбирск… Там с парохода сойдет мой чистый белый голубь и оставит меня с моей тоской и разбитыми грезами… Не беги так быстро, пароход! не гонись за быстротечным временем! Ты снова вернешься к этим берегам, а мое счастье унесешь, и оно не возвратится. Быстро несутся полые воды разлившейся Волги, крутятся водоворотами, пенятся мохнатой пеной под кормою и помогают пароходу догонять время… Нельзя остановить… Что же делать? Что делать?.. Господи, помоги мне!

Я ушел в свою каюту и написал на клочке бумаги: «Кто любит сильно, тот ничего не боится. Я не виноват, что не мог скрыть от шпионов своей любви. Да и зачем, любя, притворяться, что не любишь? Я должен знать: любим мы друг друга или притворяемся?». Побродив по коридорчику, я выбрал момент и втолкнул записочку под дверь Зоиной каюты… Хожу вокруг парохода и, как преступник – приговора, жду ответа. Сел под окошечком, за которым будет произнесен приговор над моим счастьем, и спиной, через стенку каюты, ловлю каждый шорох, каждый звук там, за стенкой… Что это? Смех? Издевательство? Не может быть!.. Кровь бросилась в лицо, а потом захотелось упасть на лавку и разрыдаться. Но за спиной раздался осторожный стук и шорох отодвигаемой решетки, и я вздрогнул словно от электрического удара, но боялся обернуться.

– Милый, мне стыдно… – прошептал кто-то сзади, и снова стукнула оконная решетка… Я быстро обернулся к окну, но было поздно. Неудержимая радость хлынула в мою душу и затопила ее до краев. Я вдруг расхохотался, сорвался с места и стал, как сумасшедший, кружиться по палубе.

– Какой я идиот! какой идиот! какая дубина! – вслух бранил я себя и, выбрав момент, когда вблизи никого не было, проворно перекрестился и прошептал:

– Благодарю Тебя, Господи!

И опять засверкала Волга под солнцем, и засверкала моя душа, и запрыгало сердце…

– «О, Волга, колыбель моя! любил ли кто тебя, как я?» – декламировал я, стоя на носу парохода под теплым встречным ветерком, трепавшим мои волосы под широкополой шляпой, и радостно и жадно смотрел вперед, навстречу своей судьбе…

Однако время уходит… Близится вечер: под горами уже легли на воду тени… Опять загудел пароход: пристань… Как часто!

VI

«Солнце село, до Симбирска всего пять-шесть часов езды, а ты… Ведь – „ты“? да?.. а ты прячешься. Времени осталось мало, а нам так много надо сказать друг другу… Я жду и тоскую» – моя записка.

«Пусть немного стемнеет, я надену другое платье, покроюсь платочком и сяду на корме. Ты придешь. З.» – ее записка.

«Не могу ждать. Открой хотя наполовину окно каюты, а я сяду под ним. Если не откроешь – значит мало любишь. Г.» – мое возражение.

В ответ стукнуло окошечко, и в его рамке нарисовалось пунцовое от стыда личико с опущенными ресницами… Даже уши горели под золотом волос. И смущенная улыбка чуть-чуть шевелила губы.

– Нехорошо так думать, как… вы…. обо мне…

– «Вы»?

– Ну… ты…

И отвернулась…

– Можно к… тебе?

– Нет, нет…

– Ну, сядь хотя к окну!..

– Мне стыдно говорить «ты»… Я… люблю… но говорить так… не могу…

Милая!.. Почти плачет… Ну, Бог с тобой, будем опять на «вы»!..

– Сядьте к окну. Я прошу вас, Зоя Сергеевна!

– Хорошо. Но вы… рассердились? да?

– Да нет же, нет!

Уселись: я под окном, она – у окна. Тихо, не глядя друг на друга, переговариваемся:

– Еще несколько часов и – прощайте! Надолго…

Вздох. Молчание.

– Забудете?

– Нет. Будем переписываться…

– Я буду тосковать и жить только вашими письмами.

– Зажигают маяки…

– Как красивы эти красноватые и желтые огоньки над фиолетовой водою! А горы уже нахмурились.

– Вы, Зоя, долго пробудете в Симбирске?

– Нет, сейчас же уеду: там будут ждать лошади… Прямо с пристани в тарантас и…

Вздох. Молчание.

– Я тоже буду скучать по вас, Геннадий.

– Милая! Протяни мне руку.

– Боюсь – увидят…

– Ради Бога! Люди далеко…

Тихо дотронулась до моего плеча, и щека моя ощутила теплоту и слабое прикосновение. Я закрыл глаза и, повернув голову, коснулся руки губами.

– Идут.

Синим и розовым туманом подернулись речные дали. Ярко краснел маяк в луговой стороне. На кожухе парохода зеленеет отблеск сигнального фонаря; на мачте, высоко под небом, как звезда, лучится синеватый электрический огонек. Темной стеной бегут в темную даль прибрежные горы… Уже доносятся с них обрывки соловьиных песен. Из горных оврагов порой, вместе с влажной прохладою, прилетают пряные запахи цветущей земли… На пароходе стихло: одни поддались нежной грусти и мечтательности; другие, плотно пообедавши, спали по каютам. У всех уже пропала любознательность по отношению друг друга… Я ходил, напевал: «Что же не приходишь, мой неверный друг?» и поглядывал на светящееся занавешенное окошечко… Погасло: значит переоделась и сейчас выйдет… Обогнул нос парохода и потянул на корму. Она!.. Как молоденькая послушница из монастыря… Темненькая, скромненькая, кроткая… кутается в шаль, прячет милое личико и подбородок, а глаза потемнели, как небо, и сверкают, как звезды. Золотистая прядь волос бьется над головой и во всей фигуре – затаенное ожидание…

– Как ты изменилась! Ты похожа на монашенку…

– Теперь никто не узнает…

Я сел рядом, совсем близко. Наши плечи касаются. Она еще больше спряталась под шалью. А шаль спрятала наши руки и они жмут друг друга и говорят о том, как мы счастливы. Проходят мимо люди и не видят, что наши руки сплелись и без слов рассказывают о тайнах взаимности…

– Любишь? – спрашивает моя рука.

– Крепко! – отвечает рука девушки.

– Не забудешь?

– Никогда!

– Счастье! Радость! Как передать тебе грусть и радость моей любви?

– Молчи, – я знаю…

– Зоя! посмотри, как смотрят на нас звезды!

– Им завидно.

– Слышишь, как грустит в лесу на горах соловей?

– О чем?

– О том, что скоро-скоро мы расстанемся…

– У-ууууууу! – кричит свисток парохода, и испуганно сжимаются наши сердца мыслью: «скоро – разлука!». А в горах – это: «уууу!»…

Ночь, темная, безлунная. Только огромные звезды трепещут в темной синеве небес, мешаясь с огнями далеких встречных пароходов. Плотнее прижимаемся друг к другу, словно боимся, что Кто-то всесильный встанет между нами…

– Поцелуй меня!

– Опомнись! Что ты говоришь?!.

А сама прижалась еще ближе и нервно вздрагивает и оглядывается по сторонам. Зачем? Боится ли, что кто-нибудь услыхал неосторожное слово, или хочет и боится поцеловать? Кто скажет? Об этом знают только звезды, но они не скажут даже мне… Прошел какой-то одинокий человек и оглянулся на нас. Уходи! – не твое дело…

– Поцелуй!

– Потом… после…

– Не обманешь?

Пожала руку и шепнула:

– На прощанье! Пойдем пройтись… Тут – любопытные…

На прощанье!.. Опять защемило сердце… В загадочной зловещей темноте нагорного берега то мигали, то потухали искры огней, словно кто-то подавал условные знаки нашему врагу.

– Какая пристань?

– Симбирск! Далеко его видать: на горах он.

Мы прижались друг к другу и молчали, устремив взоры в темноту, где всё чаще вспыхивали зловещие огни невидимого города.

И любил я этот город, и ненавидел… Милый, родной город, береги мое счастье! Проклятый! – ты разлучаешь нас…

– Надо собираться, – грустно сказала Зоя и глубоко так вздохнула.

– Рано еще… Погоди!.. Я помогу тебе.

– У меня всё разбросано…

– Пойдем: не хочу смотреть на твой Симбирск!.. Взорвал бы твой Симбирск на воздух, а тебя увез бы с собой. Я тебя не пущу…

– Ой! больно руку… Надо собираться. Пусти!

Она забеспокоилась о вещах, заговорила о расплате с прислугой, о каком-то письме, о лошадях, которые должны ждать ее в Симбирске. Она уже наполовину была не со мной, и это больно обижало мое чувство. «Забудешь!».

– Что вы говорите?

– Опять – «вы»!

– Надо итти… Пока до свидания…

– А ты не забудешь?

– Что?

– Что – обещала.

– Что обещала?

– Эх, ты!.. Поцеловать…

– Да.

Вырвала руку и побежала в свою каюту. А я подошел к окну с намерением полюбоваться на моего голубя последние минуты.

– Нельзя: у меня всё разбросано…

Окно закрылось решеткой. Я постоял пред темным окном и, отойдя к перилам, погрозил горящим в темноте светлякам-огням города:

– Проклятый!

А он не боялся и всё ярче и гуще разбрасывал свои огни на высоких темных горах.

– Вот и Симбирск! – произнес кто-то в темноте, с радостью в голосе.