Энтони Хоуп - Любовница короля

• Название: Любовница короля
• Автор: Энтони Хоуп
• Жанр: Исторические любовные романы

«Любить, где любит король, знать то, что он скрывает, и пить из одной с ним чаши». Именно такое предсказание вынесла мне, Саймону Дэлу, старая колдунья Бэтти, ещё за год до моего рождения в памятном июле 1647 года. Предсказание начало сбываться, когда гордый взгляд юной леди Кинтон загорелся гневом в ответ на улыбку другой девушки, говорившей со мной..

Но это произошло уже через 18 лет…

---

Она отошла и, улыбаясь, сделала мне низкий реверанс.

– Только, только ради вас! – упрямо повторял я.

– Тогда, значит, меня будет любить король? – спросила она.

– Боже сохрани! – горячо воскликнул я.

– Да почему? Не спешите со своим «Боже сохрани»! Что же, любовь короля хуже вашей, мистер Саймон?

– Моя любовь – честное чувство, – горько ответил я.

– Ну, конечно. В деревнях только и говорят, что о честности. Я видела в Лондоне короля: он – очень красивый господин.

– Может быть, вы видели и королеву?

– Разумеется. Ах, это вас смущает, Саймон? Ну, хорошо, я не права; здесь, в деревне, надо быть добродетельными. Но когда вы будете в городе, то будете таким же, как и все. А через десять минут мне надо быть дома; не стоит ссориться; пусть у вас будет обо мне лучшее воспоминание, чем о Барбаре Кинтон.

– Как я найду вас, когда приеду в Лондон?

– Спросите первого встречного, помнит ли он Сидарию, и вы найдете меня немедленно, как только пожелаете.

Больше я ничего не мог добиться от нее.

– Уже поздно, мне надо идти, – сказала девушка, подойдя ко мне ближе. – Бедняжка Саймон! Вам это не нравится, но – не беда: когда-нибудь вы сами посмеетесь над этим.

Она говорила тоном старшей сестры.

Вместо ответа я крепко обнял ее и расцеловал. Она отбивалась, громко смеясь. Мне пришло в голову, что Барбара не стала бы делать ни того, ни другого. А Сидария смеялась. Я выпустил ее и, склонив колена, поцеловал ее руку так почтительно, как сделал бы это, если бы она была Барбарой. Она не была ею, и, кто она, я не знал, но я любил ее, и моя выходка, казалось, тронула ее. Она наклонилась ко мне с милой, чуть-чуть сострадательной улыбкой и шепнула:

– Бедный Саймон, бедный Саймон! Целуйте теперь мою руку – это не причинит вреда никому, и, может быть, я буду охотно вспоминать об этом поцелуе.

Она наклонилась и поцеловала меня в лоб, ее волосы коснулись моего лица. Я посмотрел ей в лицо, и мне показалось, что ее ресницы были влажны. Она рассмеялась, но этот смех походил на сдержанное рыданье, и ее голос звонко прозвучал в чистом вечернем воздухе.

– О, что я за наивная дурочка!

Сидария повернулась и пошла от меня, легко ступая по траве, ни разу не оглянувшись. Я следил за нею немигающими глазами, полными слез.

– О, моя юность! О, моя свежесть!

Глава 3. Мелодии суетного света

Вскоре после отъезда Сидарии последовали обстоятельства, которые волей-неволей отвлекли мои мысли от любовных интриг. В этих событиях моя мать видела благодетельный перст провидения, а пастор – начало исполнения пророчества Бэтти Несрот.

Сорок лет тому назад дядя моей матери открыл в Норвиче суконную фабрику, имея в виду, что люди всех политических партий и всевозможных религиозных взглядов все-таки должны думать о своей одежде; благодаря этому он прожил свой век благополучно и сильно развил дело. У него не было ни времени, ни желания жениться; теперь, будучи уже стариком и питая сильную привязанность ко мне, он пожелал сделать меня наследником своего значительного состояния, если я, конечно, окажусь достойным этого. Доказательство, которое он требовал, было невелико, хотя и очень несносно для меня. Вместо того, чтобы ехать в Лондон, я должен был отправиться в Норвич, и жить там вместе с дядей, услаждая последние годы его жизни, и, не будучи связан совершенно его ремеслом, все-таки кое-чему учиться, приглядываясь к жизни и людям.

Итак, я отправился в Норвич, хотя и не особенно охотно. Там я провел целых три года, ухаживая за стариком и развлекаясь всеми доступными в таком большом городе способами. Однако разум и юность – плохие товарищи; все это время я жил, как иудей в пустыне аравийской, беспрестанно мечтая о земле обетованной. Немногое из того времени сохранилось в моей памяти, да и то я не часто вспоминаю: его заглушают события, происшедшие до и после этого периода моей жизни.

Смерть дяди освободила меня. Я искренне оплакивал любившего меня старика, огорченного моим отказом продолжать его дело, так как я предпочел свободу и только часть его большого состояния всему капиталу, если бы остался хозяином его фабрики. Выбери я последнее, и я прожил бы мирно свой век и умер бы богатым человеком. Но я не раскаиваюсь, и теперь сделал бы то же самое.

Мне было около двадцати двух лет, когда я вернулся в родительский дом, правда, настоящим провинциалом, но со средствами, за которые многие франты отдали бы охотно свой светский лоск. Три тысячи фунтов, вложенных в дядино предприятие, давали мне порядочный и верный доход, придававший мне совсем другое значение в семье, чем три года назад. На такие средства можно было жить, хотя скромно, но прилично, можно было даже поехать в Лондон. Сестры стали относиться ко мне гораздо лучше прежнего; мать боялась одного – чтобы высокое место в свете, которое я буду теперь занимать, не пошло в ущерб моим добродетелям, так тщательно развиваемым ею в ее сыне; пастор потирал переносицу, явно думая все время о предсказании Бэтти Несрот.

Такое положение вещей легко могло развить во мне самомнение, если бы не было поблизости Кинтон-Манора с его обитателями. Хотя лорд и принял меня очень ласково, но, казалось, обращал гораздо больше внимания на мой неуклюжий вид и манеры, чем на мое неожиданное богатство. Он советовал мне ехать в Лондон, говоря, что там, вращаясь в обществе, наивный провинциал привыкает ценить свою особу по достоинству, а не по шаблону деревни. Несколько опешив, я поблагодарил его за совет и осмелился спросить про мисс Барбару.

– Она здорова, – улыбнулся он, – и стала знатной дамой. На нее пишут эпиграммы, й некоторые чудаки посвящают ей стихи. Но она – хорошая девушка, Саймон.

– О, в этом я уверен, милорд! – горячо воскликнул я.

– Нынче нельзя быть уверенным ни в чем, – сухо заметил Кинтон, – но, к счастью, на этот раз вы правы. Вот образец получаемых Барбарой стихов, взгляните! – и он перебросил мне листок бумаги.

Я пробежал стихотворение, где было много сказано про «холодный лед», «нетающие снега», про Венеру, Диану и тому подобное.

– Кажется, это очень скучно, милорд, – заметил я.

– Немного, – улыбнулся он, – но – это стихи известного поэта. Смотрите, не пишите стихов, Саймон!

– Буду ли я иметь честь видеть мисс Барбару? – спросил я.

– А это мы увидим, – ответил лорд. – Надо будет посмотреть, в каком кругу вы будете вращаться. А впрочем, не все ли это равно, раз вы уезжаете в Лондон?

Он пристально посмотрел на меня, слегка нахмурившись, хотя улыбка не исчезала с его лица. Я почувствовал, что покраснел до ушей.

– У меня немного знакомых в Лондоне, – запнулся я, – и тех я не особенно хорошо знаю…

– Да, не особенно хорошо, – подтвердил Кинтон, нахмурившись сильнее и переставая улыбаться, а затем, встав и дружески хлопнув меня по плечу, продолжал: – Вы – честный малый, Саймон, хотя не особенно умный. Но не могут же все быть умными. Поезжайте в Лондон, постарайтесь лучше узнать жизнь тех, кого знаете. Ведите себя джентльменом и помните, Саймон: каков бы ни был король, он – все-таки король.

Особенно подчеркнув последние слова, он тихонько направил меня к двери.

Почему он сказал это про короля, что оправдывало его замечание? Казалось, он придал ему какое-то особое значение, как будто оно относилось именно ко мне. Оставив в стороне глупое предсказание Бэтти Несрот, что, конечно, и должен был сделать милорд, какое было мне дело до короля?

В это время наделали большого шума увольнение от всех должностей известного писателя и первого министра графа Кларендона и все дальнейшие меры, предпринятые против него его врагами. Деревенские жители сходились гурьбой в дни получения почты и обсуждали положение вещей в Лондоне. Меня мало занимали дела правительства, но от нечего делать я принимал участие в этих сходках, удивляясь, что люди кипятятся из-за вещей, нисколько не касающихся нашего тихого уголка.

Дня через два после разговора с лордом Кинтоном я был в таверне «Король и корона». Мирно сидя за кружкой эля и погрузившись в свои мысли, я не замечал происходившего вокруг меня шума. Был как раз почтовый день, и я очень удивился, когда слезший с лошади почтальон подошел прямо ко мне и подал большой пакет очень внушительного вида. Получить письмо было уже для меня удивлением, но последующее прямо поразило меня. Почтальон, охотно готовый выпить за мое здоровье, отказался получить деньги за доставку пакета, заявив, что корреспонденция короля не подлежит оплате. Хотя он говорил негромко и вокруг стоял шум, имя короля долетело до пастора; он немедленно подошел и, сев около меня, спросил:

– Что он сказал про короля, Саймон?

Я повторил ему слова почтальона, вертя в руках пакет. Адрес и мое имя на нем стояли вполне ясно: «Мистеру Саймону Дэлу, эсквайру, Гатчстид, близ Гатфильда».

В одну минуту все присутствующие окружили нас, и лорд Кларендон был забыт со своей отставкой: мелочи местной жизни всегда кажутся нам больше великих событий, разыгрывающихся вдали. Посыпались советы распечатать и скорее прочитать диковинное послание.