Иван Попко - Черноморские казаки (сборник)

• Название: Черноморские казаки (сборник)
• Автор: Иван Попко
• Жанр: История
• Год: 2009
• ISBN: 978-5-9533-3672-7

…Безвозвратно канула в прошлое упраздненная, позабытая Запорожская Сечь. Но не погиб казачий дух на южных рубежах России. И в 1787 году бывший запорожец Сидор Билый вновь собирает вольные казачьи команды – меж Бугом и Днестром, у рубежей Новороссийской провинции. Через пять лет пришлось казакам перебираться на Кубань, где и родилось Черноморское Казачье Войско. А в XIX веке его летописцами стали легендарные казачьи историки – Иван Диомидович Попко и Прокопий Петрович Короленко. Их-то труды, давно ставшие библиографической редкостью, и составили эту книгу – бесценный подарок ревнителям истории Отечества.

---

Рассказ восьмой

Пути сообщения. – Почтовые учреждения

Bonne terre, mauvais chemins.

Черноморье может располагать множеством естественных пособий к сбыту и внутреннему обороту предметов промышленности и торговли. Для внешних водяных сообщений край открыт с юго-запада, запада и севера: чрез Черное море – с Анапой, Новороссийском, Феодосией, Одессой; чрез Керченский пролив – с Керчью и Еникале; чрез Азовское море – с Бердянском, Мариуполем, Таганрогом и Ростовом. Для внутренних сообщений могли бы служить: лиманы Кизилташский и Ахданизовский, рукав Протока и многие ее ерики и лиманы, Каракубань и каналы Энгелик и Калаус. Но эти пустынные и запущенные воды могут сделаться путями сообщения не прежде того времени, как кордонная вышка обратится в каланчу мирной полиции, а около вехи, возвещающей ночную тревогу на Кубани, обовьется причал сплавной барки. При всем своем непостоянстве и шаткости низовая Кубань может, со временем, с водворением безопасности на ее берегах, подчиниться судоходству, по крайней мере нисходящему, сплавному судоходству. Тогда же, по большим притокам ее – Белой, Пшишу, Афипсу и другим будут скатываться с гор на Черноморье строевой лес, камень, алебастр и проч.

По сухопутным сообщениям края с Ставрополем, Ростовом, Анапой и Керчью проходят три почтовые дороги, которых исходной точкой служит город Екатеринодар. Тракты ставропольский и ростовский, с ветвью этого последнего на портовый город Ейск, не представляют никаких естественных препятствий, если не относить к препятствиям множества балок и речек, пересекающих ростовский тракт, но во всякое время года удобно переезжаемых чрез постоянные мосты и плотины. От куреня Старощербиновского, лежащего на границе Черноморья с Ростовским уездом, до посада Ейский городок на протяжении семи верст дорога идет по низменности, принадлежащей к широкому устью Еи. Большая часть этой низменности во время весенних разливов Еи или проливных осенних дождей понимается водой, и тогда везут вас верст пять непрерывно по воде. Но как дно наводненного пространства довольно твердо (оно состоит из песку и ракушки, плотно спаянных илом), то и переезд совершается без особенных затруднений. Надобно одного только смотреть – не подмочилась бы кладь в повозке[30].

Таманский тракт, ведущий в Керчь и Анапу, пересекается сперва рукавом Протокой, потом двумя ахданизовскими гирлами, наконец, к стороне Анапы, бугазским гирлом и, к стороне Керчи, Керченским проливом. На этих пересечениях Черноморское войско содержит переправы: на Протоке и двух ахданизовских гирлах – паромную, на бугазском и Керченском проливе – лодочную. Бугазское гирло имеет ширины 60 сажен, а Керченский пролив, между Таманью и Керчью, по бухте, 23 версты. Но должно заметить, что, по обе стороны Таманской бухты вдаются в пролив два мыса, отбрасывающие от себя длинные и узкие песчаные косы. Это как будто бы поваленные геркулесовы столбы в Керченском Гибралтаре. Из них северная коса Чушка вытягивается к Еникале, а южная Тузла к Павловской батарее. Между оконечностями кос и берегом Тавриды не более пяти верст. На оконечности Тузлы войско содержит переправу на дубах (больших лодках) для зимы, во время же навигации существует пароходное, между Таманью и Керчью, сообщение[31].

Переправы бывают сопряжены с затруднениями, когда дует сильный ветер от севера к югу, – причем лодка может быть вынесена в открытое море, – а также, когда происходит замерзание и вскрытие вод.

Дорога чрез обозначенный Протокой низменный поперечник между степным континентом и Таманским островом на протяжении сорока верст подвержена наводнениям из Кубани, и езда по ней бывает очень затруднительна. Наводнениям противопоставляются земляные насыпи, поддержание и возобновление которых лежит на жителях натуральной повинностью и составляет для них бесконечный труд Сизифа. Насыпи из рыхлого болотного чернозема и подстилка под ними из камыша и хвороста расползаются и каждый год исчезают в болотах, – что и заставляет ожидать, в замену им, правильного и прочного шоссе, для которого камень мог бы быть доставлен водой с берегов Тамани или Керчи. Кроме этого неудобства, как таманский, так и ставропольский тракты, пролегая вдоль военной кубанской границы, не считаются безопасными от нападений горцев. Вместо приятного и полезного совета – брать в дорогу одного дня хлеба на три дня, существует здесь несносное правило – брать во всякую дорогу оружие.

В разных местах военной кубанской границы устроены чрез Кубань четыре паромные переправы и один мост на плашкотах, снимающийся на зиму. Впрочем, переправы эти относятся не столько к коммуникационным, сколько к операционным линиям для наступательных действий против горцев.

На всех трех почтовых трактах войско содержит из своих доходов 25 станций и на них 150 троек лошадей из местных пород, в превосходной степени годных для почтовой гоньбы. Почтовые станции расположены в степных пространствах, вне населенных мест, из-за подножного корма для лошадей. Помещения их более чем скромны. За исключением приюта, нагретого сенными обьедьями, проезжающий напрасно будет искать в них других дорожных удобств. Вместо бархатного воротника в четырнадцатом классе пред него предстанет и спросит подорожную стриженный в скобку малой, с издающими известный запах сапогами и заспанным в высшей степени лицом. Развернув подорожный документ для прописки, будет он углубляться в него с таким сосредоточенным видом и столько раз оттряхнет к затылку свои неприглаженные волосы, как бы пред его глазами была хартия, никогда в жизни им не виданная и писанная при царе-горохе. И даже на привычный зов проезжающего не всегда явится самовар, худой, толстый, искалеченный, пышущий здоровьем, вымытый, замусоленный, улыбающийся, угрюмый – какой бы ни был. Необозримый и неисчислимый ряд этих официальных сосудов, проливающих ободрение ослабевшим и утешение задержанным путникам на всем почтовом протяжении от Москвы до Ейского городка, здесь прерывается. Остается только жалобная книга на привязи у стола, всегда белая, да темное расписание на стене, и еще хилые часы у дверей, с привешенными к одной из гирь, в виде добавочного жалованья, старой подковой и таковым же наперстком от косы. Несмотря на это сугубое поощрение, старослуживые часы идут вяло и совсем не в ногу с временем. Не нужно иметь большой проницательности, чтоб прочитать на их мрачном челе, что им уж не до службы у Сатурна, и что одно только жестокосердие кондиций удерживает их на столь трудном месте. Но видимые недостатки черноморских станций окупаются одним, сокрытым под их камышовой крышей, нравственным достоинством: здесь вы никогда не услышите неблагозвучного, потрясающего желчь путешественника, в самом ее основании, и вызывающего наружу все дурные его свойства: «нет лошадей!» И потом лошади, которых дают вам, лихие черноморские лошади, мчат вас с быстротой, равной вашему нетерпению, а иногда даже превосходящей оное, – что уж бывает не вполне приятно, ибо тогда от полного состава повозки достигает следующей станции одна только тачка с передними колесами. Если на тройке черноморец, он не будет кричать и растобаривать, как ямщик чисто-русский; но, как удивительный человек, который не хочет петь в один голос с другим, который по доброй воле никогда ничего не делает против внутреннего убеждения, и который безусловно убежден, что лошадь не понимает слов, он – свистит. А свистит так, что в пределах Ростовского уезда слышно. На первой от границы Черноморья станции названного уезда ямской староста, у которого были на руках докучливые проезжающие, нетерпеливо ожидал возврата своих троек, выпущенных с тяжелой почтой на черноморскую станцию. Послышался колокольчик с черноморской стороны, и озабоченный староста послал мальчика выглянуть за ворота – свои ли обратные идут, или, чего доброго, черноморец скачет с новым гоном. «Еще далече, – обозвался мальчишка за воротами, – не видать гораздо, а слышно свистит». – «Коли свистит, так черноморец», – произнес староста с уверенностью, которую не сильны были бы поколебать никакие громы, и почесал в затылке.

Почтовые дороги так же пустынны, как и станции. Они не обозначены ни рвом, ни деревцом. В темную осеннюю ночь или в зимнюю метель вся надежда на редкие поверстные столбы и, еще более, на чуткость и памятливость степной тройки. Основательный страх остается тогда, скорее всего, за переезды чрез мосты, которых насчитывается на почтовых, чумацких и проселочных дорогах до 170. Из них три только каменные, а все остальные деревянные, по безлесью, сколоченные кое-как. В них часто усматриваются ненужные отверстия, а перилы их обыкновенно расходуются чумаками для варения каши с салом в мокрую погоду, когда другое подручное топливо, бурьян и камыш, не хочет гореть. Той же участи подвергаются и дощечки, прибиваемые к поверстным столбам для показания числа верст.