Александр Дюма - Сальватор. Книга V

• Название: Сальватор. Книга V
• Автор: Александр Дюма
• Жанр: Альтернативная история
• Год: 2014
• ISBN: 978-5-906122-07-0

Вниманию читателя, возможно, уже знакомого с героями и событиями романа «Могикане Парижа», предлагается продолжение – роман «Сальватор». В этой книге Дюма ярко и мастерски, в жанре «физиологического очерка», рисует портрет политической жизни Франции 1827 года. Король бессилен и равнодушен. Министры цепляются за власть. Полиция повсюду засылает своих провокаторов, затевает уголовные процессы против политических противников режима. Все эти события происходили на глазах Дюма в 1827—1830 годах. Впоследствии в своих «Мемуарах» он писал: «Я видел тех, которые совершали революцию 1830 года, и они видели меня в своих рядах… Люди, совершившие революцию 1830 года, олицетворяли собой пылкую юность героического пролетариата; они не только разжигали пожар, но и тушили пламя своей кровью».

---

Прелаты сошлись и после взаимных приветствий поднялись по лестнице, которая вела в королевские покои.

Аудиенция у короля была непродолжительной. По крайней мере для монсеньора Колетти, который видел, что на щеках и в глазах архиепископа играли лучи здоровья.

Монсеньор Колетти почтительно поклонился королю и, под предлогом того, что тому надо было переговорить с глазу на глаз с монсеньором де Келеном, покинул дворец и помчался во весь опор к графу Рапту.

Хотя новоиспеченный пэр Франции и был великолепным артистом, он с большим трудом смог скрыть то огромное неудовольствие, которое причинял ему визит монсеньора Колетти. Тот заметил нахмуренные брови графа, но, казалось, не придал этому значения и ничуть не удивился. И почтительно поприветствовал графа, который заставил себя ответить таким же поклоном.

Усевшись, епископ некоторое время молчал. Казалось, он собирался с мыслями, размышлял и взвешивал слова, которые собирался произнести. Господин Рапт тоже хранил молчание. И так умело, что они не успели обмолвиться ни единым словом, когда Бордье, секретарь господина Рапта, вошел в комнату и вручил графу письмо. После чего он вышел из комнаты.

– Вот письмо, которое пришло очень кстати, – произнес пэр Франции, показывая епископу штемпель и конверт.

– Оно пришло из Рима, – сказал, покраснев от удовольствия, монсеньор Колетти, в буквальном смысле пожирая письмо глазами.

– Так оно и есть, монсеньор, оно пришло из Рима, – сказал граф. – И если судить по штемпелю, – добавил он, поворачивая конверт, – то от самого папы римского.

Епископ осенил себя крестом, а господин Рапт незаметно усмехнулся.

– Позвольте, я прочту письмо от нашего святого отца? – спросил он.

– Пожалуйста, пожалуйста, господин граф, – торопливо сказал епископ.

Господин Рапт распечатал письмо и быстро пробежал его глазами. В это время монсеньор Колетти, глядя на святейшее послание горящими глазами, находился во власти лихорадочного ожидания, испытывая те же чувства, которые овладевают подсудимыми во время оглашения приговора.

Или оттого, что письмо было очень длинным или труднопонятным, или же оттого, что пэр Франции решил доставить себе удовольствие в продлении волнения епископа, но господин Рапт так долго оставался погруженным в чтение, что монсеньор Колетти не удержался от замечания.

– Почерк Его Святейшества очень неразборчив? – спросил он, чтобы начать разговор.

– Да нет, уверяю вас, – ответил граф Рапт, протягивая ему письмо. – Прочтите сами.

Епископ жадно схватил письмо и прочел его единым махом. Оно было коротким, но очень выразительным. Это был отказ. Отказ категорический, явный и прямой человеку, чей образ жизни вызвал суровые нарекания Римского двора.

Монсеньор Колетти побледнел и пробормотал, возвращая письмо графу:

– Господин граф, не будет ли с моей стороны непомерной просьба помочь мне в этой неудачно сложившейся обстановке?

– Не понимаю вас, монсеньор.

– Меня явно оговорили.

– Возможно.

– Меня оболгали.

– Может быть.

– Кто-то злоупотребил доверием Его Святейшества для того, чтобы опорочить меня в его глазах.

– Я тоже так думаю.

– Так вот, господин граф, я имею честь просить вас использовать все ваше влияние, а оно безмерно, для того, чтобы вернуть мне расположение Рима.

– Это невозможно, – сухо ответил пэр Франции.

– Для такого гениального человека, как вы, нет ничего невозможного, господин граф, – возразил епископ.

– Такой гениальный человек, как я, монсеньор, что бы ни случилось, никогда не станет связываться с Римским двором.

– Даже когда речь идет о друге?

– Даже когда речь идет о друге.

– Даже для того, чтобы спасти невиновного?

– Невиновность уже сама по себе спасение, монсеньор!

– Значит, – сказал епископ, вставая и с ненавистью глядя на графа, – вы полагаете, что ничем не можете мне помочь?

– Я не полагаю, монсеньор, я это утверждаю.

– Одним словом, вы категорически отказываетесь вступиться за меня?

– Категорически, монсеньор.

– Так вы хотите ссоры со мной?

– Я не хочу ее, но и не боюсь, монсеньор. Я согласен на все и жду.

– До скорого свидания, господин граф! – сказал епископ и выскочил из комнаты.

– Как вам будет угодно, монсеньор, – с улыбкой сказал граф.

– Что ж, ты сам этого захотел, – глухо прошипел епископ, угрожающе посмотрев на павильон графа.

И вышел на улицу, полный желчи и ненависти. В голове его уже роились тысячи планов отмщения своему врагу.

Прибыв к себе, он уже имел готовый план действий: он придумал, как отомстить графу. Войдя в свой рабочий кабинет, он достал из ящика стола какой-то документ и быстро развернул его.

Это было письменное обещание графа Рапта, данное им накануне выборов, сделать монсеньора Колетти архиепископом в том случае, если граф станет министром.

Перечитав этот документ, монсеньор Колетти улыбнулся дьявольской улыбкой. Если бы Гёте увидел эту улыбку, он решил бы, что в этого человека переселилась душа его Мефистофеля. Епископ сложил письмо, сунул его в карман, быстро спустился по лестнице, сел в карету и велел кучеру отвезти его в военное министерство, где он попросил аудиенции у маршала де Ламот-Удана.

Через несколько минут слуга объявил епископу, что маршал ожидает его.

Маршал де Ламот-Удан не был, к сожалению, столь же искусным дипломатом, каким был его зять. И уж совсем не мог соревноваться в хитрости с таким искушенным лицемером, как монсеньор Колетти. Но он обладал одним качеством, которое заменяло лицемерие и хитрость. Его ловкостью была откровенность, а сила заключалась в прямоте. Епископа он знал только как исповедника и духовного наставника своей жены. И абсолютно ничего не знал о его политико-религиозных интригах, о его тайных происках, о его ставших всеобщим достоянием поступках и словах. Поскольку его беспредельная честность, делавшая его открытым к добру, закрывала душу перед злом.

Поэтому он принял епископа как священника, ответственного за столь большую драгоценность, какой была совесть его жены. Уважительно поклонившись и предложив кресло, он знаком попросил епископа сесть.

– Прошу вас простить меня, господин маршал, – произнес епископ, – за то, что я отрываю вас от серьезных занятий.

– Мне слишком редко удается увидеться с вами, монсеньор, – ответил маршал, – чтобы я не поторопился использовать такую возможность, когда она мне представляется. Какому счастливому случаю я обязан счастью видеть вас у себя?

– Господин маршал, – сказал епископ, – я – честный человек.

– Я в этом и не сомневаюсь, монсеньор.

– Я никогда никому не причинял зла и не хотел бы делать этого в будущем.

– Я в этом уверен.

– Все мои поступки говорят о том, что я жил честно и праведно.

– Вы – исповедник моей супруги, монсеньор. Что я могу к этому добавить?

– И именно потому, что я являюсь исповедником мадам де Ламот-Удан, я и пришел к вам, господин маршал, для того, чтобы попросить вас об услуге.

– Слушаю вас, монсеньор.

– Что бы вы сказали, господин маршал, если бы вдруг узнали о том, что духовник вашей добродетельной супруги является злым и достойным ненависти человеком? Существом без чести и совести, заговорщиком, замешанным в самых ужасных беззакониях?

– Не понимаю вас, монсеньор.

– Что бы вы сказали, если бы перед вами сидел сейчас самый извращенный, самый бессовестный, самый опасный во всем христианском мире грешник?

– Я сказал бы ему, монсеньор, что ему не место рядом с моей женой. А если бы он заупрямился, я лично выставил бы его за дверь.

– Так вот, господин маршал, тот человек, о котором я вам говорю, не являясь законченным интриганом, хотя его в этом и обвиняют, пришел к вам, самому воплощению честности и порядочности, для того, чтобы добиться справедливости.

– Если я правильно вас понял, монсеньор, это именно вас обвиняют в неизвестных мне грехах, и вы обращаетесь ко мне для того, чтобы я добился вашего оправдания. К несчастью, монсеньор, и к моему глубочайшему сожалению, я ничем не могу вам помочь. Если бы вы были человеком военным, тогда другое дело. Но поскольку вы священнослужитель, то вам следует обратиться к министру по делам религий.

– Вы не поняли меня, господин маршал.

– В таком случае объяснитесь.

– Меня обвинил и оговорил перед святым отцом один из членов вашей семьи.

– Кто же это?

– Ваш зять.

– Граф Рапт?

– Да, господин маршал.

– Но какая может существовать связь между вами и графом Раптом? И зачем бы ему нужно было клеветать на вас?

– Вы ведь знаете, господин маршал, какое огромное влияние имеет духовенство на состояние умов буржуазии?

– Да! – прошептал маршал де Ламот-Удан тоном, который говорил: «Увы! Я слишком хорошо это знаю!»

– Накануне выборов, – продолжал епископ, духовенство, использовав доверие, которым оно пользуется у общественного мнения, помогло провести в собрание кандидатов Его Величества. Одним из священнослужителей, чья безупречная жизнь более, чем заслуги, позволила повлиять на результаты выборов в Париже, являлся я, Ваша Светлость, ваш покорный слуга, испытывающий к вам уважение и преданность…