Елена Зелинская - На реках Вавилонских

• Название: На реках Вавилонских
• Автор: Елена Зелинская
• Жанр: Биографии и Мемуары
• Год: 2012
• ISBN: 978-5-280-03559-1

Первый роман публициста Елены Зелинской сложно уложить в жанровые рамки: здесь слишком мало деталей для семейной саги, сила художественных образов не позволяет отнести «На реках Вавилонских» к документальной прозе, реальные люди и события являют перед нами полуторавековую историю страны.

Размеренная, мирная жизнь героев на окраине Российской империи, живо описанная в начале романа, не должна вводить в заблуждение читателя – реки унесут их в страшные водовороты XX века: кровавые сражения, репрессии, расправы, мор, голод – ничто не обойдет семьи Магдебургов и Савичей. Автор намеренно не упрощал сюжет. Дотошно, с указанием хронологических и географических деталей, он выделяет исторические вехи, сцены кровопролитных битв, забастовок, городской жизни. Диалоги, переданные языком авторов белогвардейских мемуаров, резко перемежаются в романе с голой исторической справкой стиля энциклопедии. Изложение дополнительных линий представлено в романе как бы невзначай, но видно, что для каждого абзаца было изучено много мемуаров, документов, свидетельств – перед нами открывается судьба видных ученых, писателей, педагогов… Уложить эти пазлы в общую картину неподготовленному читателю будет трудно, но интересно. Трудно и самому автору, и он не выдерживает – в романе появляется новый герой – публицист, потомок славных родов, который дает безапелляционные оценки событиям прошлого.

---

Лариса Дмитриевна, с трудом отцепив от отцовского кресла пятилетнего Женю Долинского, увела детей и племянников спать. Чуть позвякивая посудой, налила чай и присела, наконец, Мария Александровна, охваченная тихой счастливой усталостью.

Спустились сумерки. Михаил сходил в дом и принес из столовой керосиновую лампу с несгораемым фитилем. Темнота поглотила краски, и казалось, что силуэты его родных стали черно-белыми, как на дагерротипе. Огонек дрогнул, погас, и они исчезли…

Глава вторая «ГОЛУБЫЕ МЕЧИ»

1

Гранд Канал, Венеция

Облокотясь на теплый мраморный парапет, Женя следила, как свет играет на лакированных боках гондол. Жара, но с нежинской не сравнить! Непонятно и звонко пели гондольеры, тараторили хозяйки с черными платками на плечах, перебирая на лотках фрукты, – куда до нежинских! Ресторанные зазывалы хватали прохожих за рукав, быстро и гневно доказывая что-то на своем летучем языке. «Pesce», пешче, пескарь! – это рыба по-итальянски! – догадалась Женя и вздохнула: – Хорошо Мише – его латынь понимают даже продавцы устриц на рыбном рынке.

– Каналы, как громадные тропы,/ Манили в вечность; в переменах тени/ Казались дивны строгие столпы, – процитировал Михаил строчки модного поэта Брюсова из «Данте в Венеции», любуясь на арочные опоры моста.

– А что нам говорит по этому поводу Бедекер? – из кармана белого парусинового пиджака он извлек путеводитель и открыл на загнутой странице. – Бедекер говорит, что мост Риальто перестраивался четыре раза, но на нем всегда сохранялись торговые лавочки. Женечка, а не хотела бы ты узнать, что предлагают венецианские купцы? Может, выберешь сувенир в память о нашем свадебном путешествии?

Свет лился сквозь разноцветное муранское стекло, в изобилии заполняющее полки тесной лавчонки: бокалы, вазы, танцующие фигурки.

– Прего, сеньора! – хозяин засиял и засуетился так радостно, словно ее приход означал счастливый поворот в его доселе нескладной судьбе. Женечка вдела в ушки коралловые серьги, и, изогнув голову, поймала свое веселое отражение в мгновенно подставленном хозяином зеркальце. – Белла сеньора, беллиссимо!

– Выбрала? – спросил Михаил, который ждал ее у входа, перелистывая Бедекер.

– Си, сеньор, – она засмеялась и протянула ему перламутровую раковину в серебряном ободке с искусно вырезанным образом Божией Матери.

2

Река Бык

Проклятый город Кишинев,
Его язык бранить устанет.

А. С. Пушкин, «Из письма к Вигелю»

Михаил Людвигович шел на службу по Пушкинской улице и удивлялся несправедливости классика: самому ему импонировал сонный знойный город, широкие улицы, пустеющие в послеобеденную сиесту, сады, белые столики летних кафе и крытый черепицей домик с палисадом в кривом переулке возле Дворянского собрания, их первое семейное жилье. Молодой паре нравилось гулять в городском парке, пить лимонад в ресторане «Кампари», любоваться курчавой головой с бакенбардами на гранитном постаменте – и пожимать плечами: за что же Александр Сергеевич так не любил Кишинев?

К мраморным колоннам, украшающим вход в гимназию, одна за другой подкатывали коляски. Из них, подобрав юбки, выскакивали пышные, румяные бессарабки, которых привозили в модное учебное заведение из окрестных имений. Вверх по широкой лестнице, пыхтя под тяжестью корзинок с завтраками, спешила за ними прислуга. Поток форменных платьиц бурлил, распадался на ручейки, сливался в кружочки и островки. Завидев молодого преподавателя, барышни прекращали шушукаться и приседали в книксене, растянув пальчиками края голубых юбок. Сквозь благонравно опущенные ресницы блестели черные лукавые глазки. Михаил Людвигович, признаться, робел. Подстригся ежиком, отпустил усы и короткую чеховскую бородку. Подумав, добавил пенсне, – для пущей солидности.

Спас молодого преподавателя не камуфляж, а театр. В Кишинев с гастролями прибыл знаменитый трагик Лирский-Муратов, который отвлек на себя внимание восторженных гимназисток.

Пьеса, которую ставили в зале Благородного собрания, касалась близкого барышням предмета – «Отметка по поведению». Столичная знаменитость блистала в роли гимназиста, который получил двойку и с горя кончил жизнь самоубийством. Гимназистки, которые приходили на спектакль полными классами, бурно сострадали герою, рыдали и падали в обморок. Классные дамы негодовали, тщетно пытаясь пресечь непристойное поведение.

– Миша, – воскликнула Евгения Трофимовна, которая сама не так давно рассталась с гимназией, – я надеюсь, ты не очень строг со своими ученицами!

– В следующий раз, – сухо ответил Михаил, – пойдем в оперетту. Туда гимназисток не пускают.

В магазине Фельдштейна, расположенном около второго полицейского участка, Евгения Трофимовна купила инкрустированную шкатулку для писем.

Красной тесьмой перевязаны послания из Нежина. Крупными круглыми буквами, без запятых и с одной точкой в конце письма перечисляла мама домашние новости: и сколько насолила огурцов, и какие в это году удались арбузы, и как разрослась малина, которую еще при Трофиме Васильевиче сажали, и кто теперь все это будет есть?

Зеленой тесьмой обернуты письма из Екатеринослава. Григорий рапортует, словно перед строем. В июле 1902 произведен в штабс-капитаны. Дочь Сашенька уже разговаривает. Александра здорова.

Под синей лентой сложены конверты со штампом Вильно, куда перевели полк капитана Долинского. Второго декабря 1902 года, – извещал Флор Иванович, – Александра Людвиговна благополучно разрешилась сыном. Назвали, как принято в семье, Сашей.

Письмо от Александра Савича пришло не из Москвы, как ожидали, а из Петербурга. Окончив гимназию с золотой медалью и получив тем самым право поступать в любое высшее учебное заведение без экзаменов, младший брат Михаила подал прошение о зачислении его в Московский университет на историко-филологический факультет. И вот новость – поступил в Петербургский Политехнический институт. Михаил недоуменно перечитывал: «…по электромеханическому отделению. Жить буду в Сосновке, в общежитии».

– Саша – юноша талантливый, ему науки легко даются. Как бы его это с толку не сбило. Сдается мне, Женечка, – покачал головой Михаил, – его призвание все-таки лежит в области словесности.

На душистых розовых листках, исписанных изящным Зиночкиным подчерком, появилось и замелькало все чаще новое имя – Аркадий Нелюбов.

3

После третьего курса студентов Петербургского Лесного института отправляли в научную экспедицию: в леса Финляндского княжества, в поля Тверской губернии, в сибирскую тайгу.

Аркадию Нелюбову вместе с двумя его однокурсниками, Володей Никлевичем и Генрихом Грюнблатом указано было Носовичевское лесничество. В основном сосна, а также дуб, граб, клен, береза и ясень. Студенты поселились в местечке Носовичи на речке Ути, в шести верстах от станции Зебровичи Либаво-Роменской железной дороги, в домике у смотрителя. Руководитель экспедиции, заведующий кафедрой почвоведения, профессор Петр Самсонович Коссович, устроился в самом Гомеле, в гостинице «Золотой якорь», но лесничество инспектировал практически каждый день.

Большой, грузный, в простых сапогах и неизменном кепи, он, казалось, сам устали не ведал и другим не давал залеживаться. Кроме основной программы по изучению леса и почв Носовического участка, Петр Самсонович привлек студентов к собственным исследованиям; а занимался он тогда изучением азотного питания растений. Мало того, что дело новое, интересное, молодым людям было лестно и то, что результаты их, пусть скромных, но собственных изысканий планировалось опубликовать в «Журнале опытной агрономии», недавно основанном самим Коссовичем.

В выходной Аркадий Нелюбов дошагал до станции Зебровичи и в шатком вагончике отправился в Гомель. Он был наслышан о местной достопримечательности – дворце и парке князя Паскевича-Эриванского, хотел полюбоваться и бросить, как говориться, научный взгляд.

Заплатив 12 копеек за вход, Аркадий двинулся по тенистой аллее. У ажурного железного моста нагнал профессора Коссовича. Петр Самсонович встрече нелицемерно обрадовался:

– В воскресный день студента скорее на прогулке с барышней заметишь, чем на познавательной экскурсии! Шучу!

Они прогуливались по парку, мельком окидывая взглядом статуи и гроты и подолгу застревая у цветников и оранжерей. Петр Самсонович по преподавательской привычке не умолкал, а массивную трость использовал в качестве указки.

– Убедительный пример удачного паркостроения. Заметьте, как скомпонованы в общие группы различные породы деревьев: привычные для здешних мест клен, ясень и каштан, а рядом – веймутова сосна, пирамидальный дуб и даже маньчжурский орех, бархат амурский, гинкго-билоба. Кстати, обратите внимание на каменную бабу – подлинное скифское изваяние. А эта часовенка – усыпальница князей Паскевичей.