Мариан Фредрикссон - Анна, Ханна и Юханна

• Название: Анна, Ханна и Юханна
• Автор: Мариан Фредрикссон
• Жанр: Зарубежное современное
• Год: 2013
• ISBN: 978-5-227-04684-0

Ханна, Юханна и Анна, три поколения дочерей суровой северной страны. Их нрав подобен водам озера близ родовой усадьбы при старой мельнице на шведско-норвежской границе. Эмоциональная умеренность граничит с холодностью. Супружеская верность и чадолюбие уживаются с неспособностью найти общий язык с самыми близкими. Однако трудно отыскать столь разных женщин одной семьи. Приземленность Ханны, порожденная голодным детством, восприимчивость и необычайный дар воображения Юханны, стремление к корням и независимость Анны… Да, они разные, но проблемы, с которыми они сталкиваются в жизни, на удивление похожи и становятся почти роковыми.

---

Молитвы не оказывали видимого действия, и пастор все чаще стал заменять их брошюрами, которые присылал ему брат, работавший врачом в Карлстаде. Это было полезное дополнение к его проповедям, в которых он твердил о важности чистоты. Чахотка происходит от грязи, а рахит от темноты, говорил он с амвона. Все дети должны видеть дневной свет. Они умирают не от мороза, а от темноты и грязи, гремел он. Всем детям надо давать молоко.

Эту весть паства встречала поначалу презрительным фырканьем, такие уж были времена. Но постепенно матери стали внимать пастору со страхом, и Майя-Лиза тоже слушала и воспринимала его слова со всей серьезностью.

Сколько было шума и ругани дома, прежде чем она смогла убедить мужа не плевать на половики. Но она была непреклонна, ибо поняла, что пастор прав. Новые дети росли крепкими и здоровыми.

Но вскоре пастор с добрыми глазами уехал, и его сменил другой, неумеренно любивший водку. Со священниками была просто беда, каждый следующий в этих местах был после трудных лет хуже предыдущего. Страх крепко засел в душах, радости было мало, а зависти много. Долго витала она между домами, над полями и лугами, над покинутыми дворами и усадьбами. Зимой о ней напоминали нищие, бредущие мимо домов.

Когда Ханне сравнялось десять лет, к ним в Бротен приехал новый пастор и принялся обходить дома. Он говорил, что они должны благодарить Бога за то, что живут в таком красивом месте. Ханна с удивлением выглянула в окно на озеро и высокие горы. Она так и не поняла, о чем он говорил, этот пастор. Еще меньше поняла она его слова о том, что Бог заботится о своих чадах и любит их. Бог помогал только тем, кто имел крепкую хватку и умел отбирать себе все, до последней крошки.

В двенадцать лет Ханна пошла в прислуги к богатым людям, живущим в устье реки. Там же она ходила и в школу, так как ей надо было уметь считать и писать. Отец сказал, что этого девочке будет довольно.

В Люккане, как называлась усадьба, владычествовала Ловиса, скаредная жадина, известная своим чванством и высокомерием. Усадьба считалась богатой в этом нищем краю, где на всю округу был лишь один жалкий заводик. Ловиса была несчастлива с детьми, две ее дочери умерли в младенчестве, один сын усох и умер от английской болезни – рахита. Остался младший сын, красивый мальчик, которым Ловиса могла гордиться. Он был не похож на обычных мальчишек даже внешне – был темноволосым и черноглазым.

Злые языки поговаривали, что незадолго до его рождения поблизости кочевал цыганский табор. Но рассудительные люди помнили, что дедом Ловисы по отцовской линии был испанец, матрос, который доплыл до берега в Орусте после кораблекрушения.

Хозяева усадьбы были родней, владелец Иоэль Эрикссон приходился братом матери Ханны. Дед до сих пор жил во Фрамгордене, а другие участки поделил между детьми. Иоэль, сын, получил Люккан. Майя-Лиза и ее муж – Бротен, участок там был меньше и земля хуже.

Словно в награду за эту несправедливость Майя-Лиза вышла замуж за доброго и работящего парня, Августа Ольссона, родившегося и выросшего в Норвегии. Между тем Иоэль случайно встретился с угрюмой Ловисой из Бохюслена.

Ловиса была набожна и благочестива. Подобно многим женщинам такого сорта, она находила какую-то странную радость в том, чтобы держать мужа в ежовых рукавицах, воспитывать его в духе Господа, изводить придирками и замечаниями и каждодневно убеждать в том, что лучше быть в плохом настроении, чем мучиться от нечистой совести.

У Ханны началась череда долгих дней, заполненных тяжелой работой и постоянной руганью. Ханна не жаловалась, дед и его жена и не думали ее жалеть, а Ловиса вообще относилась к ней как к животному. Кормили ее, правда, хорошо, а один день в месяце она была просто счастлива – когда ее отпускали домой к родителям с мешком муки.

В октябре, когда по вечерам стала рано сгущаться темнота, у Ханны пришли первые месячные. Сильно болело внизу живота, крови было много, и девочка испугалась, но не осмелилась ничего сказать Ловисе. Ханна раздергала на жгуты самое рваное полотенце и зажала их между ног, чтобы кровь не текла на пол. Ловиса подозрительно посмотрела на Ханну и, как всегда, на нее накричала:

– Пошевеливайся, что сидишь как колода, шевели ногами, девчонка!

Она позволила себе расплакаться только в субботу, когда пришла домой и уткнулась в грудь матери. Но мать отнеслась ко всему философски – подумаешь, какая-то капелька, стоит ли из-за этого плакать. Мать научила ее делать нормальные прокладки и закреплять их поясом на талии. Мать даже не пожалела для любимой дочери две драгоценные английские булавки из своей швейной шкатулки. Это было целое богатство. Позже Майя-Лиза сказала:

– Теперь ты должна понимать, что это опасно. Держись подальше от лоханей с помоями.

Однажды настал вечер, когда Ханне пришлось спать на сеновале. Вообще-то спальное место ей отвели в кухне, но там было неспокойно, там по вечерам вечно ссорились и ругались. Чаще всего ругали сына, которого мать вконец избаловала, или отец ругался с людьми. Ханна так уставала за день, что засыпала, несмотря на летавшие над ее сундуком ругательства. Но тем вечером работники подрались прямо в комнате, и в кухне были слышны звуки глухих ударов и громкие проклятия. Ханна решила, что теперь Иоэлю конец. Но потом раздался вопль Черного Рикарда. Подстрекательский вопль, больше похожий на рев из преисподней.

Он их подзуживал, прости его Господь.

Именно тогда Ханна сбежала в хлев. Она, правда, очень боялась мальчишки, который принимался щипать ее, стоило только матери отвести от него взгляд.

Она мгновенно уснула на сене, как измотанная за день ломовая лошадь, и проснулась оттого, что сын Ловисы пытался задрать ей юбку. Ханна старалась вырваться, но он держал ее крепко, и она поняла, что сейчас умрет. Поняв это, перестала сопротивляться. Рикард оказался тяжелым как бык. Он навалился на нее, втиснулся в нее, и Ханне показалось, что она сейчас разорвется на куски от жуткой нестерпимой боли. Она просила Бога забрать ее.

Потом ей показалось, что она и в самом деле умирает, но к полудню, к своему удивлению, очнулась, окровавленная и истерзанная. Она попробовала пошевелить сначала кистями рук, потом плечами, а потом ногами. Решение она приняла сразу, хотя сначала это была лишь неясная мысль: скорее домой, к маме.

Она медленно брела по лесу, оставляя за собой кровавый след. Последний километр ползла на четвереньках, но у нее хватило сил, добравшись до двери, вползти на крыльцо и позвать мать.

В первый и последний раз в жизни Ханна видела, как ее мать плачет. Девочка легла на кухонный стол, а мать выжимала тряпку за тряпкой, но не могла остановить кровь.

– Господи, господи, – беспомощно повторяла Майя-Лиза, но в конце концов сумела взять себя в руки и послала старшего сына за Анной, местной повитухой, принимавшей многочисленные роды Майи-Лизы. Повитуха сумеет остановить кровотечение. – Скорее, скорее! – крикнула она вслед мальчику.

Она собралась было снять с дочери разорванную одежду, но помедлила. Вдруг с внезапно вспыхнувшим гневом вспомнила, что Анна была не только повитухой, но и разносила сплетни от дома к дому, выбалтывая самые сокровенные тайны своих пациенток.

Майя-Лиза не могла понять, спит Ханна или потеряла сознание. Кухня была уже похожа на бойню, и Майя-Лиза громко взывала к милосердию Бога, а проснувшиеся дети во все глаза смотрели на обеспамятевшую сестру.

Но вот наконец пришла Анна, как всегда спокойная и уверенная в себе. Смешав какой-то порошок с нутряным салом, она смазала вульву Ханны получившейся мазью.

От прикосновений повитухи девочка очнулась и принялась тихо плакать. Повитуха склонилась над ребенком и спросила:

– Кто?

– Черный Рикард, – прошептала девочка.

– Я так и думала, – угрюмо пробормотала Анна. Немного погодя она дала девочке какой-то отвар, сказав, что это окончательно остановит кровь и погрузит Ханну в глубокий целительный сон. Один Бог знает, оправится ли она когда-нибудь, сказала Анна, да и замуж она теперь едва ли выйдет.

Майя-Лиза не выказала никакого огорчения по поводу обоих замечаний Анны, безропотно проглотив стыд. Она отослала детей в спальню, поставила варить кофе, прибралась в кухне и при этом обнаружила, что вместе с Августом исчезло и висевшее на стене ружье.

Майя-Лиза вскрикнула так громко, что разбуженные дети снова высыпали в кухню, но Анна только фыркнула:

– Дорогуша, успокойся, мы все равно ничего уже не изменим.

– Он же устроит там побоище! – голосила Майя-Лиза.

– Я так не думаю.

В этом Анна оказалась права. Когда Август добрался до Люккана, Рикарда там уже не было. Оба крестьянина выпили водки, успокоились и договорились, что Рикард женится на Ханне, как только девочка войдет в возраст, а до этого Иоэль и Ловиса будут относиться к ней со всем уважением, как к родной дочери.