Вадим Бусырев - Пока играет скрипач

• Название: Пока играет скрипач
• Автор: Вадим Бусырев
• Жанр: Русское современное
• Год: 2013
• ISBN: 978-80-87940-07-5

Книга состоит из почти криминальных историй, описывающих реальную жизнь русских военных в семидесятых годах. В основном сюжет произведений посвящен раскрытию краж и подлогов в советской армии того времени.

---

– Зачем сбивали? Разгоняли совсем. Ох, хорошо их пугали. Зениточки прямо вон в саду нашем Таврическом стояли. Очень они нас защищали.

Мне такие результаты, конечно, не нравились. И всё детство мы с приятелями дворовыми и школьными в саду нашем, в саду моей ранней юности, искали следы стоянки наших зениток и падения вражеских самолётов. Ходила тогда молва, что в Таврический упал самолёт самого Талалихина. Мы, конечно, не верили. Мы искали следы фашистских самолётов. Иначе быть и не могло. А то как же так? Мы победили! Ленинград врагу не сдался. Зенитки стреляли. Должны были быть сбитые самолёты. И мы искали. Это было нашей главной целью. Всех наших игр в саду. Построенным крепостным людом по велению князя Таврического. Сначала для Екатерины. Оказалось – для нас.

О чём мы думали уже в пору зрелости.

В те годы я ни зенитчиком, ни лётчиком не мечтал стать. Я хотел открывать шлагбаум.

На каком-либо перекрёстке с железной дорогой. Чем это меня привлекало, объяснить себе до сих пор не могу. Но, видимо, неприхотливость моих детских устремлений наложила отпечаток на весь жизненный путь. И никем заметным мне стать не суждено было.

Вот мой детский дружок, по дому и по школе, Ванька Фёдоров, в те времена, бегая по саду, хотел стать зенитчиком. И сбивать вражьи самолёты. У него отец геройски погиб. Он его даже не помнил. Но считал, что он был не лётчик. Стало быть, зенитка ему была ближе. Он с дошкольного возраста рвался в армию. И дорвался. Его мать отдала в музкоманду. У него слух был феноменальный. На маленькой старенькой гармошке сам всё, что угодно подбирал. Но хулиган был Ванька – не из последних. На пионерском слёте обещал сыграть на своём «аккордеоне» что-то из Моцарта. Объявили, на сцену вышел, в алом шёлковом пионерском галстуке. Не в своём. Ему дала пионервожатая.

Тогда галстуки были двух сортов. Сатиновые и шёлковые. Дешевле и дороже. Можно было узнать сразу же, кто как живёт. Получше или похуже. И форма школьная тоже: фланелевая и суконная. Иван Фёдоров, исполнитель Моцарта, сел на сцене, на специально вынесенный для него табурет и … заиграл песню Раджа Капура из «Бродяги»: «А-ба-ра-я-а! Бродяга я-а!..»

После этого мамашка его и устроила в музкоманду. А он классно играл на ударных. На барабане и ксилофоне. И в музкоманде был «юным барабанщиком». В девятом классе мы пошли специально на первомайскую демонстрацию, вклинились в самую правую по ходу колонну, чтоб пройти рядом с Александрийской колонной. Вокруг неё квадратом стоял сводный гарнизонный оркестр. Ванька в потрясном красном мундире с аксельбантами, с барабаном, стоял в первой шеренге. Мы ему всей компанией школьной орали, тормозили движение праздничное. Он увидел нас – оценил. Стал палочками жонглировать, барабанить, видать, что-то своё, как тогда на сцене. И для нас, и для него было счастье – неописуемое.

Уж не знаю, за это или за что другое, но «списали» Фёдорова в простые войска потом. Зенитчиком не довелось ему побывать. Но зато играл главного ударника в оркестре Лундстрема.

Другой мой детский друг – Деник – хотел стрелять из орудия. Но на счёт длительной службы в рядах – сомневался. И с юных лет имел привычку в неясных ситуациях – заикаться. На медкомиссии «дозаикался» до службы в стройбате. Но до чего был хитрый, сучок! К девкам на улицах «клеиться» – так первый соловей. А как в троллейбусе контролёр – так старушка какая-нибудь обязательно заступится: не трогайте, пожалейте, вишь, слова сказать малец не может. Ему и в стройбате подфартило. В центре Москвы гостиницу строил. Я с товарищем, Саввой Буевым, на практику в Таджикистан ехал – проведал. У нас только на мороженое было, а он портвейна приволок. У них уже тогда натуральный обмен с населением был налажен.

Но зенитки тоже не довелось Вовке Денисову увидеть. Может и хорошо. Его в своё время Ванька Фёдоров спрашивал:

– А как ты «огонь» командовать станешь? Протяжно, да? Конца не дождёшься.

На что прохиндей наш, строитель, кстати, будущий, резонно отвечал:

– В зенитных войсках служило, и сейчас наверно служит, много женского пола. Я там буду командовать. Будь спокоен, не посрамлюсь. Как некоторые на сцене.

Мне тоже ничто, вроде, не предвещало встать под длиннющим зенитным дулом. В моряки тянуло. Не удавалось никак. Были мы в восьмом классе, когда Гагарин в космос полетел. Радость, гордость, удивление – излишне это описывать. После первого спутника, Белки и Стрелки у нас, кажется, и сомнений не было, что наш и только наш человек будет там первым. А в космонавты ни я, ни мои ближайшие дружки, как-то и не мечтали попасть. Честно говоря, никто толком и не знал, куда подаваться с заявлением для этого надо было.

Вот в физики к концу школы очень многие желали двинуть. На эти факультеты были конкурсы огромадные. Для облегчения попадания туда и ринулись все в ШРМ и на работу. За двумя годами стажа. И льготами при поступлении. Как только родители ни пристраивали своих чад придуриваться на двадцать три месяца. С учётом отпуска.

Со мной уже ясно. Я после своего первоначального рабочего опыта до сих пор в глазах у собеседников вижу снисхождение. Как к придурку. Завязываю с кем-нибудь, к слову, разговор:

– Да, я вот начинал трудиться в пятнадцать лет.

Естественно, сразу спрашивают:

– Где ж это?

Предчувствуя дальнейший ход беседы, с тайной гордостью, якобы, сообщаю:

– В Военно-медицинской академии. Ленинграда.

Заинтересовываются далее на сто процентов все:

– Это кем же?

Думают, что уж, как минимум, я стал тогда опытным медбратом.

А я – индеферентно так:

– Слесарем.

Тогда уже я стал проникаться к себе тайной гордостью. Может, выражение летучее – «слесарь-гинеколог» – берёт начало отсюда. Из моей рабочей юности. Больше мне себя тешить, похоже, особо и нечем. Только жаль очень. Авторства здесь мне не доказать.

А к зенитчикам, из своих школьных товарищей, причалил я один. После военной Кафедры Ленинградского Горного института.

Да, если уж сам Воланд с удивлением заметил: «Как причудливо тасуется колода!»[6] Так ведь это он, о ком сказал? А тут я про себя осмеливаюсь приплести. О слесаре-гинекологе. Но, правда, и о своих институтских друзьях и однополчанах тоже.

Вот и удивительно мне: почему на кафедре военной в Горном решили готовить зенитчиков? В каком Министерстве, в какой мудрой похмельной чиновничьей головке такое решение сверкнуло? Нет, я очень этому рад. Истинно. Этим мне и моим друзьям судьба подкинула прорву интереснейших приключений. И всё же – почему? Почему не ракеты, не танки? Или сапёры? Геологи, горняки… К земле как-то ближе.

Зенитки тогда стали нужнее. Это ясно. Но я знаю, что, к примеру, в Бонче[7] на «военку» заставляли ходить даже девушек, много стрелять из автоматов, и вообще всё у них было с каким-то пехотным уклоном. (Если и приврал чего – извиняйте).

Мишутку Иванова спрашиваю, уже будучи в «сапогах», не единожды:

– Слушай, разумный-благоразумный, систематизатор. Почему мы стали в небо пулять? А не рыть секретные совершенно штольни, шахты, туннели, например?

– Э-э! Вадя, – закатывая глаза к этому самому небу, поучал меня Мишутка, – Знать тебе, смерду, этого не дано. Не потому, что ты, Вадя, ограниченный какой-нибудь. Все мы где-то амёбы примитивные.

Мишутка очень в сущности своей деликатный человек. Он таким уродился и в том его величайшее достоинство. Вот и мне он ни словечком не напоминает о моём, положим, слесарном начальном образовании.

Белый Ус, к примеру, совершенно другой человеколюб. На тот же мой крик души: «Почему?», он блаженно зажмурил один глаз. Другой нагло увёл вверх и вправо, будто выполнял противозенитный манёвр самолётный. Уверен я. Если Белоусик был бы лётчиком, то вылетая на задание бомбить мост, по первоначалу плевал бы на это. Зажмурив левый глаз, тихо подкрадывался бы к зениткам, и сбрасывал бы на них всё что взрывается, горит, лопается, растекается.

И так мне молвил Белоусик:

– Не пытайся умничать, Вадя. Твоих любимых героев я знаю. Они мне уже осто…ли. А мой любимый герой тебе бы сказал: «Не важно, какие дороги мы выбираем. Важно, что заложено внутри нас»[8]. Не хотел служить военным эскулапом – вот теперь иди и выпрямляй погнутые стволы зенитные.

А ведь прав, паразит! Да что же получается? Так всю жизнь и слесарить мне? (Пусть не обижаются на меня Кулибины и другие, блох подковывающие). Ладно. Поглядим ещё, ребята. Я буду вспоминать, а Вы, если сподобитесь, читать и плеваться.

Продолжим.

Спрашиваю о том же Борьку Попова. Вечно задумчивого, загадочно улыбающегося, чистопородного поручика лейб-гвардии. Ни в коем случае не путать с поручиком Ржевским:

– Слушай, Поповщина, почему мы в ствольной зенитной артиллерии оказались?

Борю никакими вопросами ни врасплох застать нельзя, ни «достать» невозможно – он выше всего этого. Да и смотреть старается – или мечтательно в небо, или – философски, под ноги, в землю.