Харуки Мураками - Трилогия Крысы (Слушай песню ветра. Пинбол-1973. Охота на овец. Дэнс, дэнс, дэнс)

• Название: Трилогия Крысы (Слушай песню ветра. Пинбол-1973. Охота на овец. Дэнс, дэнс, дэнс)
• Автор: Харуки Мураками
• Жанр: Зарубежное современное
• Год: 2012
• ISBN: 978-5-699-59695-9

Так получилось у Харуки Мураками, что в «Трилогию Крысы» входят четыре романа. Не удивляйтесь, все правильно! «Слушай песню ветра» и «Пинбол» – два первых романа знаменитого цикла писателя, завершающегося «Охотой на овец» и продолженного романом «Дэнс, дэнс, дэнс». «Я понятия не имею, что случится, заверни я за вон тот угол… Никогда не знаешь, что там найдешь. И когда я пишу, со мной происходит тоже самое». Это объясняет появление продолжения «Дэнс, дэнс, дэнс». «Мои книги – это… попытки абсолютного романа, собрания историй, рассказанных самыми разными персонажами. Они рассказывают и исцеляют друг друга. Роман-книга исцеления». Перед вами самая Большая книга Мураками, абсолютный роман, в таком составе ранее не издававшийся.

---

С третьей своей подружкой, студенткой французского отделения, я познакомился в университетской библиотеке. На весенних каникулах следующего года она повесилась в чахлой рощице у теннисного корта. Труп обнаружили лишь к началу следующего семестра, а до того он целых две недели болтался на ветру. Теперь, когда темнеет, к рощице никто не подходит.

20

Она сидела в неловкой позе за стойкой «Джейз-бара» и болтала соломинкой в стакане джинд-жер-эля, гоняя по дну остатки льда.

– Уже думала, не придешь, – облегченно вздохнула она, когда я сел рядом.

– Я ведь обещал. Просто дела задержали.

– Какие дела?

– Обувь. Я чистил обувь.

– Вот эту, что ли? – Она подозрительно покосилась на мои кеды.

– Да нет, отцовскую обувь! У нас в семье традиция. Дети непременно должны чистить отцу ботинки.

– Почему?

– Ну… Ботинки – это ведь некий символ. Представь: отец, как приговоренный, каждый вечер в восемь возвращается домой. Я чищу ему ботинки и со спокойной совестью иду пить пиво.

– Хорошая традиция…

– Да?

– Ну конечно! Отца ведь надо уважать.

– Я очень уважаю. За то, что у него только две ноги.

Она прыснула.

– У тебя замечательная семья.

– Да уж… Если забыть про деньги, то такая замечательная, что хоть плачь.

Она все возила соломинкой по дну стакана.

– Ну, моя-то семья была еще беднее.

– Откуда ты знаешь, кто беднее?

– По запаху. Богатый чует богатого, а бедный – бедного.

Джей принес бутылку пива, и я налил себе.

– Где твои родители живут?

– Не хочу говорить.

– Почему?

– Приличные люди не любят рассказывать другим, что у них дома творится.

– А ты – приличный человек?

Она думала секунд пятнадцать.

– Хотелось бы стать. Если серьезно. А кому не хотелось бы?

– Нет, ты все-таки расскажи.

– Зачем?

– Во-первых, ты все равно должна об этом кому-нибудь рассказать, а во-вторых, я не проболтаюсь.

Она улыбнулась, закурила и три раза выпустила дым, молча разглядывая древесные волокна на стойке.

– Отец умер пять лет назад от опухоли в мозгу. Целых два года мучился, просто ужас. Мы на него все деньги истратили, начисто. Вдобавок вымотались до того, что семья развалилась. Хотя это обычное дело.

Я кивнул.

– А мать?

– Живет где-то. На Новый год открытки присылает.

– Не любишь ты ее, похоже?

– Похоже…

– А братья, сестры?

– Одна сестра. Мы близнецы.

– И где она?

– За тридцать тысяч световых лет отсюда.

Она нервно засмеялась и положила свой стакан на бок.

– И чего это я про семью гадости говорю? Даже тоскливо становится.

– Да ничего особенного. У каждого есть что-нибудь такое.

– И у тебя есть?

– И у меня. Бывает, обниму любимую игрушку – и плачу…

– А какая у тебя любимая игрушка?

– Крем для бритья.

Тут она засмеялась уже веселее. Как не смеялась, наверное, уже несколько лет.

– Слушай, – сказал я, – что ты пьешь какой-то лимонад? У тебя сухой закон?

– Хм, вообще-то я сегодня не собиралась… Ну ладно, уговорил.

– Так что ты будешь?

– Белое вино, только похолоднее.

Я подозвал Джея и заказал еще пива и белого вина.

– Скажи, а как себя чувствуешь, когда есть близнец?

– Странное ощущение. Одинаковое лицо, одинаковый коэффициент интеллекта, одинаковый размер лифчика… Надоедает.

– Вас часто путали?

– Часто. До восьми лет. Потом у меня стало девять пальцев, и нас больше никто не путал.

Сосредоточенно и аккуратно, как пианистка перед концертом, она положила рядышком обе руки. Я взял левую, поднес к свету и внимательно рассмотрел. Маленькая рука, прохладная, как стакан с коктейлем. Четыре пальца на ней смотрелись красиво и совершенно естественно – будто их и было четыре с самого рождения. Такая естественность казалась чудом. По крайней мере, шесть пальцев выглядели бы куда менее убедительно.

– В восемь лет я сунула мизинец в мотор пылесоса. Оторвало туг же.

– А где он теперь?

– Кто?

– Мизинец.

– Не помню. – Она засмеялась. – Такого вопроса мне еще не задавали, ты первый.

– А беспокоит, когда мизинца нет?

– Если перчатки надеваю – беспокоит.

– И всё?

Она покачала головой:

– Нельзя сказать, что совсем не беспокоит. Но не больше, чем других – толстая шея или волосы на ногах.

Я кивнул.

– А ты чем занимаешься? – спросила она.

– В университете учусь. В Токио.

– На каникулы приехал?

– Ага.

– И что изучаешь?

– Биологию. Животных люблю.

– Я тоже люблю.

Допив пиво, я взял горсть картофельных чипсов.

– А вот знаешь… В Бхагалпуре был знаменитый леопард – за три года он съел триста пятьдесят индусов.

– Неужели?

– Далее: английский полковник Джим Корбетт по прозвищу «Гроза леопардов» за восемь лет застрелил, считая этого, сто двадцать пять леопардов и тигров. А ты все равно будешь любить животных?

Она потушила сигарету, отпила вина и восхищенно посмотрела на меня:

– Нет, ты оригинал!

21

Пару недель спустя после смерти моей третьей подруги я читал «Ведьму» Жюля Мишле[4]. Великолепная книга. Там был такой пассаж:

«Верховный судья Реми Лоренский отправил на костер восемьсот ведьм и очень гордился своей политикой устрашения. Один раз он сказал: Я славен своей справедливостью настолько, что шестнадцать схваченных на днях пленниц удавились сами, не дожидаясь палача.»

«Я славен своей справедливостью»… Просто потрясающе!

22

Зазвонил телефон.

Я не мог оторваться от важного занятия: протирал специальным лосьоном лицо, докрасна обожженное солнцем в бассейне. Лишь на десятом звонке смахнул с лица ватные разводы в решеточку, поднялся со стула и взял трубку.

– Здравствуй, это я.

– Привет.

– Ты что сейчас делал?

– Ничего.

Все лицо горело; я вытер его висевшим на шее полотенцем.

– Спасибо за вчерашний вечер. Давно так не отдыхала.

– Это хорошо.

– М-м-м… Ты мясо любишь?

– Люблю.

– Я тут столько натушила, что мне и за неделю не съесть. Поможешь?

– Чего б не помочь.

– Тогда через час приходи. Если опоздаешь, выкину все в помойное ведро. Понял?

– Ага.

– Просто я ждать не люблю.

Она бросила трубку, не дав мне даже раскрыть рта.

Я повалился на диван и минут десять глядел в потолок, слушая по радио хит-парад. Потом залез под душ и чисто выбрился. Надел рубашку и бермуды только что из химчистки. Вечер стоял замечательный. Я проехал вдоль морского берега, любуясь закатом, а перед самым выездом на шоссе купил две бутылки охлажденного вина и пачку сигарет.

Пока она освобождала стол и расставляла на нем посуду, я откупорил бутылку ножом для фруктов. Всю комнату заволокло горячим паром тушеного мяса.

– Даже не думала, что будет так жарко. Просто ад какой-то…

– В аду жарче.

– Ты что, там был?

– Люди рассказывают. Когда там становится жарко до того, что крыша едет, тебя переводят в место попрохладнее. Чуть отойдешь – и опять в пекло.

– Как в сауне.

– Именно. Но есть и такие, которых обратно не посылают, потому что они уже чокнулись.

– И что с ними делают?

– Отправляют в рай. Стены белить. В раю ведь как – стены должны быть идеально белые. Чуть какое пятнышко, уже непорядок. Это ведь рай! Вот они и белят их с утра до вечера, портят себе бронхи.

Больше она вопросов не задавала. Я выудил кусочки пробки, плававшие в бутылке, и разлил вино по стаканам.

– Холодное вино – горячее сердце, – сказала она вместо тоста.

– Это откуда?

– Из рекламы. Холодное вино – горячее сердце. Не видел?

– Нет.

– Телевизор не смотришь?

– Редко. Раньше часто смотрел. Больше всего нравилось кино про Лэсси. Пока самая первая собака играла.

– Ну да, ты ведь животных любишь.

– Ага.

– Если б у меня время было, я бы с утра до вечера смотрела. Все подряд. Вот, скажем, вчера показывали диспут между биологом и химиком. Не видел?

– Нет.

Она отпила вина и покачала головой, как бы вспоминая.

– Там было про Пастера. Он обладал силой научной интуиции.

– Силой Научной Интуиции?

– Ну, короче… Обычно ученые рассуждают так: А равно В, а В равно С – значит, А равно С. Что и требовалось доказать. Правильно?

Я кивнул.

– А Пастер был не такой. У него в голове только и было, что А равно С. Без всяких доказательств. Его правоту доказала история. Он за свою жизнь сделал несчетное множество ценнейших открытий.

– Ну да, прививки от оспы…

Она поставила стакан на стол и посмотрела на меня с негодованием.

– Прививки от оспы – это Дженнер! Как ты в университет-то поступил?

– А, вспомнил: антитела! И низкотемпературная стерилизация.

– Правильно.

Она торжествующе рассмеялась, не показывая зубов. Допила вино и налила себе еще.

– В диспуте эту способность называли научной интуицией. У тебя такая есть?

– Практически нет.