Джон Ирвинг - Семейная жизнь весом в 158 фунтов

• Название: Семейная жизнь весом в 158 фунтов
• Автор: Джон Ирвинг
• Жанр: Зарубежное современное
• Год: 2014
• ISBN: 978-5-699-70811-6

Сложные, запутанные отношения двух супружеских пар в центре внимания Ирвинга. Именно в отношениях с близкими человек проявляется в полной мере. Раны прошлого, страхи, неуверенность в себе – то, что «на людях» успешно скрывается за маской внешнего благополучия, в семейной жизни обнажается. Здесь нет необходимости – да и невозможно – все это скрывать. Герои Ирвинга решаются на смелый сексуальный эксперимент. Но, разумеется, ими движет не только – и не столько – жажда острых эротических ощущений.

---

И тут Эдит поняла, что он говорит о деньгах, ведь он беседовал с представителем нью-йоркского Музея современного искусства, только что прибывшим из Парижа, чтобы посмотреть и оценить картины Курта Уинтера. Она вдруг сообразила, что не имеет ни малейшего представления о том, сколько может заплатить музей, но наверняка немного. Боже, а может, Курта Уинтера они вообще согласятся принять только как подарок?!

Ведь бывает и так, не правда ли? К тому же мама сказала: одну, максимум две картины.

Почему-то она коснулась его руки. Эта его чертова привычка оказалась заразной. Но, прежде чем она успела что-либо ответить, к Северину прильнула фрау Райнер, куснула его за ухо, взяла за подбородок и сочно поцеловала прямо в губы. Эдит увидела, как скользнул внутрь ее язык. Северин не выглядел удивленным – просто прервали его беседу, но фрау Райнер бросила на Эдит такой взгляд, под которым та сникла. Она почувствовала себя девчонкой. Да уж, подруга матери. И Эдит выпалила:

«Я весь вечер смотрю на ваше платье и не могу разобраться, как оно сшито».

Фрау Райнер удивилась, что Эдит обратилась к ней, и, конечно, не поняла, о чем речь. Но все сказанное адресовалось Северину.

«Может быть, Густав Климт придумал для вас эту модель?» – поинтересовалась она.

На слово «Климт» фрау Райнер сделала стойку, а Эдит продолжала:

«Я хочу сказать, это в его манере: и блестящая позолота, и маленькие квадратики, и египетский разрез глаз. Но мне кажется, вы драпируетесь не совсем так, как задумано».

Она замолчала, смущенная; раньше ей несвойственно было так вести себя.

И Северин, сохраняя на лице свое мальчишеское выражение, ответил несколько покровительственным тоном, к которому Эдит привыкла, ведь у нее всегда были старшие по возрасту поклонники.

«Не хотите же вы, чтоб я в самом деле это перевел? – спросил он и при этом улыбнулся, показав ей смешную щербинку. – Впрочем, если хотите, я готов».

«Пожалуйста, не надо, – сказала она. И в порыве откровенности добавила: – Просто я подумала, она слишком стара для вас».

Когда до него дошло, он впервые сильно смутился. Она почувствовала себя неловко и едва не сказала: мне-то что до этого?

Домой они ехали, набившись в одно такси. Фрау Райнер сидела у Северина на коленях; дважды она принималась лизать его ухо. Эдит оказалась зажатой между ними и то ли Зиваном, то ли Васо – она так и не научилась их различать.

Они высадили Эдит у ее отеля на Шварценбергплац.

«Ah, Geld», – сказала фрау Райнер, взглянув на здание отеля. Познаний Эдит в немецком оказалось достаточно, чтобы понять слово «деньги».

«Ну, вы знаете, каков этот Музей современного искусства», – сказал Северин по-английски.

Это было сказано для Эдит, не для фрау Райнер, и Эдит поняла: он знает, что у нее деньги есть. Может, и в самом Музее современного искусства он усматривает что-то смешное?

Она чувствовала себя прескверно. Но когда она выползала из машины – при этом один из борцов, как телохранитель, придерживал распахнутую дверцу машины, – Северин поднял фрау Райнер со своих колен, водрузил ее на сиденье, обошел вокруг машины и сказал Эдит:

«Я с вами согласен. И буду ждать вас у Бельведера в десять».

Он так быстро пожал ей руку, что она не успела ответить рукопожатием, а он немедленно вскочил обратно в машину. Борцы-ветераны что-то кричали ей хором, но она, уже войдя в холл отеля и отразившись в двадцати обрамленных золотом зеркалах, вдруг засомневалась, что имел в виду Северин Уинтер, согласившись с ней. Платье фрау Райнер? Или что та стара для него?

Эдит прошла в свой номер и залезла в ванну. Она злилась на себя. Она была явно не в своей тарелке и поэтому вела себя неестественно. Она решила, что все они очень странные люди, жители большого города, которые, как написала ее мать, «так и не приняли всерьез двадцатый век». Точное замечание.

Однажды я спросил Северина, не воспринимает ли он так называемую сексуальную свободу как вывих. «Я весь двадцатый век воспринимаю как вывих», – сказал он. И сверкнул на меня дыркой от выбитого зуба. Он никогда не говорил всерьез!

Прежде чем лечь спать, Эдит просмотрела все свои платья, пытаясь решить, в чем завтра идти в Бельведер. И тут разозлилась еще больше: никогда она так долго не мучилась, выбирая наряд. Лежа в постели, она наблюдала, как по потолку проносятся огни, пробиваясь через высокие окна и плотные складки густо-бежевых гардин. «Почему я так часто хожу в черном?» – размышляла она. Уже засыпая, она подумала: хорошо бы завтра Северин Уинтер не надевал в Бельведер свою ужасную куртку с буквой.

Все-таки мне довелось увидеть эту куртку. К тому времени как мы с Утч познакомились с Северином, он из нее уже вырос. В буквальном смысле. Я полагал, что куртку давно выбросили или упрятали куда-то подальше. Однажды, когда мы сидели на ступеньках нашего дома, на тротуаре появилась Эдит и села между нами. Северин очень переживает «из-за всего этого», сказала она. Мы с Утч как раз говорили о том же. Вот и Эдит тревожилась по поводу «всего этого». Мы знали, что Северин несчастлив, но наши отношения были для всех еще внове, а он прямо причины не объяснял, и мы сразу не разобрались.

– Я думаю, надо поговорить, – сказала Эдит. – Нам всем четверым, вместе.

Мы сидели на ступеньках и ждали Северина. Он отвозил дочек к друзьям поиграть. Наши дети тоже куда-то ушли было. Стояла ранняя весна, и было довольно прохладно.

– А Северин не против такого разговора? – спросила Утч у Эдит.

– В любом случае мы должны поговорить, – сказала Эдит.

Вот так мы сидели и ждали. Северин остановил машину прямо перед нами, заглушил мотор и посмотрел на нас троих, устроившихся на ступеньках. На лице его была ухмылка. Я поймал себя на том, что держу за руку и Эдит, и Утч. Он сидел в машине и улыбался будто в объектив фотоаппарата, а когда вышел и направился к нам – я почувствовал, как напряглась рука Эдит. Вот тогда-то я и увидел его в этой чертовой куртке с буквой. Рукава еле закрывают локти, а сама куртка едва доходит до пояса. Футболка, джинсы, кроссовки – все было привычным, превратилось чуть ли не в униформу, но куртку я никогда раньше не видел, хоть и знал о ней. Даже проклятая погода в тот день была точно такой, как тогда в Вене!

Северин не успел подойти к крыльцу. Эдит вскочила и подбежала к нему, когда он еще стоял у машины.

– Где ты ее нашел? – крикнула она, ухватившись за куртку.

Лицо ее было обращено к нему, так что мы не могли видеть, рада она или рассержена. Она дернула его за рукав, потом обняла. Затем, я думаю, он слегка подтолкнул ее к машине, а может, она шагнула к машине сама и он просто поддержал ее под локоть. Она села на место пассажира, точно в профиль к нам, так что по ее лицу я ничего не понял. Северин прыгнул на место водителя и торопливо помахал нам. По-моему, в нашу сторону он при этом не смотрел.

– Потом! – крикнул он.

Эдит даже не пошевелилась, и они уехали.

– Северин редко уступает водительское место, – после сказала Эдит.

– Что же ты об этом думаешь? – спросил я.

И Эдит сказала:

– Я с самого начала считала, что он очень хороший водитель.

Верный приверженец прошлого, Северин Уинтер вдруг откопал свою старую куртку с буквой и украл у нас нашу сцену прежде, чем мы смогли ее разыграть.

3. Итоги разведки: Утч (весовая категория 134 фунта)

9 июля 1945 года союзники оккупировали и четвертовали город. Американцы и англичане заграбастали лучшие жилые кварталы, французы прибрали к рукам рынки и районы крупных магазинов, а русские (у которых были далеко идущие реалистические планы) обосновались на рабочих окраинах и в центре города, поближе к посольствам и правительственным зданиям. Каждый из присутствующих на этом великом пиршестве проявил свои специфические вкусовые пристрастия.

Все знают, что русские не смогли потрудиться в Вене так, как они потрудились в Берлине; но не все, возможно, знают, как они старались. В шестнадцати из двадцати одного районах города во главе полицейских управлений встали коммунисты – какое-то русское чудо. За десять лет оккупации не менее одной трети антисоветски настроенных горожан просто пропали без вести. Возможно, они не различали, где чья зона, забрели не туда и потерялись. Так или иначе, но канцлер Фигл вынужден был признать: «Ничего другого нам не остается, кроме как написать против длинного списка имен «пропали без вести». Еще большее чудо.

Если только ты не коммунист или если у тебя нет особых склонностей к стрельбе и насилию, ты никогда не захочешь жить в советской зоне. Судьба Утч была предопределена. Семи лет от роду, у нее уже появилась причина вступить в коммунистическую партию; пусть ее страж, капитан Кудашвили, и не казался героем многим добропорядочным жительницам Айхбюхля, но Утч он спас. Он не был отцом, но он выступил в роли повивальной бабки и помог корове родить ее.