Яна Вовк - Аферист и карьерист

• Название: Аферист и карьерист
• Автор: Яна Вовк
• Жанр: Исторические любовные романы
• Год: 2013

XIX век. Непредсказуемый мошенник и князь, занимающий в светском обществе особое положение – что могло их связывать… и что могло втолкнуть в будни молодой женщины, далёкой от интриг? Курьёзные моменты возникают сами собой, а жизнь Ольги разбавляется событиями яркими и порой выбивающими почву из-под ног.

Вопросы без ответов, догадки, заводящие в тупик; и при этом никуда не отступает навязчивое ощущение, что причина происходящего в ней самой… Разобраться в своих желаниях порой сложней, чем в мировой политике, но если потребность вырваться из замкнутого круга не стихает, то жизнь сама начинает давать уроки понимания. Остаётся лишь активно подключиться к процессу и перехватить инициативу.

---

– И не знал, Жоржи, что ты такой сентиментальный – хранить столько лет старую вещицу, – он умилённо поднял брови и сунул кошелёк в свой карман.

– Мою вещицу, – уточнил Артемьев, протянув к нему руку ладонью вверх.

– Ах да! – Шале отдал кошелёк.

– Его вышивала моя мать, и хранил не я, а Стеглов… пока не женился.

Маркиз понимающе закивал и снова вернулся к беспокоившей его теме.

– Остерегайся улыбок Бенкендорфа, а не лая Топорина, – предупредил Артемьев.

– К генералу у меня особый подход, а вот к этому бумажному червю… – плечи маркиза поднялись вверх и там застыли на несколько мгновений, он задумался. Князь успел пройтись к окну и выглянуть во двор. – Неужели этот тип ведёт безукоризненный образ жизни? Жоржи, что у нас есть против него? – Шале тоже поднялся и подошёл к окну.

– У нас?

– А откуда Радневский знает Топорина?

– Они состязаются за зелёным сукном.

– А не ослышался ли я, когда граф говорил про его жену?

– Сплетни про её девичество?

– Нет, о её участии в судьбе Ильина.

– Подслушивание не делает тебе чести.

– О, какая честь пострадает от нескольких невзначай услышанных слов, когда ей грозят куда более серьёзные неприятности! – отмахнулся Шале. Его настроение вернулось в привычный диапазон, и спасительные идеи стали атаковать его мозг. – Была бы чудесная сенсация про связь четы Топориных с государственным преступником… А что? В конце концов, можно пустить газетную утку, не затрагивая Ильина.

В этот момент в дверь кабинета постучали. На отклик князя на пороге появилась тучная женщина в белом накрахмаленном чепце, из-под которого выбились седые пряди волос. В её руках пищал крошечный котёнок.

– Вот, ваша милость, глядите! – отдышка мешала женщине высказаться в полной мере.

– Не сейчас, Агриппина. Обратись к мадемуазель Жаклин.

– Говорю же вам, ваша светлость, она ничего знать не желает.

– Кто?

– Софья Георгиевна.

– Я поговорю с ней.

Артемьев отошёл от окна. Нянька, поняв, что получит сейчас не на пряники, вынесла свои недовольные массы за пределы кабинета.

– Что, Софи шалит?

Князь неопределённо кивнул.

– Купи ей обезьяну.

– Обезьяну?

– Я советую, полагаясь на опыт одной парижанки, которая отчаялась научить свою воспитанницу хорошим манерам, пока не купили шимпанзе и не сказали ребенку, что он будет ответственен за манеры обезьяны.

– И помогло?

– Обезьяне – нет, ребенку – да, – Шале, заложив руки за голову, потянулся. – Эх, Жоржи, где была наша с тобой обезьяна!

И рассмеялся.

Глава III Масленица

Босая весна подходила всё ближе, а суетливая старушка ещё мела по дорогам осколки, в городе мелькали обрывки последней вьюги. Но госпоже Прохановой стало плохо от другой непогоды: приезд племянницы был хуже всяких вьюг. Любовь Васильевна и под дверью стояла, и на блины в столовую звала – не помогало. Кузины уединились и болтали без умолку. О чём именно, через закрытую дверь расслышать было трудно, вот и лезли в материнскую голову подозрения, вот и сжимало всё в груди не проходящее беспокойство.

Любовь Васильевна прошлась по дому, заглянула на кухню. Прасковья пекла блины.

– Румяней делай, с корочкой, – велела она девушке, ловко справлявшейся с тяжёлой сковородой. – Масла не жалей, – и продолжила обход, неся в душе никак не унимавшуюся тревогу.

Маша, средняя дочь Любови Васильевны, не была красавицей, да и приданое за неё обещалось не слишком заманчивое, зато Маша была родной сестрой той самой Элен, которая пренебрегла ухаживаниями графа Радневского. Поэтому внимание его сиятельства к Маше при перечисленных выше фактах соотносилось с явлением уникальным. Госпожа Проханова, будучи заботливой матерью, не желала задумываться над причиной такой уникальности. Она поощряла всякое движение графа в сторону Мари и проводила воспитательную работу с домочадцами, стараясь направить события в нужные двери. Любовь Васильевна не могла не заметить при этом отношения к происходящему самой Маши и не без оснований боялась всякого влияния со стороны, которое могло бы повлечь за собой ещё один отказ графу. Мысль о том, что племянница пристроена за состоятельным и уважаемым человеком, каким она считала Топорина, никак не позволяла ей смириться с выбором Элен. Несчастной матери оставалось надеяться, что хоть Мари порадует её удачным замужеством.

В коридор вышел Денис, что-то мурлыча в светлые, лихо закрученные усы. Остановившись перед матерью, он обыденно чмокнул её в щеку.

– Вот уж не подобает тебе так вести себя со мной. Был бы жив отец, он бы тебя не баловал, – проворчала она, окидывая строгим оком его гусарский мундир. – Не «маловат» ли? Блинчиков бы поел, пост скоро.

– Непременно, душа моя, наемся впрок.

Любовь Васильевна притянула за чуб голову сына к своим губам и, поцеловав его, слегка оттолкнула.

– Ступай с глаз моих долой, невоспитанный.

– Слушаю-с!.. А не приезжала ли Оленька?

– Она у Маши. Ты пойди к ним, пойди. Чем меньше они будут секретничать, тем спокойней я буду спать. При тебе они не станут говорить о чём попало.

– Неужели мои сестрёнки вступили в тайное общество?

– Тьфу, скажешь такое! – мать чуть не перекрестилась. – Ступай же к ним, говорю. Сама замуж удачно выскочила, а кузинам поперёк становится. Лену отговорила, теперь Маше ум туманит. Ступай же!

– И в самом-то деле, – кивнул Денис, веселея на глазах матери. – Ещё и Таню чему научит. Без меня им никак нельзя.

Он щелчком смахнул невидимую пылинку с ментика, накинутого на левое плечо, одёрнул и без того безупречно сидевший на нём доломан и поспешил по намеченному курсу. Окрылённый материнским благословлением, он застал Машу за вышиванием, а Ольгу за чтением. Тани, самой младшенькой, с ними не было. Кузина читала вслух Шекспира, и когда Денис заглянул в комнату, Маша отвлеклась от работы, чтобы указать ему на стул. Он молча принял приглашение, но присел не на стул, а рядом с Ольгой на диван.

– Добрый день, Ольга Ильинична, – прошептал гусар.

– Добрый, Денис Алексеевич. Я рада, что вас тянет к творчеству Шекспира, но вы заслонили мне свет, – заметила гостья, поднимая на него глаза.

Ясные, часто насмешливые, они и сейчас смотрели на него весело, и казались абсолютно голубыми – то ли так падал свет, то ли сыграло роль васильковое платье, в котором была кузина. Денис улыбнулся и сел с другой стороны.

Опять зазвучал Ольгин голос:

– «Я в жизни к возраженьям не привык.
Позвольте повторить вам с новой силой:
При появлении моём на свет
Пылало небо, с гор сбегали козы,
Ревели в исступлении стада.
Всё это были знаменья особой
Заранее отмеченной судьбы…»[5]

Маша оставила вышивание и пристально посмотрела на брата. Денис встретил её недовольный взгляд. До чего похожа на мать! Даже привычка поджимать правый уголок губ унаследовалась ею от Любови Васильевны, от отца достались только ямочки на щеках, которые девушка любила при случае продемонстрировать… Глядя на брата, Маша продолжала молчать. А он продолжал сидеть рядом с Ольгой и уже разглядывал руки, державшие томик Шекспира. Неожиданно Ольга смолкла.

– Дорогие мои, Шекспиру, конечно, всё равно, слушают ли его в данный момент в этой комнате, но, может, вы освободите меня от ненужных стараний?

– Отчего же, я слушал с превеликим удовольствием, – возразил Денис, тайком глянув на Машу.

Сестра взялась за иглу, но тут её рука дрогнула, и остриё стальной помощницы вошло в палец, не защищенный напёрстком. Вскрикнув, Маша быстро слизнула капельку крови.

– Всё суета, – вздохнул понятливый гусар. – Сходи-ка ты к матушке, сестричка. Она хотела с тобой поговорить… наверное, есть о чём.

Маша резко отложила пяльцы и встала.

– Ну знаешь…

Денис тоже поднялся и с учтивым поклоном отворил ей дверь. Она вышла, предварительно смерив брата неописуемым взглядом.

– Вот характер! – возвращаясь к Ольге, пожаловался он. – Вернётся от матери – мне несдобровать.

– Значит, есть тому причина.

– Голову мне снесёт, – придвигаясь к кузине и заглядывая в книгу, уточнил Денис.

– Другая не вырастет, – прохладно улыбнулась она, отстраняясь от гусара-книголюба.

– Вы сердитесь?

Ольга захлопнула книгу и, облокотившись о диванные подушки, повернулась к нему – хрупкая, русоволосая, милая, а взгляд холодный и острый, как клинок его гусарской сабли. Сейчас она ответит ему. Её губы дрогнули, сочные, восхитительные губы, начертанные Амуром явно не для того, чтобы ими язвили… С них не успела слететь уже обдуманная колкость – дерзкий гусар впился в них глубоким поцелуем. Ольга на какой-то миг оцепенела. Денис крепко держал её, придавив своим телом, и боялся отпустить. Боялся, не зная, что предпримет она, когда придёт в себя от его выходки. Он чувствовал её нараставшее сопротивление, и боролся с ним, пока она его больно не укусила. Денис отпрянул.