Алена Даниленко - Испытание войной

• Название: Испытание войной
• Автор: Алена Даниленко
• Жанр: Русское современное
• Год: 2014
• ISBN: 978-5-386-07472-2

Мария – семнадцатилетняя девушка из Ленинграда, живущая со своей теткой в небольшой съемной квартире, расположенной на окраине города. Перед началом войны она работала в цирюльне: стригла, брила, мыла. Война для нее началась тогда, когда Маша, будучи не в силах оставаться в стороне, решила стать медсестрой…

Сколько всего предстоит увидеть этой девушке, скольким людям помочь и скольких предателей встретить… Но главное – на войне она встретит и свою любовь – сурового майора, который поначалу казался ей больше похожим на фашиста, чем на русского солдата. Маше предстоит увидеть, как война калечит людей и коверкает судьбы, познакомиться с настоящими героями и внести свой, пусть и небольшой, вклад в Победу!

Она научится не бояться смерти и станет участницей сражений. Но что ждет ее впереди? Сколько боли, потерь и разочарований предстоит перенести Маше? Как сложится ее жизнь после окончания войны, да и может ли война закончиться для тех, кто принимал непосредственное участие в боях… Ведь в нашей памяти навсегда останутся подвиги тех, кто в годы Великой Отечественной войны, не щадя своей жизни, сражался за свое будущее и будущее своих детей.

---

Маша с каждым днем начинала осознавать всю важность своего дневника. Она просто верила, что это должно будет помочь позже. Как-то точно поможет. Изо всех сил она старалась записывать как можно чаще, но время выдавалось не всегда. Люди занимались выживанием, да и писать на голодный желудок хоть что-то стоящее – достаточно трудное испытание.

«17.12.41. В очередь за хлебом вставали в пять-шесть утра, и никак нельзя было проспать, если хочешь сегодня покушать. Дядя Рудя, умирая, просил кусочек хлеба, плакал и кричал, что он еще так нужен государству, что так много знает и умеет. Он работал инженером на заводе, был на казарменном положении, и его привезли с завода к нам домой. Но он не дождался, когда тетя Зина, его жена, принесет хлеб. Умер. Так случилась первая смерть в нашей семье от голода. Тетя Зина с моей тетушкой отвезли его на приемный пункт, на Двенадцатую Красноармейскую. Это был приемный пункт – сюда свозили умерших с улиц и из домов. Складывали мертвых подобно тому, как складывают дрова, кто был одет, кто-то раздет, кто-то – завернут в простыню, были и просто голые. Жуть! Была я там только один раз… Надеюсь, что больше там никогда не появлюсь. Закончись сейчас же война, я и все остальные будем еще очень-очень долго отходить от увиденного и пережитого за все это время. Сейчас очень тяжело не тронуться головой…»

«19.12.41. Помню, в начале ноября с передовой за зимними вещами приехал мой двоюродный брат, его мобилизовали в первые дни войны, служил он где-то у финской границы. И уже в ночь с девятого на десятое декабря 1941 года он погиб, но об этом мы узнали уже позже, получив похоронку. Я знала этого человека очень мало, но ту трагедию мне не описать словами. Мне казалось, что не стало части меня…» – написала девушка и, свернувшись в клубочек, задыхаясь от подкатившего к горлу комка обиды, громко зарыдала. Тетушка не смогла сдержать слез, и, присев на край скрипящей кровати и обняв Машу, зарыдала.

«21.12.41.Сегодня к нам зашла знакомая моей тетушки, она работала врачом. И рассказала нам, что стало поступать очень много истощенных больных, и вот пришлось переключиться на работу врача-терапевта. Рассказывает, что принимает не людей, а живых скелетов, обтянутых сухой, ужасного цвета кожей. Сознание у них неясное, какая-то тупость и придурковатость. И полное отсутствие сил. Сегодня она такого приняла, он пришел на собственных ногах, а через два часа умер. И в городе очень много людей умирает от голода. Недавно и ее приятельница-врач хоронила своего отца, также умершего от истощения. Она рассказывает, что на кладбище и вокруг него делаются страшные вещи – все везут и везут мертвецов. В чем попало, большинство – без гробов, просто привязаны к саночкам. Тут же возле кладбища их сваливают прямо в снег, так как некому копать могилы, а у самих сил нет. Для военных роют на кладбищах братские могилы, а гражданское население устраивается, как может, или, вернее, никак не устраивается. Вот такие страшные вещи происходят. К слову, эта тетушкина приятельница никогда о нас не забывала, и бывало, что зайдет раз в недельку и принесет немного картошечки, немного хлебушка. Сама недоедала, а о нас не забывала. Очень хороший, большой души человек».

«25.12.41. По вечерам у нас в комнате так холодно, что писать просто невозможно. Особых новостей за последнюю неделю нет. Все ждем, когда будет прорвана блокада Ленинграда, и тогда нам, наверное, станет легче жить. А пока – холодно и очень часто темно. Одеваемся как можно теплее: по три кофточки, по две пары трико, суконное платье, халат, а сверху – ватник и большущие валенки. А на ночь, разумеется, даже не раздеваемся, чтобы не замерзнуть насмерть во сне. Но все же мы живем лучше, чем многие в Ленинграде, потому что у тетушкиной приятельницы-врача есть связи и она нам очень помогает. Теперь даже один раз в неделю можно было искупаться – это такое счастье. Да, одна приятная новость все же есть: в городе гражданскому населению прибавили хлеба. Служащие и иждивенцы получают теперь 200 граммов в день, а рабочие – 350».

«26.12.41. Я за эту неделю днем два раза выходила гулять по 45 минут с тетушкой. Хорошо погулять, когда не стреляют! Но картины, которые видишь по дороге, не очень радуют глаз: медленно бродят закутанные люди, трамваи почти не ходят. Говорю “почти”, потому что нет-нет да и неожиданно и в неожиданном месте пойдет неожиданный трамвай. Почти постоянно видишь, как на саночках везут покойников в гробах и без гробов. То тут, то там разбирают деревянные лари, заборы и уносят доски для топлива. Цифры ежедневной смертности по Ленинграду ужасающие – от трех до семи тысяч…»

«28.12.41. Совсем скоро наступит новый одна тысяча девятьсот сорок второй год – как много надежды в этих словах! Надежды на спасение, надежды на жизнь и ее продолжение в более мирном мире».

«30.12.41. Ну вот, завтра будем встречать Новый год. Неважно, как встречать, а важно, каким он будет. Будем надеяться, что лучше 1941-го…»

«04.01.42. Сегодня пришла радостная новость. Так как я уже вполне хорошо себя чувствую, в отличие от начала зимы. Все благодаря помощи со стороны подруги тетушки, которая буквально спасала нас от голодной смерти. Так вот, сегодня эта спасшая нас женщина зашла к нам в гости и предложила работу. Она хочет взять меня в помощницы, теперь я смогу помочь своей семье. К тому же тетушка простудилась и ей сейчас очень нужна помощь».

«06.01.42. Сегодня первый день работы. Мне быстро все объяснили; ничего страшного, в общем-то, и не было, кроме ужасно истощенных больных. Только сейчас я смогла представить, что нам тогда рассказывала подруга тетушки. Только сейчас пережить и все».

«12.01.42. Прошла неделя на новой работе. Больных у меня уже около ста человек, все истощенные, голодные, злые. Всего мало – и еды, и белья, и даже воды. И только вшей много. Теперь очень часто и подолгу нет воды, нет света. А больные не перестают требовать “добавочки” – чаю, соли, воды, одеял, тепла и так далее. Кажется, поставь им достаточно еды и питья – и никаких врачей им не нужно, поправятся в два счета… Кстати, питание для врачей и медсестер становится гораздо хуже, как говорят бывалые сотрудники медицины. Мне-то что? Все лучше, чем в прошлом году. Я всему очень рада. Главное – не умереть».

«26.01.42. Все принимает затяжной характер. А я уже начинаю терять веру… Плохо сплю, а когда встаю, снова хочу спать. Нет никакой живости и нет сил. Работать стало труднее – из-за количества больных, с одной стороны, а с другой – чувствую, что начинаю выдыхаться, но изо всех сил стараюсь не выдать себя, не показывать свою усталость. Все лучше, чем дома сидеть и тихо умирать от голода».

«09.02.42. Сегодняшнее меню: на завтрак – немножко жидкой гречневой каши без жира, чаю не было (нет воды), в обед – суп из каких-то зеленых листьев без жиринки. Вкус был весьма странный, но есть можно. На второе – гороховая каша. Ужин: жидкая перловая каша. На день – 300 граммов хлеба, весьма скверного, но также есть можно. Стоит отметить, что это – отличное меню по сравнению с тем, как питаются многие в этом городе, поэтому я благодарю Бога за то, что для меня, моей семьи выпал шанс на выживание и меня взяли в помощницы».

«17.02.42. Одно радует – тетушка начинает поправляться, я очень переживала за ее здоровье, и, кажется, все обошлось. Хоть бы обошлось…»

«19.02.42. Вчера и сегодня очень близко слышалась артиллерийская стрельба. Говорят, много снарядов попало на Петроградскую сторону…»

«22.02.42. Никто ни о чем другом не думает и не говорит, как только о еде и смерти. Кажется, никогда еще у смерти не было столько работы. А будет еще больше. Кстати, с ней я сдружилась, благодаря новой работе, она не производит обычного впечатления. Сестра в госпитале приходит и говорит: “Как бы мне отпроситься? У меня умерли бабушка, дедушка и сестрица”. Потом приехала с кладбища и рассказывает, какие теперь похороны: “Все кладбище уставлено штабелями голых покойников, мы и своих положили”. А тетя Дуня, работающая поломойкой, эпически спокойно рассказывает: “А вот вчера двое покойников были привязаны к саночкам, а сегодня вот валяются, а саночки из-под них взяли…”»

«29.02.42. В Ленинграде почти все по-прежнему. Что будет дальше, сказать трудно. Но начали усиленно говорить о необходимости наведения чистоты в квартирах и дворах. Что творится на улицах Ленинграда – это уму непостижимо. Домик, в котором находится наша квартирка испражнениями со всех сторон. И так всюду. В каждой квартире выделена одна комната, в которой вместе с буржуйкой ютятся все обитатели квартиры. Копоть, грязь ужасающая! Тетя Роза живет в одной комнате с семьей брата – 3 человека. Очень стеснена. В комнате темно, грязно, и она никак не напоминает светлый, чистый кабинет. Между прочим, в той семье есть мальчик 13 с половиной лет. Он почти просвечивается, бледность его лица переходит в желтизну. Мы с ним разговорились. “Мы получаем 1100 граммов хлеба, – говорит он, – но это очень мало. Мне всегда хочется кушать, даже после еды”. За завтраком он расплакался. Оказалось, плакал он потому, что отец его съел на один кусочек хлеба больше. А вот еще картинка из цикла “отцы и дети”. Розина приятельница, врач, придя домой, застала такую картину: ее 15-летний сын бил по голове своего отца за то, что тот съел лишний блинчик. А другой врач из муфты своей жены украл ее дневной рацион хлеба.