Ирма Трор - Вас пригласили

• Название: Вас пригласили
• Автор: Ирма Трор
• Жанр: Русское современное

Внутреннее устройство романа «Вас пригласили» – вроде матрёшки: любое миропонимание в нём объято другим, много более точным. Важно только помнить, что читатель не вертит эту метафизическую матрёшку в скучающих руках, а находится в самой её глубине на правах наименьшей из куколок с надеждой вылупиться из бесконечных скорлупок. Добро пожаловать, или Удачного перерождения!

// Александр Гаврилов, основатель Института книги

---

И словно это тело расходится в темноте каплей вишневого сока в бокале с водой. И чем оно больше, тем легче и легче.

Тело сходило с меня змеиной кожей, растворяясь, как весенний туман, и если бы в покои мои долетал хотя бы вздох рассветного бриза, не осталось бы и следа того, что все эти годы я обмывала, облачала, кормила, катала верхом и радовала снами.

В ослепительной тьме я с храмовым трепетом вижу, что я – гость в этом песочном замке. Мерно бьющая крыльями хрустальная птица моей жизни поймана чьей-то рукой и посажена в эту чу́дную клетку. Чьей рукой? Чьей? Я боюсь спрашивать вслух. Потому что одна-единственная нота голоса может развеять тело без остатка. И еще потому, что мне вдруг стало страшно услышать ответ.

Но и этот вопрос поблек – его вытесняет, затмив собой все остальное, прохладное свечение, и мое сердце бьется двусложно: кто здесь? Тело сброшено, мысли выгорели дотла, мне больше нечего отдать. Слущиваются чешуйки – одна за другой. Лепесток за лепестком – их тысячи – я обрываю чайную розу. Я, чайная роза с тысячей лепестков, сбрасываю одежды: мои сны, и неясные образы, и бесформенные фантазии, мои нерожденные звуки, мои пелены безмолвия. Вращается, покачивается в абсолютной пустоте влажная юная золотая роза, и падают, падают, падают, кружась, лепестки, растворяясь, оставляя тень тени карамельного аромата. Облетают золотые одежды. Отец всех звуков – тонкий звон отрешения лепестка от цветка – органной рекой затопляет все слышимое от края до края. Бесконечно медленно, почти вне времени, истончается облаченье бутона… все крепче, острее аромат. Розы уже почти нет, она – растаявшая горсть тленного растраченного золота. А я – все явственнее. Ах, где же я? Развеиваются последние лепестки, и время с нарастающим утробным гулом – останавливается.

Так где же, где пристанище?

Все туже время, все шире, гуще и легче пространство.

Все – дрожь и гул. Дрожь. Гул.

– Фиона нола Ирма, время пришло! – Огромный, необозримо огромный голос срывает одним махом последнее осеннее розовое золото и бросает в небытие. И я успеваю узнать: я все еще есть! – и вот уж беснующееся пространство с оглушительным грохотом срывается вниз по камням, больно и немедленно воссоздает мое тело. Из темноты и аромата розы. А сверху, кружась, мягко ложится на пол воздушный шелковистый платок.

– Отойдите к стене.

Как это?

Но вот я уже отошла. Как же так?

Густая плотная широкая сеть бесшумно опустилась к моим ногам.

– Ложитесь в середину, свернитесь клубком. Завяжите глаза: вам вреден яркий свет.

Я есть отстраненное удивление, исполняющее приказы.

Сеть дрогнула, подалась вверх – медленно и без рывков.

Прошло одиннадцать спокойных вдохов и выдохов, и три пары рук бережно подхватили меня, извлекли вместе с моим телом из паутины. Нас поставили на ноги и взяли за руку.

– Следуйте за мной, фиона нола.

Мы шли не торопясь, и тело пьянело от звуков и множества забытых ароматов. Вверх, вниз по лестницам, стены каменные и теплые, а дом, где мы находились, – весьма и весьма просторный и, судя по запахам, состоятельный. Меня изумляло мое безучастное дымчатое любопытство – без всякого страха и суеты.

Остановились. Щелкнули дверные ручки. Меня в моем теле ввели в некую довольно большую комнату, судя по эху шагов – с высокими потолками.

– Теперь вы можете осторожно снять повязку, фиона Ирма. – С этими словами провожатый удалился и закрыл за собой дверь.

И вот тут-то вечерним ветром налетело волнение. Как дым, как неясный запах, как очень далекая музыка. Я не знала, что увидят глаза. Руки помедлили, а потом притронулись к узлу платка на затылке. Нежная ткань подалась, сухо лизнула мне запястья, сложилась мягкими складками на полу. Сначала все утонуло в молоке, потому что даже толика света, что ворвалась под веки, была велика для моих глаз, привыкших к слепоте. Но чуть погодя я увидела.

В тщательно затененной тяжелыми гардинами той же самой зале спиной к черному провалу того же незажженного камина в высоком кресле сидел Герцог.

– Сулаэ фаэтар11, меда Ирма.

Глава 8

– Добро пожаловать домой. Простите, что прибытие слегка… хм-м… затянулось.

Зримое силилось сложиться воедино, но тщетно: все рассыпалось в моей голове на разноцветные осколки. Меня держали в темноте и одиночестве в его замке, по его приказу? Но с какой целью?

К моему бесконечному удивлению, ни один из этих вопросов не был оттенен страхом или негодованием. Тонкая, но непроницаемая, доселе не знакомая умиротворенность подсветила меня изнутри, и все происходящее представилось до странности контрастным, но мягким и… бездонно удивительным. Блаженно потерянная, я щурилась, озиралась.

В совершенной тишине беззвучно выкипали мгновения. Мне вдруг некуда стало торопиться. Герцог замер в своем кресле, я вмерзла в пол. Тихое слюдяное «м-м-м» висело в воздухе, и мы оба, казалось, завороженно слушали эту музыку, словно боясь ее спугнуть. Сквозь эту незримую текучую воду молчания все же услышала я голос Герцога, увидела его глаза – и громоздкие белые ладони, а в них какую-то хрупкую непонятную вещицу. И я просто двинулась к спящему камину – разглядеть, что же у Герцога в руках. Легко, радостно, без всякого понимания. Шаг, еще шаг – и еще. И Герцог поднимается мне навстречу и протягивает то, что я так хотела рассмотреть. Я тоже протягиваю руку. Легче воздуха, она взмывает, как бабочка, и встречается с его пальцами. И вот уже между нами качается в тонком, как лезвие ножа, столбе солнечной дневной пыли крошечная синяя роза.

И вместе с ней – зажатое в наших пальцах – дрожит и танцует между нами мое сердце. Я знаю, что пла́чу, я чувствую, как медленные тяжелые слезы ползут по щекам. И как Герцог еще медленнее, но легко, почти неощутимо, проводит кончиками пальцев мне по лицу.

Не пришлось ни о чем его спрашивать. Он просто усадил меня напротив, как в тот памятный, бесконечно далекий вечер, и поведал ровно то, что мне нужно было знать о нем и о замке. Я слушала будто во сне, словно бы стоя за собственной спиной.

– Вы не первый мой ученик, драгоценная фиона Ирма, кому неочевидно его назначение. Как видите, я был готов к этому. Вам, видимо, и сейчас не вполне понятно, во имя чего я обрек вас на испытание темнотой, не так ли?

Что это? Вопрос постучал мне в висок, требуя ответа. И я, новорожденная, выдохнула свои первые после Темноты и Тишины слова:

– Да. Нет. Герцог.

Я смотрела ему прямо в лицо, не мигая, не отворачиваясь, и блеск этих по-зимнему солнечных глаз возвращал мне мир человеческого. Я заново узнавала себя, облаченную в совершенно другого человека.

– Меда Ирма, меня потрясает ваша лаконичность. – Я пробовала одно за другим разные выражения лица, и Герцог тихо посмеивался, глядя на меня: наблюдения за мной его явно развлекали.

– Слова… возвращаются издалека, фион тьернан… – Я катала на языке каждый звук – мне казалось, они имеют запах и объем у меня во рту. – Скажите, зачем я вам, Герцог?

Моя прямота неожиданно позабавила меня саму, и, родившись где-то в глубине тела, пробрался наружу и звякнул смешок. Губы Герцога тронула задумчивая улыбка:

– Вы – мой ученик, Ирма. С первых вздохов того самого ненастья. С того каприза обстоятельств, в которых ваши лошади понесли. Они понесли вас ко мне. Дерейн и Богран оказались в лесу в тот миг для того, чтобы случилось ровно то, что непременно должно было случиться. Вы приняли решение уехать и возвращаться лишь изредка, попить со мной чаю, – и тем самым дали себе возможность затеряться в потайном кармане времени, который – так уж сложилось – нашил на камзол вашей жизни я. И теперь с вас, как с драгоценности чистой воды, слетает шелуха пустой породы. А шлифовка… Всему свое время. История же вашего ученичества началась куда раньше. С того дня, когда умерла ваша мать, со дня, когда друг Ферриш был назначен вам в женихи. С той первой страницы в вашем альбоме, когда вас посетил ваш тайный «друг». С того разговора, когда отец описал предстоящую вам жизнь день за днем, год за годом – еще не прожитую, но прочтенную им, как с листа… С того мига, когда вы впервые пожелали сбросить с пюпитра нотную тетрадь, сыграть нечто невообразимо иное. Потому что вам много раз повторяли: вы – женщина, рожденная быть половиной мужчине, рожденная рожать, какое бы воспитание и образование вы ни получили. И какому-нибудь полоумному фиону не оставили даже проклятого права похитить вас – обручение с милым Ферришем отменило и эту возможность. Ни капли безумия. Никакой ереси.

Я слушала историю своей жизни, глядя в черный зев нерастопленного камина. Как сонная июльская вода, я впускала слова Герцога без плеска, без сопротивления. Каждое падало серым блестящим камешком, до самого дна, не раня этой воды, не бередя ее.