Ольга Зиновьева - Москва. Наука и культура в зеркале веков. Все тайны столицы

• Название: Москва. Наука и культура в зеркале веков. Все тайны столицы
• Автор: Ольга Зиновьева
• Жанр: Гиды, путеводители
• Год: 2014
• ISBN: 978-5-17-080060-5

За свою долгую историю Москва прошла путь от небольшого укрепленного поселения на берегу Москвы-реки до мегаполиса.

Эта книга расскажет о:

• развитии научной и технической мысли в Москве;

• истории ее застройки и планировки;

• освещении и водоснабжении;

• бережении от пожаров;

• телеграфе и телефоне;

• формировании транспортной сети;

• научно-технических музеях и музеях-квартирах ученых.

Издание восполняет пробел, возникший за долгие годы отсутствия увлекательной и достоверной информации о многих сторонах жизни такого огромного города, как Москва.

---

– А как же Париж?

– Нет такого в Париже. Это административная история, когда парижский район включен в территорию Большого Парижа. Но это не значит, что он был построен. Мы же именно построили новую Москву: все сталинские районы, сравнительно небольшие, а потом гигантские хрущевские и брежневские, и дальше. Это не органически развивающийся город, вернее, развитие в нем в десять раз быстрее и по притоку населения, и по уровню решаемых проблем. При этом мне представляется, что в Москве идет не просто смена команд, которые занимаются городом, а большая смена парадигм. Первые градостроительные планы Москвы – это соревнование двух команд – классиков и представителей авангарда. Когда Жолтовский делает первый план Большой Москвы, это по сути ансамблевая логика и смысл состоит в том, что если Москва столица, то она должна по уровню своего представительства быть сопоставима с Петербургом. Там очень простые цели: система организации площадей вокруг Кремля, таких торжественных перспектив города – это реализовано. Тем не менее это художественная логика упорядочивания города. Противоположная логика – авангардная, тоже 20-х годов. Они пытались это «занаучить», получилась своеобразная наука, представляющая собой некую футурологию. Сразу приходит на ум знаменитая парабола Ладовского. Главным для архитектуры русского авангарда была идея полета: здания не должны были касаться земли, этажи летают, ленточные окна. Каждая постройка – это немножко летательный аппарат, который парит над землей. Но поскольку градостроительно полететь достаточно тяжело, он на карте полетел. И тем не менее по смыслу это такой выброс, почти как из пушки мы рисуем траекторию полета, в сторону Петербурга. И по замыслу здесь очень сильная трансформация: из центрического город становится линейным, в нем появляется так называемый линейный центр. Не то чтобы это совсем нигде не реализовано (в Москве это не реализовано), но Париж, например, пытались развивать по этой логике – вдоль одной трассы, которая куда-то выстреливает. Это логика авангардной формы.

Корбюзье пытался предложить «план Вуазен» (проект радикальной реконструкции Парижа), а потом, соответственно, план для Москвы, исходя из того, как в принципе город должен идеально развиваться. Он предлагал все сносить, кроме Кремля, и оставлять пустое место для машин и для передвижения. Вернее, с его точки зрения, это не было для передвижения – он хотел создавать здоровое пространство, где должны были быть зеленые массивы. Он думал об экологии. В Москве это реализовалось в новых районах. И так, например, был построен Берлин. Тем не менее это не логика научного расчета, а логика авангардного видения.

Таким образом, мы видим соревнование двух подходов – ансамблевого и авангардного, в рамках которых работают разные группы художников. Но с точки зрения парадигмальных вещей это вообще один подход, когда художник, основываясь на своем чувстве формы, строит некие модели развития города.

– Разные группы архитекторов предлагают свои проекты развития города. А что же реально в этот момент происходит с Москвой?

– В реальности мы получаем индустриальный город. Это принципиально новый этап в развитии городов с точки зрения устройства жизни. У нас есть Московская кольцевая железная дорога и вдоль нее образуется пояс заводов, больших индустрий. Заводы в тот момент были совсем другой производительности труда, чем сегодня. На ЗИЛе работало полмиллиона человек. Что значит работающие полмиллиона человек? То, что их надо привезти утром на работу, а вечером с работы, в обед всех накормить, а также надо решать проблемы здравоохранения, воспроизводства рабочей силы, что подразумевает строительство детских садов, школ. Всего в Москве в это время до 5 миллионов рабочих. Еще есть некая специфика России, как государства, – тогда считалось, что это главный класс. Предполагается, что город должен развиваться для него. Так появляются общественные пространства, как парк культуры. Но главного вопроса, где людей селить, сталинская архитектура, а большая часть пришлась на нее, вообще не решает. Москва после войны была сильно разрушена бомбардировками. Личная норма на человека – четыре с половиной метра. Для сравнения – сегодняшняя тюрьма требует 5 метров. Поэтому нужно массово строить жилые кварталы, куда можно расселить людей.

Та сталинская архитектура, которую мы имеем в Москве, в общем занимается работой с чиновничьим классом, номенклатурой. Они берут в качестве форпоста Садовое кольцо, которое целиком обстраивается домами для номенклатуры. Мы знаем первый дом НКВД, второй дом НКВД, третий дом НКВД – они подряд идут от Курской, потом дом Минобороны один, второй, третий, четвертый плюс высотки. Логика та же – самых главных из номенклатурных чинов – генеральские чины – направляли жить в высотку. Это очень сословное представление о городе: такие палаццо, стоящие на границе города и отсекающие его от окружающей среды, и самых лучших мы селим в башнях. А кругом какой-то город. Наверное, это соответствует социальной логике при Сталине, но вместе с тем это соответствует все той же ансамблевой логике. Наше Садовое кольцо – это как Невский в Петербурге, как Гранд-канал в Венеции, – самые лучшие люди на самой лучшей улице в самых лучших домах. Только они называются не «первый дом графа Н», а «первый дом НКВД».

– Получается, то, что внутри Садового кольца, – это ансамбль, а за пределами – точечные…

– Отдельные ансамбли тоже, но они при этом все-таки недоансамбли. Конечно, ЗИЛ отдельно это – очень красиво. Когда сейчас все производство выведено, мы видим здания ар-деко, там есть свой проспект и все широко и прекрасно, но это была закрытая территория, которую видело ограниченное количество людей и ее не использовали как парадную территорию. Поэтому нельзя сказать, что это еще одно место в городе, которое как-то вовлечено в городскую жизнь. Это закрытая зона, город в городе. То же самое в Курчатовском институте: вокруг колючая проволока и охрана, а внутрь входишь – и прекрасный сад, в котором стоят виллы, – все очень красиво.

Я к тому, что логика, которая организует тот город – индустриальный, город рабочих, который за Садовым кольцом, она вообще вне архитектуры и вне урбанистики. Она диктует чистые функции.

– Возвращаясь к градостроительным планам Москвы, как в соответствии с ними менялся облик города?

– Сталинский Генплан города 1935 года продолжает, как и в проектах 20-х годов, прояснять существующую структуру Москвы. То есть в Москве есть кольца: кольцо вокруг Кремля, которое мы делаем площадями; Бульварное кольцо, а там, где оно не застроено, мы строим Дом полярников; и Садовое кольцо, – всего три кольца. И магистрали, которые ведут к Кремлю и прорезают город: Тверская, Ленинский, Кутузовский, Комсомольский. И набережные Москвы-реки. Надо понимать, что набережная Москвы-реки XIX века – это зады города, использующиеся как арык – для спуска нечистот города. Поэтому там находятся склады, сараи, бани и всякая дрянь. А сталинская архитектура делает из нее, наоборот, петербургскую набережную, такую «Невы державное теченье, береговой ее гранит».

Все меняется с постановлением «Об излишествах в архитектуре» 1955 года, когда решается, что архитектура должна перейти на индустриальные рельсы, как заявил Хрущев. И здесь город начинает развиваться совершенно по другой логике. Это процесс довольно долгий: есть инкубационный период этой логики, есть ее развитие и первые экспериментальные вещи, но смысл заключается в том, что, как мне кажется, именно в этот момент меняется парадигма с художественной на научно-технологическую.

В рамках научно-технологической парадигмы город рассматривается как продолжение научной организации труда и продолжение такого же производства. Тут надо понимать, что это входит в хрущевскую программу, которую за неимением лучшего можно назвать второй индустриализацией. Хрущев начал превращать в индустрии все сферы жизни, надеясь на очень большую эффективность. Новая индустрия общественного питания, возвращение к идее фабрик-кухонь, когда вместо сталинских ресторанов появляются бесконечные столовые. И сами сталинские рестораны стали работать по образцу столовых. Конец 40-х годов, в сталинских ресторанах сидят офицеры-победители с большими трофейными деньгами. Тот же ресторан «Прага» через десять лет выглядит совсем по-другому: посадка поместная, а не по столикам, меню сокращается в десять раз. В Москве есть Музей общественного питания, где рассказывается, как Хрущев выкупает технологические линии, в основном финские, для решения проблемы питания. Там представлены меню ресторанов. Можно посмотреть, что такое меню сталинского времени и что такое хрущевское меню – оно упрощается в 10 раз. Если в сталинском меню была котлета пожарская, то здесь уже идет котлета № 2 и так далее. Пожалуйста, идите в «Прагу», но вы там получите то же самое. В этом и есть смысл индустриализации – простой выбор. То же самое происходит с сельским хозяйством, здравоохранением: у нас до этого – старый московский врач, а теперь – массовое строительство поликлиник, массовая диспансеризация – мы берем числом, которое эту услугу оказывает, и автоматизацией. Страна в этот момент переживает большой энтузиазм, потому что раньше были индустрии фантастические – о том, как сделать ядерную бомбу, как сделать танки, – а теперь это начинает переориентироваться на сферу быта. Появляется частный автомобиль – приход большой индустрии в жизнь людей. По этой же логике начинает индустриально строиться жилье: сначала пятиэтажки, потом уже двенадцатиэтажные дома. По этой же логике начинает развиваться градостроительство. Логика построения города – функциональная: три зоны – производства, жилья и буферная зона – зона отдыха. Не то чтобы там совсем нет представления об эстетике, но оно специфическое. Предполагается, что самое красивое в городе – это лес. Такие места отдыха планируются в каждом районе. В принципе имеется в виду, что леса разовьются в парки, но для этого ничего не делается. Представляете себе, что такое сталинский парк – парк культуры – это много работы. А здесь максимум что делают – это прокладывают прогулочные дорожки. Причем чем город свободнее и лучше, тем больше этот лес, а больше ничего нет. В Москве еще есть во всех этих районах райкомовская площадь, тоже совершенно элементарная, прямоугольная, где с одного бока стоит райком и подход к нему.