Владимир Аренев - Душница. Время выбирать

• Название: Душница. Время выбирать
• Автор: Владимир Аренев
• Жанр: Социально-психологическая фантастика
• Год: 2014
• ISBN: 978-5-17-086067-8

Этот город очень похож на наш. Здесь есть мобилки, интернет, самолёты, телевизоры… Школьники точно так же любят здесь прогуливать уроки, родители порой слишком заняты самими собой. Всей-то разницы – воздушные шарики, которые можно чаще увидеть на улице и в домах. А всё потому, что в этих шариках после смерти принято хранить души близких людей.

В них – или в огромной древней башне, которая называется душницей

---

Сашка сидел тихо. Дед сегодня был странный, странней обычного.

– Ладно, – сказал он, – забыли. Хочешь – играй. Лучше так…

За ужином дед шутил и вообще казался слишком бодрым.

– Что, всё-таки подписали договор? – спросил отец.

Мать с укоризной взглянула на него, а дед только хмыкнул:

– Как же! Им, сукиным котам, новенькое подавай! «Ваше „Горное эхо" – конечно, классика и бестселлер, но к этой бы поэме две-три новых бы…» Ничего, я им напишу! Делов-то! Напишу так, чтоб аж… – Он опять до хруста сжал кулак и потряс им в воздухе. – Они от страха верноподданического обосрутся, но напечатают, да!.. Ты, доча, на меня не смотри и не шикай! Сам знаю! Но я – дикарь, мне можно!

– Не выдумывай, – устало сказала мама. – Ну какой ты дикарь?..

– Окультуренный! «Осознавший» и «бежавший из постдиктаторской анархии». Что я, по-твоему, газет не читаю? До сих пор вон пишут, а сколько лет прошло…

Папа покачал головой и даже отложил в сторону свой электронный ридер.

– Какое вам дело до их мнения? Они все эти годы говорили и будут говорить. У них мозги так устроены. Без этого они же сойдут с ума от собственной никчемности.

– Не любишь ты людей, – усмехнулся дед. – А ещё врач.

Он вдруг успокоился, как будто решил наконец для себя что-то очень важное.

Папа пожал плечами:

– А вы – любите? Всех до единого? После всего, что пережили?

Дед залпом допил чай и промокнул усы салфеткой.

– Это, – сказал, – другая история. Не за столом и не при детях…

Когда Сашка чистил зубы перед сном, он услышал, как мама с папой моют посуду и вполголоса о чём-то спорят:

– …опять устроит какую-нибудь глупость.

– Не устроит.

– Уверена?

– Все эти годы он не вмешивался.

– Но мы же с тобой знаем, что хотел. А сейчас, когда… Ты ведь слышала, что он говорил.

– Он говорит это не первый раз. Пусть говорит. Они его там не воспринимают всерьёз.

– Наши или?..

– И те и те. Пусть говорит. Это он себя накручивает, ему тогда лучше пишется.

«Ну да, – мрачно подумал Сашка, – ему лучше, а другим страдать».

Дед нацепил очки, устроился у себя за столом и погасил верхний свет. Абажур с фениксами придвинул поближе, разложил тетрадки, какие-то пожелтевшие листы, блокноты. Щёлкал семечки и шуршал бумагой. Иногда делал пометки огрызком карандаша.

Семечки и стихи – это у него было неразделимо, как вдох и выдох. Сашка, когда совсем мелкий был, думал, что все поэты так писали: и Святослав Долинский, и Анатоль Пуассе, и даже великий Ричард Олдсмит, – в одной руке перо, другая бросает в рот семечки.

– Санька, подойди-ка, – проронил дед, не оборачиваясь.

Сашка подошёл.

Дед взглянул на него поверх очков. Очки на деде смотрелись нелепо, как вязаная шапочка на слоне.

– Вот что, я сегодня вспылил. День скверный. Скверный… да. Ты тут ни при чём, и игрушки твои… – Он махнул рукой, как будто и говорить было не о чем. – Не в игрушках дело. Ты этого пока не понимаешь… когда-нибудь, может, поймёшь.

Сашка тихонько вздохнул: началось.

– Ты не вздыхай, не вздыхай! – добродушно прорычал дед. – Ишь, вздыхатель нашёлся! Ну что, мир?

– Мир, – сказал Сашка.

– То-то! На вот, – дед протянул на распахнутой ладони свой перочинный ножик. – Чтоб удобней было подставки зачищать.

Сашка сперва не понял. Дед этот ножик привёз с собой, когда бежал с полуострова. Он всё потерял: дом, первую жену, друзей. Если бы его поймали, расстреляли бы как террориста – или «свои», или миротворцы. И вот он как-то ухитрился выжить, уцелел вопреки всему и миновал Стену с полупустым рюкзаком за плечами, в котором лежали только пластиковая бутылка с рукописями да этот нож.

Нож был знатный: корпус с резными накладками из слоновой кости, несколько лезвий, миниатюрные ножницы, отвёртка… Сашке дед давал его подержать, если был в хорошем настроении. То есть редко.

– Бери, – сказал дед. – Дарю. На черта он мне, старому хрычу?

Сашка сглотнул комок в горле и, не найдя нужных слов, просто обнял деда. Тот аж крякнул от неожиданности.

– Ну, брат, полегче, этак ты из меня всю душу выдавишь! Давай уж без соплей, ты ведь не девчонка. – Он отстранился и заглянул Сашке в глаза. – Только уговор: в школу не носить и во дворе не хвастаться. Понимаешь, почему?

Сашка понимал. Узнают – скажут маме. Тогда и деду, и ему влетит на полную катушку. Мама у них была строгих правил.

– Ладно, – буркнул дед, поворачиваясь к столу, – ты ложись, а я ещё поработаю. Свет не мешает?

Ночью Сашка слышал, как он ворочается на постели, вздыхает, скребёт подбородок. Тихо встаёт и, шаркая тапочками, идёт в гостиную. Что там он делал, Сашка не слышал, но знал. Просто-таки видел, как дед подходит к углу, где висит икона с Искупителем, касается привязанного к гвоздю бабушкиного шарика. Подтягивает его к себе, стирает несуществующую пыль и, прижавшись лбом к резиновому боку, молчит, молчит, молчит, молчит…

* * *

На дедов день рождения ударили морозы. Последние листья опали и хрустели под ногами, словно кто-то сбросил на город все чипсовые запасы страны. Вместо бабьего лета наступила дедова зима.

За эти две недели Сашка почти успокоился, хотя иногда – особенно при виде Курдина с его шариком – так и тянуло пронести нож в школу и похвастаться. Обязательно на перемене, когда Сидорова и Гордейко с новенькой будут идти из столовки.

Денису Лебединскому Сашка, конечно, про ножик рассказал, а вчера Лебедя, наконец-то отгрипповавшего своё, мать отпустила к Сашке в гости. Лебедь подарок заценил.

– Везучий ты, – сказал. – Хотя, конечно… – И он покосился на кухню, где дед о чём-то ругался по мобильному со своим приятелем, редактором Антон Григорьичем.

– Что «конечно»? – передразнил Сашка, специально произнеся «ч» вместо «ш».

– Жизнь конечна, – отшутился Лебедь. Недавно он подсел на пьесы Олдсмита и теперь к месту и нет сыпал звонкими цитатами. – Ты с новенькой-то хоть познакомился, балда?

– А в глаз? – радушно предложил Сашка. – Чего мне с ней знакомиться?

Лебедь фыркнул:

– Как знаешь. Курдин, говорят, на неё засматривается, вот ему и дай в глаз. Хотя – чего тебе ему в глаз давать-то? «Она – никто мне, меньше, чем никто».

В общем, утром Сашка всё ещё был погружён в по-олдсмитовски тяжкие раздумья. С одной стороны – слово дал. С другой – гад Курдин.

Сложенный, ножик идеально входил в чехол от Сашкиного мобильного. И выглядел стильно. Не в портфель же его класть, из портфеля и спереть могут!..

На большой перемене Сашка неторопливо спустился в вестибюль, залез на подоконник и достал из портфеля ароматное яблоко. С киношной ленцой, подсмотренной у Дика Андреолли в «Серебряных сёдлах», щёлкнул лезвием и располовинил яблоко. Протянул кусок Лебедю, слонявшемуся неподалёку в предвкушении.

Толпа наросла в полминуты. Сашка позволил каждому, кто хотел, подержать нож в руках, но обязательно чтоб с закрытым лезвием! Он вдруг сообразил, что не только новенькая с Сидоровой и Гордейко будут возвращаться из столовки. Некоторые учителя тоже.

И всё-таки риск того стоил.

Сперва Сашка заметил шарик – тот появился над головами зевак, как будто тоже хотел взглянуть на происходящее.

– О, Турухтун! – снисходительно ухмыльнулся Курдин. – Чем хвастаешься? – Он подвинулся, чтобы новенькой было лучше видно. Она встала рядом с ним, и Сашка понял: поблизости нет ни Сидоровой, ни Гордейко. Это с Курдиным она ходила в столовую!

– Ножик небось сломанный. Ну-ка, дай. – Курдин повертел, рассматривая, рукоять, потом выдвинул лезвие. Поскрёб ногтём. – Мутное какое-то. Откуда взял?

– Дед подарил.

– Де-ед!..

– И лезвие там нормальное, ты смотри осторожней, не порежься.

– А можно мне? – попросила новенькая.

Попросила глядя на Сашку.

Ему показалось: в груди как будто открыли невидимую дверь, и оттуда хлынул поток свежего воздуха, запахло светом, лесом, радугой. Сашка кивнул, улыбнулся, снова кивнул, не отводя взгляда от её зелёных глаз.

Она улыбнулась в ответ.

Сашка потянулся за ножиком, чтобы дать ей, и представил, как коснётся её тёплой ладони, а она, может быть…

Но в этот момент загремел звонок.

– Ой, у нас же литра! – ахнула Жирнова. – Контрольная! Ой!

Литератыч был дядька правильный, но офигенно строгий. Говорили, он даже нужду справляет по часам.

Все ломанулись к лестнице и Курдин тоже. С Сашкиным ножиком в кулаке.

Сашка подхватил незастёгнутый портфель и побежал за Курдиным, перепрыгивая сразу через две ступеньки.

– Верни! Эй!

Курдин прибавил ходу. Они взлетели на этаж, загрохотали по коридору в самый его конец.

– Отдай!

Дежурный по этажу, зевавший на стуле, проводил их равнодушным взглядом. После звонка такое творилось всегда, особенно на подступах к кабинету Литератыча.

– Курдин!!! Отдай!

Они как раз пробегали мимо учительской. Курдин наконец-то обернулся, одарил Сашку паскудной улыбкой и швырнул ему ножик. Тот заскользил по паркету, кто-то из бегущих едва не наступил, другой задел и отфутболил в сторону.