Альманах - Победители Первого альтернативного международного конкурса «Новое имя в фантастике». МТА II

• Название: Победители Первого альтернативного международного конкурса «Новое имя в фантастике». МТА II
• Автор: Альманах
• Жанр: Ужасы и Мистика
• Год: 2013
• ISBN: 978-5-905939-59-4

Авторы альманаха смело работают с сюжетами и коллизиями, с метафорами и с аллегориями, с самой формой текста, с его ритмом, с его дыханием. Здесь есть и гротеск, и ирония, и философия, и лирика. Здесь мелькают иные планеты и экзотические острова, а совсем рядом оказываются вполне узнаваемые, сугубо земные пейзажи…. Здесь есть все, чтобы доказать, что фантастика не заблудилась в трех соснах примитивных сюжетов, что Золушка еще жива и готовится к новым свершениям.

«Тишина… Есть лишь бесшумная беспорядочная пульсация маленького комочка раскалённой плазмы – это душа, здесь моё всё. Здесь страхи и сомнения, постигшие меня ещё во чреве матери и дерзкий крик, венчающий первый несмелый вдох земного воздуха. Здесь мальчишка с соседней парты, обидно до слёз дёрнувший меня за косичку. Здесь старый зонт, забытый в раскачивающемся от ветра гамаке. Здесь любовь, нет, не первая любовь, не единственная, а просто любовь, наполняющая сияющей бездной восторженности до краёв, до пьяного блаженства, до искупления… А вот галерея памяти прикосновений: колючая хвоя Рождественской ёлки и обжигающий крепкий кофе на губах, ледяная сталь порывистой белой вьюги и тепло давно пожелтевших страниц томика Блока, упругие клавиши гармоничного естества старого немецкого рояля и влажная прохлада обожаемых мною ладоней… И ещё здесь люди, люди, люди…» (Ольга Нацаренус.)

---

Включив музыку на самую большую мощность, сделав её практически невыносимой для слушателя, он решительно подошёл к компьютеру, регулирующему программу проекта и соединенному с ним толстыми проводами, и с надрывом выдернул основной шнур из сети, питающей всё вышеуказанное. После этого он отвернулся, чтобы не видеть последствий своего поступка.

ЧАСТЬ 7

В этом году зима так и не наступила, и даже не оставила подсказок, какой она могла бы быть: холодной и ветреной, снежной и тихой или сырой и промозглой… В России, например, ожидали раннюю и вьюжную…

В Италии так и не закончили экспертизу по установлению причин гибели нескольких пассажирских лайнеров, жертвы аварий которых достигли 130 человек.

В Голливуде не успели закончить съёмки очередного блокбастера на тему криминальных войн.

Москве не повезло отпраздновать свой очередной юбилей, к которому готовились долгие 5 лет.

В начальной школе Дублина ребята не успели поучаствовать в конкурсе рисунков на тему «Кем я хочу стать», а маленькая Оля в городе Новокузнецке, задав маме вопрос: «А мы всегда будем жить, мамочка?», – так и не получила на него ответа.

Лидия Рыбакова

Неолитическая Венера

Сколько себя помнила, Нюська Саломатина всегда была круглой дурой.

Самое первое её воспоминание – и то на эту тему.

Лежит она в кроватке – польская такая кроватка, деревянная, с бортиками и спинками, собранными из цилиндрических палочек. Если крепко взяться рукой и покрутить – замечательно скрипят. Лучше любой погремушки!

И тут появляется над ней серьёзное большое гладко выбритое лицо деда, с густыми чёрными бровями, крупным носом и живыми карими глазами. Он смотрит брезгливо. Потом в поле зрения появляется ещё одно лицо – женское, нежное, смуглое – мамино. Скульптурной лепки, чуть скуластое, светлоглазое, высоколобое, обрамлённое тёмно-медными локонами, робко глядящее не на дочку, а на свёкра.

– Нина! – говорит тот раздражённо. Я всегда был против вашего брака с моим сыном, и вы прекрасно знаете, почему. Вы милая провинциалочка, но неужели неясно, что совершенно нам не ровня? Даже удивительно, какое упорное нежелание воспринимать очевидное. Но я всё же терпел и надеялся, что вы хотя бы сумеете родить мне внука. А это, простите, что? Чучелко белобрысое, девка, дура! Накой она нам – в семье потомственных военных и инженеров? На что она годится? Тьфу. Хоть готовить её потом научите, что ли!

Нюська, конечно, в тот момент ничего не осознала, только агукнула в ответ. Но почему-то навсегда запомнились, словно впечатанные ей в мозг, и эти тогда непонятные с силой произнесённые густым баритоном слова, и отвращение на мужском лице, и мамин плохо скрытый испуг.

Дед протянул свою огромную руку и легко оторвал ручонку младенца от деревяшки.

– Ещё раз услышу скрип – пришибу пащенку, – заключил он, и ушёл.

Нюська тогда не заплакала. И не взяла протянутой матерью погремушки. Она принялась перебирать и скручивать край одеяла. Тихое, никому не мешающее занятие.

Так она и росла. Неслышно, незаметно, стараясь лишний раз никому не попадаться на глаза. Таскала книжки из шкафа – Бог весть, как и когда она научилась читать, никто этим специально не занимался – и изучала их, спрятавшись под круглый обеденный стол. Там было тихо и спокойно: толстые лаковые ножки внизу соединялись крестовиной, на которой было очень удобно сидеть, а тяжёлая жёлтая бархатная скатерть надёжно защищала Нюськино убежище от глаз взрослых. Когда её искали, что, впрочем, случалось очень редко, ей было достаточно поджать ноги, чтобы остаться незамеченной.

Считалось, что за «генеральской внучкой» присматривает няня Авдотья Никитична, седая круглолицая старушонка из соседнего подъезда, запросившая за услуги дешевле всех. Родители и дед с бабушкой отправлялись на работу около шести. Няня являлась за несколько минут до их ухода и практически сразу отправлялась пить чай. Конечно, имелось в виду, что она разбудит ребёнка и накормит его тоже. Но, логично рассудив, что без девчонки куда способнее проверять содержимое буфета и холодильника хозяев, та ничего подобного не предпринимала. Она просто закрывалась в дедовой комнате и гоняла чаи с пирогами и пряниками часа два-три, предоставив дитя собственной судьбе. Гремела посудой, включала радиолу, порой и что-то шила на бабушкином «Зингере». Стучаться, просить хлеба или хоть чего-нибудь было бессмысленно: даже такая дура, как Нюська, поняла это довольно быстро.

Впрочем, есть ей особо никогда и не хотелось. Она вставала сама, старательно заправляла постель (тут никак нельзя было дать слабину, рука у деда была тяжёлая) и лезла в шкаф за очередной книгой.

Обедать всё же Авдотья давала. Правда, борщ, или куриный суп с клёцками – это она частью съедала сама, а остатки сливала в судок и уносила, заперев Нюську в квартире – ненадолго, минут на двадцать. Но и девчонка получала, наконец, горбушку, пару картофелин и чай. Иногда даже с сахаром.

Обо всём этом Нюся взрослым не рассказывала. То есть однажды, когда бабушка и дед вернулись домой пораньше, Нюся сунулась было попросить булочку с изюмом, такие продавались по гривеннику в соседнем хлебном. Но напрасно:

– Вот ещё! – услышала она, – ты же только что обедала! Глядеть ведь не на что, тощая, как сушёная вобла, а ест – не остановишь!

Нюська, конечно, тут же замкнулась.

– Ишь, неприветливая! Набычишься и молчишь. Нешто, думаешь, такие деточки хоть кому к сердцу придутся? – укорила бабушка, – эх, Нюська, дура ты, дура, ведь ласковое-то теля двух маток сосёт!

Ну, собственно, так оно и шло дальше-то.

Годы летели, а Нюська, потом, Анька, потом Анна – так всё и пыталась кому-то, а скорее всего, себе самой, доказать, что вовсе не так уж безнадёжна… Без особого, впрочем, успеха. Она хорошо училась – и в школе, и в музыкалке. Но зато совсем обычного, простого – дружбы с ребятами у неё как-то не получалось. Серьёзная чересчур была, что ли? Думала много. Или слишком молчалива и привержена своим внутренним правилам? Не ладилось у неё с коллективом, короче, за исключением разве что соседа по парте. Звали его Митей, был он такой же худенький и невысокий, как и Нюся, разве что чернявый, вроде цыганёнка. Угодили они за первую парту. Аккурат к учительскому столу. Митя был всегда очень подтянут и начищен внешне, в этом плане Нюся ему в подмётки не годилась: у неё вечно то коса распустится, то ручка потечёт, то оторвётся что-нибудь… и не из ловких. Но они как-то очень быстро поладили. Стали вроде брата и сестры. Чёрный и рыжая. Причем, хотя учёба шла у них по-разному, в жизни-то куда умнее был Митя. Без него Аня в шкоде, наверно, просто пропала бы. Ну талант был у человека оказываться в неподходящих местах в неподходящее время. И вечно ей за всех доставалось отдуваться. Стекло ли разбито, установка ли из физического кабинета сломана, или раковина засорилась – вечно её вина, хотя она – ни сном, ни духом.

Ей бы, дуре, чуть поведение изменить: улыбаться что ли почаще, глазки, может, научиться строить мальчикам или подружек каких-никаких найти. А она… она всё молчком да бочком. Дикарка.

Конечно, Нюсю считали бы задавакой – городок небольшой, кто какого роду-племени – все, конечно, были в курсе. Да уж больно неважно она была одета, и глаза голодноваты. Так что хоть в этом Аньке повезло. Мало у кого язык поворачивался попрекнуть её непростой семейкой. А если что – Митя быстро объяснял обидчику что к чему.

В институте Анна тоже не поумнела. Девушки искали и находили парней, влюблялись, сходились и расставались – жизнь била ключом! А эта – сидела и училась, училась… ну такая, видать, уродилась, что возьмёшь. Даже из общежития вылетела по-глупому.

В первый день весны какой-то шутник с верхнего этажа окатил её с ног до головы водой из тазика. Наверное, это должно было быть весело. Солнышко, брызги! Но тут в комнату как раз вошла комиссия студсовета. Анна стояла у окна в большой луже, и с её рыжеватых волос и пёстрого ситцевого халата вода стекала на паркет, который вспучивался прямо на глазах.

– Кто? – только и спросил председатель.

– Сама… – обречённо выдохнула Нюська.

На следующий день она уже ездила в институт из дома, два часа в один конец. Слава Богу, её хоть обратно пустили. Правда, что пришлось выслушать от любящих родичей – лучше даже не пересказывать. Слово «дура» было ещё самым мягким. Да она и не спорила: что тут спорить, когда вполне согласна…

Никто, конечно, не сознался, да она и не рассчитывала. И вообще, сколько ни подгребали всякие любопытствующие, – помалкивала или сухо отвечала, что в деканате, мод, все знают – и их версия ничем не хуже любой другой. Вообще-то Анна, наверное, была занудой. Она сторонилась людей, и их это, надо признать, ничуть не огорчало. Всё равно никогда ничего не расскажет, компанию не поддержит.

Самое забавное, что глаз-то на неё клали – и не раз. Всё больше новенькие или с других факультетов. И что находили? Тощая, лохмы рыжие прибраны кое-как, одета не лучше. Глазищи дикие, странного коричнево-зелёного колера, длинноносая, слишком полные, чуть ли не по-африкански губы, не совсем симметричные брови. Грудь, правда – это да. Зато задницы, считай, вообще нет. Ноги в икрах полноваты – но прямые, тут ничего не скажешь. И ручки изящные, с узкими запястьями и длинными пальцами. Что на самом деле было вполне нормально: скрипачка, – о чём в институте тоже никто слыхом не слыхал. Анна, впрочем, любых интересующихся быстро отшивала. Не грубо. Не обидно даже. Просто чуть отстранялась, незаметно отдалялась, неожиданно оказывалась чрезвычайно занята, и была вынуждена передать билет в кино кому-то из сокурсниц, а в кафе ей не удавалось доехать из-за сломанного каблука. Так что когда на последнем курсе все начали играть свадьбы, Анна даже не была ничьей невестой.