Альманах - Победители Первого альтернативного международного конкурса «Новое имя в фантастике». МТА II

• Название: Победители Первого альтернативного международного конкурса «Новое имя в фантастике». МТА II
• Автор: Альманах
• Жанр: Ужасы и Мистика
• Год: 2013
• ISBN: 978-5-905939-59-4

Авторы альманаха смело работают с сюжетами и коллизиями, с метафорами и с аллегориями, с самой формой текста, с его ритмом, с его дыханием. Здесь есть и гротеск, и ирония, и философия, и лирика. Здесь мелькают иные планеты и экзотические острова, а совсем рядом оказываются вполне узнаваемые, сугубо земные пейзажи…. Здесь есть все, чтобы доказать, что фантастика не заблудилась в трех соснах примитивных сюжетов, что Золушка еще жива и готовится к новым свершениям.

«Тишина… Есть лишь бесшумная беспорядочная пульсация маленького комочка раскалённой плазмы – это душа, здесь моё всё. Здесь страхи и сомнения, постигшие меня ещё во чреве матери и дерзкий крик, венчающий первый несмелый вдох земного воздуха. Здесь мальчишка с соседней парты, обидно до слёз дёрнувший меня за косичку. Здесь старый зонт, забытый в раскачивающемся от ветра гамаке. Здесь любовь, нет, не первая любовь, не единственная, а просто любовь, наполняющая сияющей бездной восторженности до краёв, до пьяного блаженства, до искупления… А вот галерея памяти прикосновений: колючая хвоя Рождественской ёлки и обжигающий крепкий кофе на губах, ледяная сталь порывистой белой вьюги и тепло давно пожелтевших страниц томика Блока, упругие клавиши гармоничного естества старого немецкого рояля и влажная прохлада обожаемых мною ладоней… И ещё здесь люди, люди, люди…» (Ольга Нацаренус.)

---

Слава не мог пошевелиться. Он лежал на безобразно жесткой кровати и не мог пошевелиться. Ему хотелось остаться дома, чтобы никто не нарушал его покоя, но этот ублюдок начал трясти его.

– Мать твою, не помирай, дыши.

Пятно на правой скуле того, что только что было Катей, горело огнем на фоне побледневшего лица.

И перед тем как из поля зрения окончательно пропала спальня, захламленная стеклянной крошкой и покореженными кусками железа и пластика от Хонды, Слава успел мысленно сказать Кате: «Прости, родная, что не приехал».

…шесть…семь…восемь…девять…десять…

Ольга Нацаренус

Когда-нибудь я напишу смерть

Когда-нибудь я напишу смерть… Возможно так:

«…Вот время вздрогнуло и остановилось. В тонких чувственных пальцах застыл изящный карандаш, а чуть приоткрытое окно перестало впускать птичьи голоса, сопровождаемые майским прохладным ветром. Секундная стрелка старинных часов в деревянной рамке натужилась, но не смогла совершить свой следующий шаг.

Теперь спешить больше некуда… Потеряна актуальность всех на свете расписаний, обещаний и просьб…

И беспокоиться не о чем… Не зазвонит сумасшедший телефон и не выпустит из себя истошный возмущённый голос, бывший когда-то самым близким на свете. Старый кот не вспрыгнет на мои колени и не заглянет печальным тёмно-зелёным мне в глаза…

Уже не нужно с волнением прислушиваться к ритму своего сердца – оно не откликнется на мой внезапный испуг и не застучит бешено от смоченного ядом поцелуя…

Тишина… Есть лишь бесшумная беспорядочная пульсация маленького комочка раскалённой плазмы – это душа, здесь моё всё. Здесь страхи и сомнения, постигшие меня ещё во чреве матери и дерзкий крик, венчающий первый несмелый вдох земного воздуха. Здесь мальчишка с соседней парты, обидно до слёз дёрнувший меня за косичку. Здесь старый зонт, забытый в раскачивающемся от ветра гамаке. Здесь любовь, нет, не первая любовь, не единственная, а просто любовь, наполняющая сияющей бездной восторженности до краёв, до пьяного блаженства, до искупления… А вот галерея памяти прикосновений: колючая хвоя Рождественской ёлки и обжигающий крепкий кофе на губах, ледяная сталь порывистой белой вьюги и тепло давно пожелтевших страниц томика Блока, упругие клавиши гармоничного естества старого немецкого рояля и влажная прохлада обожаемых мною ладоней… И ещё здесь люди, люди, люди… Нескончаемой вереницей по моим дням и ночам, бурным потоком через радость, пыль, грязь, через всё расстояние моего пути. Родные, близкие, дорогие, чужие, странные, ненавидимые и любящие… То с ликованием изгоняющие меня, то бесповоротно вычеркнутые мной. То нежно сочувствующие, то лукаво предлагающие мне помощь…

Пустота… Теперь невозможно взять в руки и прижать к груди. Реален лишь комочек раскалённой плазмы, предвкушающей приближение большого путешествия.

Больше не будет завтра… Откровением прочитанной книги тихо всплакнёт память, ветхим тряпьём одежд своих колышущая недолгую мрачную скорбь моего прошлого мира…

Несовершенство человеческого восприятия, ошибка сознания называет всё это смертью…

Сцена опустела. Ей не удалось удержать зрителей ещё на один акт. Пьеса окончена. Актёр покинул старый театр и готов к самому главному своему перевоплощению. Занавес…»

… Когда-нибудь я напишу смерть… Или смерть напишет меня…

В метро

Метро… Я произвожу шаг и оказываюсь внутри вагона… Теперь я делаю это каждый вечер, потому что уже близок мой час, потому, что время торопит покинуть прошлое и устремиться в будущее… Здесь, в метро, я напряжённо, уверенно и терпеливо ожидаю встречи, которая стремительно изменит мой исключительный мир. Неопределённым остаётся пока лишь точное время этой встречи. Именно в это время сойдутся в одной точке пространства широко расставленные сети решающих обстоятельств, основополагающих причин и уникальных казусов непредвиденных взаимодействий моего бытия…

Кольцевая линия. Её станции уже давно научились узнавать меня таким, каким бы я ни возникал в их холодных пределах. Сегодня я хочу, чтобы меня видели так: светловолосый, голубоглазый юноша среднего роста, пёстрая спортивная куртка, кроссовки, рюкзак. Вчера же путешествовал я в образе пожилой женщины, с полосатой хозяйственной сумкой и маленькой белой собачкой на руках – этот вариант мне показался несколько утомительным и невообразимо скучным…

Вагон наполовину пуст. День близится к завершению своих дел, намерений и причуд. Вокруг меня уставшее, зевающее, спящее…

Металлический женский голос в который раз безразлично объясняет:

«…Осторожно, двери закрываются. Следующая станция «Краснопресненская…»

Я присаживаюсь и открываю книгу, осознавая, что несусь с грохотом по чёрному тоннелю благодаря неистовой силе поезда, примитивно отнимающей мою независимость.

…Тата́ – тата́хх, тата́ – тата́хх, тата́ – тата́хх…

…Размышления не останавливаются ни на мгновение: каким предстанет гость моей блуждающей души? Смогу ли я распознать его, почувствовать?…Пытаюсь гасить своё волнение рассуждением: встреча не может не состояться, она не может не быть, она неизбежна, а следовательно, всё произойдёт правильно… Ошибка исключена!

Поезд тормозит и вскоре останавливается на следующей станции… Я внимательно всматриваюсь в разинутые двери моего вагона и невольно обращаю внимание на вошедшего только что мужчину средних лет. Где я мог видеть его раньше? Нет, бесспорно, его внешность мне знакома. Вот только никак не могу вспомнить, где мы могли встречаться? Электрический импульс больно пронзает моё естество… Чуть смуглое лицо, широкий лоб, волнистые тёмные волосы, небрежно спадающие на плечи… И глаза… Конечно же, такие глаза невозможно было забыть! Удивительной доброты глаза, наполненные великой густой печалью и тёплой мудростью… Вне всяких сомнений, мы раньше где-то встречались…

«…Осторожно, двери закрываются. Следующая станция Белорусская…»

Толчок, поезд начинает разбег, мужчина, хватаясь за поручни, движется в мою сторону. Его длинный чёрный плащ распахнут, мне удаётся разглядеть под ним строгую белую рубашку с пятнами свежей крови… Я вздрагиваю… Нет, нет, в конце концов это не моё дело… Он может выглядеть так, как ему угодно, но лишь с одним условием – я должен понять, узнать, обратить внимание… Встреча состоялась! И это самое главное для меня сейчас…

…Тата́ – тата́хх, тата́ – тата́хх, тата́ – тата́хх…

Мужчина садится рядом со мной, несколько секунд мы смотрим друг на друга. Его взгляд плавно меняется от насмешливого приятельского до тяжёлого скорбного… Я опускаю глаза – мне сложно… Мужчина показывает мне свои руки: прекрасные длинные пальцы в крови – нежная паутина линий на ладонях осквернена страшными сквозными ранами…

«…Осторожно, двери закрываются. Следующая станция Новослободская…»

…Тата́ – тата́хх, тата́ – тата́хх, тата – тата́хх…

Больше я не чувствую скорости поезда, стук его колёс не беспокоит моё возбуждённое сознание… Внутри меня возникает голос, и он несомненно принадлежит природе моего попутчика…

– Придёт время, и ты появишься на свет! Громким вопрошающим криком разбудишь непознанный мир, изо всех сил зажмурив большие серые глаза от внезапного вторжения в твою душу солнечного света. Слёзы незыблемой радости упадут на грудь твоей матери – и это будет самым прекрасным моментом в её жизни! Замечательный муж и отец собьётся с ног, разыскивая для неё самые прекрасные розы в вашем городе… Но может случиться иначе… На грудь твоей матери упадут слёзы отчаяния и безысходности, потому что она будет совершенно одинокой, не имеющей средств к существованию, равно как и понятий о морали. Она не будет рада твоему появлению на свет, не будет знать, как дальше жить. Чёрное сердце её наполнится самыми страшными намерениями…

…Помни, что я всегда буду молиться за тебя!..

«…Осторожно, двери закрываются. Следующая станция Проспект Мира…»

…Тата́ – тата́хх, тата́ – тата́хх, тата – тата́хх…

– Придёт время и отчаянно зацветёт сирень, пьяным ароматом проникая в самую глубину твоей хрупкой натуры! Любовь… Ты узнаешь, что такое любовь к женщине. Прочувствуешь нелепость возвышенности болезненного состояния своей души, ощутишь восторг от игры предсказуемых прикосновений, поймёшь зависимость от голоса, от взгляда, от доступности. Любовь сумеет вдохнуть в тебя блаженное счастье, наградить сказочными крыльями, подарить незабываемые минуты волшебства отношений… Но может оказаться так, что любовь принесёт тебе лишь страдания. Ты потеряешь сон, будешь лишён покоя, приобретёшь ненависть и ревность, и навсегда распрощаешься с доверием и открытостью…

…Помни, что я всегда буду молиться за тебя!..

«…Осторожно, двери закрываются. Следующая станция Комсомольская…»