Илья Левяш - Глобальный мир и геополитика. Культурно-цивилизационное измерение. Книга 2

• Название: Глобальный мир и геополитика. Культурно-цивилизационное измерение. Книга 2
• Автор: Илья Левяш
• Жанр: Философия
• Год: 2012
• ISBN: 978-985-08-1441-8

В монографии рассматриваются проблемы синтеза постдисциплинарного знания о глобализации и геополитике, обосновано новое направление исследований − геоглобалистика, раскрываются ее культурно-цивилизационные основания и авторская интерпретация сущности глобализации как уникального процесса современности. В системно-синергетической оптике представлена структура глобализации, эволюция научных представлений о ней в направлении от классической геополитики к глобалистике. Значительное внимание уделяется феномену «нового регионализма», особенно его европейскому измерению, и в этой связи – полиаспектное видение России, в целом – «славянского треугольника» СНГ, их позиционирование в контексте «нового Востока». Отмеченная проблематика рассматривается в контексте современных неклассических вызовов и угроз глобальной, региональной и национальной безопасности, в конечном счете – представлений о глобализации как планетарном фронтире.

Рассчитана на научных и практических работников, аспирантов, магистрантов и студентов-дипломников.

---

Однако объективной тенденции восходящей культурной субъектности белорусов в творении национальной культуры и культур соседних народов все более противостояла нисходящая цивилизационная и нередко впадающая в варваризацию тенденция – превращения Беларуси в пограничье Запада и Востока, в ристалище их противостояния. В русле такой устойчивой традиции Беларусь вступила в период суверенизации постсоветских государств.

4.2. Становление Республики Беларусь как нации-государства

«История выработала для белорусов особую национальность, и они владеют всеми условиями для самостоятельного развития»

К. Калиновский

«Многие государства борются за сохранение собственного «Я» в мировой системе, ощущают себя достойными своего будущего. Среди развитых стран это Канада, Норвегия, Япония. Среди развивающихся – Россия, Белоруссия, Китай»

Е. Пономарева

Прежде чем Беларусь оказалась среди немногих стран, способных к политической и социокультурной самоидентификации в условиях глобальной реструктуризации современного мира, она, принявшая в 1990 г. Декларацию о суверенитете, изначально находилось в состоянии бифуркации, или неопределенности. Начиная с 90-х гг. прошлого века, молодая республика более десятилетия переживала системный кризис, в котором противоречиво переплелись тенденции деструкции – дезинтеграции, ставшей в течение нескольких поколений традиционной социалистической системы ценностей и связанной с этим процессом активизации разнонаправленных культурных архетипов и комплексов, в том числе провинциализма, ксенофобии и шовинизма, а с другой стороны – формирования новой модели реконструкции общества, адекватной вызову современности.

Эксперты отмечали, что в условиях Беларуси «основанием для «культурно-идеологического» программирования служит та или иная интерпретация национально-государственной идеи в контексте существующей геополитической ситуации для нового государства. Историческая ретроспектива и современное состояние общественной мысли Беларуси обнаруживают, что на переломных этапах ее истории набор культурно-идеологических векторов в целом ограничивается тремя доминирующими течениями: идеология «возвращения в Европу»; концепция «славянского единства» в различных интерпретациях; идеология «цивилизационного моста» между Западом и Россией [Гуманiтарна…, 1996, с. 43].

В целом в республике еще преобладали «расщепленное» сознание и ориентации. По оценке В. Конана, утрачивалась способность «сохранять гармоничную меру взаимодействия собственно-национального «ядра» и межнациональных духовных взаимодействий… Общественная мысль в Беларуси поляризовалась, население поделилось на белорусов – тех, кто за суверенную, независимую белорусскую государственность, за полноправное экономическое и культурное сотрудничество с «востоком» и «западом», и на антибелорусов – тех, кто отрицает национально-культурную самостоятельность Беларуси, а также тех, кто посередине, – не занимает никакой позиции или мечтает про «добрые старые времена» [Контакты…, 1996, с. 28].

На такой смысловой развилке в первой половине 90-х гг. культурно-политическая инициатива во многом принадлежала Белорусскому народному фронту (БНФ) «Возрождение». Объективности ради заметим, что он начинал свою деятельность в 1989 г. с программы, основанной на реформации существующего общественного строя. В. Быков на 1-м съезде БНФ заявил: «Мы верим в человеколюбивую мудрость Москвы, разум русской интеллигенции, ЦК нашей партии. Мы верим, что великий прораб исторической перестройки Михаил Горбачев нас поддержит. Иначе и не может и не должно быть» [Белорусская трибуна, 1989, № 7(11)]. Программа содержала реформу СССР, включая его действительно федеративное устройство, «организацию широкой поддержки начатых лучшими силами КПСС радикальных перемен во всех сферах общественной жизни, …за возрождение ленинских принципов национальной политики, за реальный суверенитет Беларуси» [Там же, с. 7].

Если буквально за несколько лет «верные ленинцы» оборотились не менее верными этнорадикалами, то это свидетельствует если не об отсутствии традиции национально-освободительного движения в Беларуси, то во всяком случае – о ее неукорененности, разрыве такой преемственности и чисто прагматической ставке на этнонационализм как компенсаторный инструмент борьбы за перераспределение власти и собственности. Но очевидный диссонанс между амбициями и «амуницией» означал, что БНФ «под собою не чуял страны». Еще на его сьезде в 1999 г. висел транспарант: «Зенон временно в эмиграции, но всегда – лидер нации». Вопрос к делегату съезда: «А чего ж он тогда не возвращается? – Боится. – Лидер нации боится тюрьмы? – Наоборот, боится, что власть на него просто внимания не обратит» [Общая газета, 5–11.08.1999] и фактически сошел с политической авансцены.

Здесь следует отделить зерна от плевел. Статистика показывает, что Беларусь, подобно Германии, – государство, близкое к моноэтничности (более 80 % – этнические белорусы). Это ориентирует на осмысление роли и самоутверждение белорусского этноса в завершении процесса консолидации народа Беларуси. Такая роль обусловлена признанным правом титульного этноса в современной нации-государстве. Это весомый аргумент и в отношениях с сопредельными государствами по поводу статуса проживающих там этнических белорусов. В России их 1,2 млн, Украине – 0,4 млн, республиках Средней Азии – 300 тысяч, балтских государствах – 200 тысяч.

Однако БНФ нарушил эту рациональную меру и встал на путь утверждения белорусской этнократии. На смену традиционной толерантности пришла не просто ориентация, а практика «Беларусь – для белорусов». Этнические белорусы рассматривались как «тутэйшыя», а все другие этносы – как «чужынцы». Оранжирующая эту практику лексика уже не напоминала «Зубра» Гусовского, а была апологией цели, которая оправдывает средства. «Жизнь, – писал И. Вотщепка, – это колесо, земля стоит, а оно вертится. Бывает, подымет на самый верх, а потом со всего маху – вот тут не дай бог растеряться: раздавит, как жабу. Мокрое место оставит, а само покатится дальше. Ему некогда ждать, пока ты будешь штаны подтягивать. Но если ты правильно выбрал маршрут и у тебя есть план, как добиться своего, ты кум королю, а то и более. Мало кто найдет смелость сказать льву, что у него со рта смердит» [1990, с. 156].

Такому дурно понятому «макиавеллевскому» настрою этнократов явно не доставало ницшеанского различения: «Быть, а не казаться». В атмосфере созданных ими мифологем они фантастически быстро проделали путь от «овцы» до «льва», ностальгируя по виртуальной сверхдержаве – «старажытнай» Беларуси от Балтийского до Черного морей, от Вильно до Смоленска. Идеологи БНФ вызывали дух М. Довнар-Запольского – историка начала прошлого века: «Белоруссия представляет собой обширную страну, состоящую из губерний – Минской, Могилевской и Смоленской и почти всей Витебской… из почти всей Виленской, из Гродненской, из трех северных уездов Черниговской и прилегающих волостей и губерний… на востоке – Псковской, Тверской, Калужской и Орловской. Это составляет 258000 км2, на которых живет 12 миллионов белорусского населения и более 3 миллионов других национальностей – великороссов, евреев, поляков и татар» [1990, с. 133].

Но география автоматически не становится геополитикой. «Легкость необыкновенная» такой, как помнят читатели по классическому прецеденту, «е-аргафии» (в особенности высокомерный пассаж с анонимными «прилегающими волостями и губерниями») в том, что Божий дар – белорусские Минщина, Могилевщина и Витебщина – перепутан с «яичницей» – исконно русскими Тверью и Орлом, украинской Черниговщиной. Провокационный характер и взрывной эффект такой геомифологемы подкреплялся настойчивыми живописаниями якобы фатальных и известных военных конфликтов между ВКЛ и Речью Посполитой с Россией. Определенность в смысл этой мифологемы внесло замечание Н. Короленко о том, что «мы ведь историю строим, …как и где белорусы кого-то побили, какие войны и что нам принесли или отобрали. Так, может, лучше воссоздавать историю мира между народами Беларуси, России, Литвы и Украины» [Республика, 14.10.1992]. Но творить мир между народами невозможно, если у «льва» из пасти смердит.

Амбициозный размах этнократии, во многом уже пришедшей к власти, был обратно пропорционален ее реальной роли в безотлагательном решении накопившейся «критической массы» внутренних проблем страны. На острие этих проблем, безусловно, были последствия чернобыльской трагедии. Беларусь оказалась первой в мартирологе ее жертв, хотя она и произошла не на ее территории. В заключении экспертной комиссии Госплана СССР утверждалось «о величайшей катастрофе в истории земли» [Энергия, 1990, № 7, с. 4]. На 45-й сессии Генеральной Ассамблеи ООН она была определена как «без преувеличения, величайшая катастрофа в истории человечества».