Коллектив авторов - Русское слово №08/2010

• Название: Русское слово №08/2010
• Автор: Коллектив авторов
• Жанр: Поэзия
• Год: 2010
• ISBN: 978-5-94856-681-8

«Русское слово» – литературно-художественный и публицистический журнал.

Читайте в номере:

Поэзия

Василий Волович-Бородин

Борис Орлов

Владимир Скворцов

Николай Рачков

Иван Стремяков

Олег Юрков

Нина Патова

Николай Куковеров

Галина Раганян

Проза

Николай Коняев. Аввакум

Александр Скоков. Куранты

Аскольд Шейкин. Краткая история одной жизни

Публицистика

Алексей Воронцов. К 65-летию Великой Победы

Литературная критика

Татьяна Батурина. Письма… письма… письма…

Великие имена

Яков Монин. Гоголь Н. В. и русская литература

---

АВВАКУМ (удивленно смотрит на монашка). Ты ли, никонианин, говоришь мне такое?! (Обходит вокруг монашка.) А чего же сам не приступаешь к Христу?

МОНАШЕК. Нельзя-а, батюшко… (Плачет.) Никон-бес опутал меня…

АВВАКУМ. Бедной, ох, бедной… (Сокрушенно вздыхает.) Отрёкся перед Никоном от Христа, так уже и встать не можешь?

МОНАШЕК. Не могу, батюшко… (Всхлипывает.) Цепями меня опутал Никон… А ты, ты стой за старую веру!

Появляется на сцене Настасья Марковна. Оказывается, что всё это время она просидела в запечном углу.

НАСТАСЬЯ МАРКОВНА. Стой, протопоп. Стой! (Грозит мужу пальцем.) Слушай вот разумного человека. (Кивает на монашка.)

АВВАКУМ. Да ты што, Марковна?! Приснилось нехорошее что?

НАСТАСЬЯ МАРКОВНА. Приснилось, протопоп. Такое приснилось, что и словами не рассказать. И про то, как эти злодеи (кивает на монашка) сговорились тебя с царем поссорить! И такое ещё непотребное привиделось, что и язык не поворачивается сказать. Привиделось мне, протопоп, что ты убивца детей твоих простил!

АВВАКУМ. Ты чего языком мелешь, старая?!

НАСТАСЬЯ МАРКОВНА. Сны свои рассказываю, батюшка! (Низкокланяясь, медленно наступает на Аввакума.) А может, я и сейчас сплю, а? Ты не знаешь?

АВВАКУМ. Господь с тобой, Марковна… (Крестит жену.) Опомнись, глупая. Приди в себя!

НАСТАСЬЯ МАРКОВНА. Опомниться? Да я-то давно в доброй памяти, Петрович… Это ты опомнись, протопоп! Не видишь разве, что недействительный у тебя крест! Тебе убивцев только благословлять им. Пусть с миром идут, дальше людей мучат!

АВВАКУМ. Вот ты о чём… Ну так слушай. Теперь я говорить буду! Бог прощал, Марковна, и нам велел…

НАСТАСЬЯ МАРКОВНА (перебивая его). Нет! Нету для таких, протопоп, Бога! И ты Бога не гневи, Петрович! Прокляни! Прокляни воеводу! (Падает на колени перед Аввакумом.) Про-окляни-и, Петрович!!!

АВВАКУМ (быстро отступая). Опомнись, Марковна! Дура ты, а своим умом куриным наставлять берёшься меня!

НАСТАСЬЯ МАРКОВНА. Не умом, Петрович! Сердцем! Сердцем своим материнским заклинаю: прокляни воеводу!

АВВАКУМ (повернувшись к иконам, сам становится на колени). Господи! Тошно мне, ох, тошненько. Уже и жена не разумеет меня! И этим ты покарал меня за малодушие… Зато покарал, что размяк душой от слов ласковых… Прости меня, грешного!

НАСТАСЬЯ МАРКОВНА. Не простит тебя Бог, протопоп! Не моли попусту. И я тебя не прощу, Петрович. Всюду брела за тобою, в самые дикия земли, а дальше нику-ды не пойду…

Встаёт с колен и, сгорбившись, медленно бредет к лавке, что стоит у стены. Опускается на неё. Монашек оглядывается на неё и отодвигается, суетливо крестясь. Аввакум не слышит Марковну. По-прежнему истово бьёт он поклоны перед иконами.

Входит Полоцкий.

ПОЛОЦКИЙ (к монашку). Не пустила к столу боярыня! Стерлядку, говорит, повар-вор несвежую подал. Всё велела собакам вынести… (К Аввакуму.) Слышал, протопоп? Может, надумаешь-таки от старой веры отречься? Тоже стерлядку на помойку выкидывать станешь…

АВВАКУМ (не прерывая молитвы). Изыдь, грешная душа! У тебя не рот, а пасть волчья!

ПОЛОЦКИЙ (устало). Изыду, протопоп. Изыду. (Быстро идёт к двери и распахивает её.) Ртищев! Чево ты там топчешься, а? Иди давай. Помоги мне дурака этого уговорить! (Сторонится, пропуская в комнату Фёдора Ртищева.) Вот! Полюбуйся на него! (Указывает на Аввакума.) Бога молит, чтобы он его от царской милости оборонил!

РТИЩЕВ. Не мучай нас, Аввакумушко! Помирись с царём!

АВВАКУМ (встаёт, медленно поворачивается к Ртищеву). Фёдор! Ты ли меня от веры куском отманить хочешь?

РТИЩЕВ. Каким куском, Аввакумушко? О чём говоришь ты, знаешь ли?

АВВАКУМ. Так ведь вроде вы меня к царю в духовники звать пришли? (Испытующе смотрит на Ртищева, но тот молчит.) Только твоё место, Федя, не задёшево мне даётся. Требуется, каб я от веры отрёкся… (Снова пристально смотрит на Ртищева, и снова ничего не отвечает тот.) Нет, Федя… Не по карману такая плата мне. Я за веру всю Сибирь исходил…

РТИЩЕВ. Так ведь кабы ты за веру мучился! Ты же за персты свои бьёшься! Я иной раз проснусь и думаю: в Бога ты веруешь, али как персты складывать…

АВВАКУМ. Неук я человек, Фёдор, а только и неуку знать надобно: что до нас положено от отцов, от дедов и прадедов, пусть и лежит так – во веки веков! Не надо этого, Федя, трогать!

РТИЩЕВ. Да никто ничего и не трогает, Аввакум! Ненависть к Никону тебе глаза ослепила! Не увидел из-за неё, что и не тронуто ничего! Жили вы с Никоном, как два медведя в берлоге, тесно вам на Руси было! Ну, а сейчас-то что мешает? Нету Никона и не будет боле. Примирись с царём, Аввакум, Христом Богом тебя заклинаю!

АВВАКУМ (горько). Фёдор… (Садится на лавку и проводит ладонью по лицу.) Сон я видел, Фёдор. Возвещено было: блюдися, а то растесан будешь. Дак что? Что я, сам не вижу этово? Как привык здесь заново к московской жизни, так и ругаться не стал… Так вот жало антихристово жалит, сам не замечаешь того… Вот и попужал меня Христос маленько. При толиком страдании, говорит, погибнуть хочешь, протопоп? Зачем же ты уговариваешь меня, Фёдор, если и антихрист покой нарушить не смог?

РТИЩЕВ. Не слышишь ты меня, Аввакум. Не слышишь. Раздор губит нас – вот беда наша главная. Ты свои сибирские муки вспомнил, а позабыл, что в том лете случилось, когда тебя из Москвы высылали? Объединение земли Русской у царя замышлено было! А через год, когда церковную реформу Никон провёл? Переяславская рада. Ещё год-другой, и Русь на морях бы накрепко встала. А сейчас что? Украина кровью залита, в огне горит. Шведы назад все порты на Балтийском море забрали… И с чего бы это? Отчего к нам судьба так не милостива? Всё из-за раздора нашего. Из-за нестроения! А вы… Вы и церковь нашу святую растащить норовите! И из-за чего? Из-за пальца! Подумай, Аввакум! Не о себе, о Руси подумай! Гибнет она из-за раздоров наших!

ПОЛОЦКИЙ. Э-э, нет. Тут я с тобой, Федя, не соглашуся. Русь, она во все века гибла. Так уж устроена, видать… Ты, Федя, полистай старые-то летописи. Сам увидишь, чуть не каждый год полной погибели Руси ждали…

РТИЩЕВ. И раньше раздоры были. Только раньше они от нашего бессилия шли, а сейчас от гордыни собственной. Только в силу страна входить стала, только опору под ногами услышала, и на тебе! Бунт за бунтом, раздор за раздором! Нет, Аввакум! В пропасть ты идёшь, коли против страны своей ступил!

АВВАКУМ. Ты меня Русью не попрекай, Фёдор! Мне Русь не меньше твоево больна! Я сам в ней вырос и святое крещение принял… Ты вот меня пальцами попрекнул, а не надо про пальцы-то! Где это голову тебе так заморочили? Есть, Фёдор, и тое, что и тронуть нельзя! (Возвышает голос.) Не только креста, не только святаго таинства, но и пелены шевельнуть не смейте!

За дверью раздаётся неясный шум.

РТИЩЕВ. Ослепило тебя, Аввакум, ненавистью! Друг я тебе старый, но в ноги царю брошусь, молить буду, чтобы он тебя из Москвы спрятал!

Шум за стеной становится все громче, дверь распахивается, и в комнату вбегает слуга.

СЛУГА. Протопоп! Там воевода ломится! Наших двое держат его, только не осилить им… Как медведь идёт, дюжий крепко. Спрячься, батюшка! Гневен воевода шибко!

Сцена общего изумления. Первым приходит в себя Полоцкий.

ПОЛОЦКИЙ. Ну, воевода! Ну и нюх! Прячься, протопоп! Он тебя и прибить может за тое, что на коленях перед тобой стоял!

Дверь снова распахивается.

На пороге – Пашков. Одежда на нём сбилась, глаза налились кровью.

От шума – он уже давно беспокойно ворочался на лавке – просыпается Фёдор-юродивый. Гремя цепью, мечется возле стены.

Пашков, стряхнув с руки впившегося в него слугу, вступает в комнату. Полоцкий и монашек испуганно отшатываются в сторону. Настасья Марковна бросается к Аввакуму, расставив руки, загораживает его.

НАСТАСЬЯ МАРКОВНА. Не дам! Не пущу!

АВВАКУМ. Прочь!

Отбрасывает жену в угол.

Пашков, медленно и тяжело переступая, опустив голову, идёт на Аввакума. Все замерли. В нависшей, гнетущей тишине отчётливо слышен тихий голос Фёдора-юродивого.

ФЁДОР. Ямина слизкая, и не крыша над домом-то – небо!

Опустив голову, Пашков останавливается напротив Аввакума, долго в упор смотрит на него. Аввакум не опускает глаз. Наконец, словно бы рухнув, Пашков падает на колени.

ПАШКОВ. Не могу, отче! В монахи постриги меня, грешника!

Эти слова Пашков произносит на выдохе. Все силы ушли, чтобы произнести их. Немая сцена. Ртищев, шагнувший было к Аввакуму, чтобы помочь ему, так и замирает в этом движении, услышав просьбу Пашкова.