Людмила Ермилова - Деревня Чудово, или Наказание для наблюдателя

• Название: Деревня Чудово, или Наказание для наблюдателя
• Автор: Людмила Ермилова
• Жанр: Ужасы и Мистика
• Год: 2014
• ISBN: 978-5-906454-56-0

Книга «Деревня Чудово или наказание для Наблюдателя» написана в жанре реамистики – сочетании вселенских тайн с бытовой реальностью.

Главный герой книги – демон Родон, живя в Нижнем Мире, имел привилегированный статус Наблюдателя и курировал на Земле жизнь людей, склонных к мистицизму. Но однажды он превысил полномочия и нарушил Кодекс Чести Демона. В наказание Верховный Совет Нижнего Мира лишает его демонической силы и отправляет на Землю в облике человека, потерявшего память.

Так из сущности, решающей судьбы людей, демон превращается в слабого беспомощного человека, ничего о себе не помнящего. На Земле он оказывается в деревне Чудово, славящейся таинственным Кружилихиным Островом, НЛО, феерическими ночными свечениями, «зелёным змеем», появляющимся в полнолуние из Бездонного Озера, и другими загадочными феноменами. В деревне находится турбаза, где поселились приехавшие из столицы туристы, у многих из которых есть своя скрытая причина побывать в Чудово. Общаясь с жителями деревни и туристами, Родон пытается вспомнить своё прошлое, осознать смысл происходящего, избавиться от страха, растерянности и полного непонимания мироустройства. Мешают или, наоборот, помогают ему это сделать окружающие его люди. Кто-то из них тоже стремится докопаться до сути бытия, а кто-то хочет достичь, по их мнению, главной цели – богатства и всемогущества.

Побывав в довольно непростых и странных ситуациях, Родон делает свой выбор.

---

– Что, соскучился? – услышал он знакомый басок и, присмотревшись, обнаружил силуэт вчерашнего мужичка у себя в ногах.

Клинин сел на край громко скрипнувшей кровати и, поражаясь своему панибратскому тону, сказал:

– Ты чего так далеко уселся, иди поближе.

– Можно и поближе, – охотно согласился Тишок и зашлёпал к стулу, стоявшему напротив Ильи.

Они некоторое время молчали, как бы приглядываясь друг к другу Пробившийся сквозь облака лунный свет проник в комнату и осветил добродушное лицо домового, обрамлённое пушистыми, взлохмаченными волосами.

– А я тебя совсем заждался, думал, не придёшь, – сказал Илья, которого эта абсурдная ситуация уже начинала занимать.

– Да пришлось со Страшком повозиться, он тоже хотел с тобой познакомиться, но я его в комнату экстрасенса направил, пусть там безобразничает.

У Клинина сразу же возникло несколько вопросов: откуда Тишок знает, что Тузин экстрасенс, знает ли он вообще, что такое экстрасенс и почему он «направил» Страшка к нему безобразничать?

– Эка невидаль – экстрасенсы! Нам про них давно известно, – словно прочитав мысли Ильи, ответил домовой. Правда, этот Аскольд странный какой-то, но тот, кто с ним всё время ходит – ещё страннее.

– Ты имеешь в виду Роберта? – на всякий случай уточнил Клинин, одновременно удивляясь необычному началу разговора и тому, что домовой не только способен читать мысли, но и в курсе многих событий, происходящих за стенами дома.

– Может, он и Роберт, только не человек.

– А кто?

– Надо подумать…. – почесал за ухом Тишок и замолчал. – Нет, – очень скоро разочарованно проговорил он, – ничего не думается. Но точно тебе скажу – энергетика у него какая-то не человеческая.

– Роберт просто память потерял, у людей такое встречается.

– Может, у людей и встречается, – загадочно протянул домовой.

Клинин предположил, что с изменением психики может очень сильно измениться и энергетика.

– Причём тут психика? – махнул рукой Тишок. – Вам, людям, этого не понять, вы не чувствуете основу миропостроения.

– И что же это за основа?

– Эх, милок, словами такого не объяснишь. Надо видеть и чувствовать, – многозначительно сообщил домовой и неожиданно заключил, – но ты, вроде бы, стараешься принимать действительность такой, какая она есть, а не закрываться от неё одеялом, поэтому у тебя есть вероятность познать невидимое.

– Да ты философ!

– Э, нет, философ у нас Ираклий из рода ведателей, он кроме информационно-чувственных сгустков энергии биологического и космического происхождения обладает энергией, почерпнутой из множества книг, поэтому гораздо больше обычного домового знает. Да ты, если захочешь, можешь и сам с ним познакомиться, он тут недалеко, во флигеле бывшей помещичьей усадьбы, обитает.

– Как-нибудь потом, мне сначала к тебе и твоей учёности привыкнуть надо.

– В общем-то, правильно. Слишком много впечатлений паранормального свойства могут на нервную систему плохо подействовать, – важно заметил домовой, лишний раз показывая свою «учёность».

– Послушай, а откуда такие умные…, – Илья запнулся, но всё же продолжил, – существа, как ты, берутся, можешь объяснить?

– Почему же не объяснить, – широко улыбнулся Тишок, – правда, домовые университетов не заканчивают и научными знаниями не владеют. Но если рассказывать, как нам видится и понимается суть вопроса, применяя некоторые представления, почерпнутые у людей, сюда приезжающих, то выходит, что рождаемся мы в домах, где живёт не одно поколение семей. Там возникают чувственно-информационные энергии, которые друг с другом соединяются, образуя сгустки, обладающие силой и сознанием, иногда достаточными для проявления себя в этом мире, но не имеющими необходимой разумности. Оттого поначалу мы глупостей много вытворяем, как дети малые, однако постепенно учимся, познаём мир человеческий и тонкоматериальный. Определяемся, кто к какому роду принадлежит (всего у домовых девять родов), определившись, получаем внешний облик, в котором можем показываться людям. Так что выходит – у нас содержание форму определяет…. Развиваемся дальше. Знаем, что если не развиваться и не учиться, то опять превратимся в неразумные энергетические сгустки и распадемся на бесчувственное вещество.

– Это как?

– А очень просто. Вон у соседа нашего домовой раньше жил, вроде, нормального рода, нашего, тихонского, но только много дурости от хозяина дома набрался, который к спиртному пристрастился. И домовой тоже энергетикой водки и самогона подпитываться приспособился, говорил, кураж от них появляется и настроение улучшается. Ну и «докуражился». Сначала вовсю куролесил: в чужие дома вваливался, безобразничал там, беспокойства людям доставлял, а потом, силы подрастеряв, стал, как тварь неразумная, предметами кидаться да стучать. Мы пытались его образумить, уговаривать, но куда там, в кураже разве что стоящее умыслишь. Вот и пропал бедолага. Исчез, будто никогда и не было. Да и хозяин ненадолго на этом свете задержался. Так что жизнь наша зависит от людей, с которыми мы живём, а вернее, от их энергетики. Теперь понимаешь?

– Не очень, – честно признался Илья, недоверчиво присматриваясь к Тишку, уже явственно различимому в забрезжившем рассвете, и, не выдержав, воскликнул: – Нет, ну не может домовой так говорить!

– Конечно, ты так часто с домовыми общался, что знаешь, о чём они могут говорить, а о чём нет, – прыснул Тишок.

Но вдруг посерьёзнел, услышав грозный, раздражённый голос Аскольда, и обеспокоенно сказал:

– Страшок, видать, переборщил со своими проказами, разозлил экстрасенса, как бы чего худого с ним не случилось.

– С кем, с экстрасенсом или со Страшком?

– Со Страшком, – вздохнул домовой, прислушиваясь, – он же у нас ещё совсем глупый, родившийся из энергетики страхов и трусости постояльцев, которым наша жизнь непривычна и неведома. А трусость – вещь дрянная, никому добра не приносящая. Из неё всё что угодно родиться может. У нас вот Страшок родился – в кладовке прижился. Сначала хозяев донимал очень, но мы его всем домом воспитывали, информационно-энергетическую суть меняли. Кое-что получилось, но он ещё слишком слаб, чтобы противостоять нехорошему влиянию или разрушающей силе негативного воздействия. Вот так, – ещё тяжелее вздохнул Тишок, – люди бездумно плодят разных мыслящих сущностей, а им потом мыкайся, ищи себе подпитку от тех же людей, на плохие дела и мысли их толкающих. Порочный круг получается! Ты бы написал в газете, чтобы люди поменьше производили на свет негативных эмоций, а то возникают всякие мерзостные существа и им же самим жизнь портят, – глубокомысленно произнёс он и вопросительно посмотрел на Илью.

Клинину постепенно становилось всё больше не по себе от странных речей домового, так буднично рассуждавшего о вещах, не укладывающихся в человеческом сознании. Поэтому он не стал спрашивать, как появился на свет сам Тишок, но не смог оставить без ответа его просьбу.

– Написать то можно, но вряд ли наша газета станет это публиковать, – сконфуженно сказал он, – боюсь, в ней вообще не напечатают ничего из того, что я напишу.

– Ты не расстраивайся, здесь столько всего для вас, людей, диковинного есть, наверняка, что-нибудь интересное найдёшь, – ободрил Клинина домовой, – завтра вот пойдёте на Кружилихин Остров, там на каждом шагу – загадки. А про негативные энергии, видать, бесполезно писать, я уже не одному журналисту о них докладывал и просил людей предостеречь. Некоторые писали, потом мне даже напечатанное показывали, да что толку? Никто на это внимания не обращает, – горестно сказал Тишок и, снова прислушавшись, пробормотал:

– Пойду, погляжу, как там Страшок. Заодно и с экстрасенсом побеседую, разговор у меня к нему есть, а ты давай на боковую, надо выспаться перед экскурсией.

– Ладно, высплюсь ещё, – не слишком уверенно ответил Клинин, чтобы не обидеть домового, но того уже не было в комнате.

Илья снова лёг, однако быстро заснуть не получилось.

«Как хорошо, что мама и бабуля не знают, с кем мне здесь приходится общаться, – думал он, глядя на колышущиеся от ветра занавески, – а вот Никите, пожалуй, можно рассказать…. А если всё же попробовать написать репортаж о здешних домовых, включая рассказ Тишка об истории их рождения?»

Клинин перебрал в голове несколько заголовков к такой истории и остановился на «Тишок из рода Тихонов». Он вспомнил и о Страшке – таинственной сущности, произошедшей от энергии человеческих страхов, решил упомянуть и о нём, но, представив реакцию Сагиняна, благоразумно решил отказаться от этой затеи. Илья стал думать, о каких деревенских чудесах можно было бы написать, не вызывая насмешку или даже негодование у главного редактора. Чтобы лучше сосредоточится, он закрыл глаза и вдруг увидел «номер» Аскольда, его самого, сидевшего в кресле, и как всегда примостившегося на краешке стула Тишка.