Марина Макущенко - И в печали, и в радости

• Название: И в печали, и в радости
• Автор: Марина Макущенко
• Жанр: Русское современное
• Год: 2015
• ISBN: 978-966-14-8573-9, 978-966-14-8572-2

Она – успешная тележурналистка, яркая, дерзкая и независимая. Он – нейрохирург мирового уровня, талантливый и востребованный. Оба боятся новых отношений и скрывают душевную боль. Для обоих одиночество стало привычным… Мишенька, сын Юрия, становится мостиком между двумя сердцами. Ребенок, который отчаянно боялся и не подпускал к себе никого из женщин, вдруг сам подошел к Маричке! Будет ли девушка для мальчика новой мамой? Решатся ли Маричка и Юрий изменить свою жизнь ради любви?

---

Возмущенная бессилием, я возвращалась домой с работы. Возвращалась я уже долго. Выйдя из метро, не повернула к дому, а перешла через дорогу, чтобы побродить по набережной залива. Здесь красиво, и тут много фонариков, а я очень люблю фонарики ночью. Они заставляют верить в сказку. Мысли о сказке опять вернули меня к семье отшельников. Как жалко…

Вдоль набережной – нетипичные для столицы дома. Четыре-пять этажей, дворики. Не экономно, богато, уютно. Люди, которые живут здесь, – тоже отшельники? От населения Украины – да. Но они наверняка в системе, кто в какой. Кто – в политике, кто – на госслужбе, кто – в шоу-бизнесе. Художники Олег и Алена бежали от системы. Все-таки нужно им отдать должное, десять лет они верили в себя…

– Маричка?

– О, привет. – «Еще одни отшельники», – пришло мне в голову. – Ты чего гуляешь так поздно?

– Я с папой.

«Кто бы сомневался?»

– Добрый вечер, – сказала я папе. Мне уже было все равно, думает он, что я на него запала, или нет. Больной он или гордый, ловелас или уставший от внимания – все равно. Я тоже устала. Я очень устала. Мне больно и горько.

– Добрый вечер, – сказал он.

– А где собачка? – спросил Миша.

– Дома. Я с работы иду, еще не успела с ней погулять.

– Птичка.

– Что?

Он трогал рисунок, выбитый на моих сапогах.

– Миша, не надо так делать. Они же грязные. – Я начала искать влажные салфетки в сумке. Весь день я провела в зоне отчуждения. Работаем на перспективу, через несколько месяцев будет апрель и все опять вспомнят Чернобыль и последствия. Меня носит в таких местах, что детям меня трогать строго запрещается.

– Давай ручки.

Салфетки радиацию, конечно, не вытрут. Но успокоить себя иллюзией действия – это все, на что я способна. Ну, еще можно надеяться на авось и на то, что земля в зоне – чистая от радионуклидов.

– Как твои дела, Миша? – Мне так захотелось, чтобы он что-то рассказал!

И он рассказал: что птицы ели хлеб, а он до этого ел печеньки, а мультик был про котов, а коль-коль делают всем деткам, а в окошке плавают кораблики. А папу в окошке не показывают, папа приходит с работы с другой стороны дома. А птицам нельзя давать хлеб из окошка. Нельзя, без причины. Он ее не знает. Игорь Борисович обжег руку. У него сегодня гости были. У Игоря Борисовича, у которого день рождения и который обжег руку на кухне.

Мне стало интересно, как же Игорь Борисович праздновал день рождения. И с чем были печеньки: с изюмом или с шоколадом. Я рассказала, что больше всего люблю булочки с маком, и я тоже обжигала руку, но она зажила, ожоги не навсегда. Так прошло много времени. Ну, так кажется, что много, на самом деле, наверное, минут двадцать. Но мне показалось, что не меньше часа. Потому что стало хорошо и всего много. Много всего хорошего в жизни. Все горькое стало неважным, а важными сделались вещи, на которые я не обращаю внимания уже давно.

Хорошо ведь, когда солнышко. И когда дождь – хорошо, тогда можно обуть сапожки резиновые. У меня четыре пары: красные – любимые. Миша тоже любит красный цвет. И ходить по лужам. Шлепать, чтоб брызги, а тебе все равно. Тебе – можно. Хорошо.

Он спросил, приду ли еще. А я спросила: «Куда?» Он ответил: «Ко мне». Я не знала, что ответить. Я же не к нему пришла. Здесь же опять скамейка и набережная, а там был сквер и скамейки. К нему – это куда? А потом я подумала, что к нему – это в детство, во что-то теплое и радостное. Он, конечно, так не думал, он спрашивал про конкретное «приду» в конкретное место, но для меня это было путешествие в какой-то новый уголок души, в котором я уже давно не была. Я пообещала еще прийти. Папа в этот раз попрощался.

* * *

Он: Евгений Макарович сыпал корм рыбкам в аквариум. Только здесь, в своем кабинете, он мог позволить себе помедитировать на жизнь за стеклом. Его родное нейрохирургическое часто напоминало ему психиатрическое – из-за постоянных стрессов, нехватки денег на оборудование, совещаний, делегаций, скандалов, смертности, борьбы за гранты, спонсоров и… за жизнь, конечно. Но именно здесь, в кабинете заведующего, в кресле, которое он не менял уже пятнадцать лет, за закрытой от всего отделения дверью он мог позволить себе расслабиться! И можно было разводить рыбок, потому что не было здесь ненавистных кошек, которых так любила его жена. И жены не было, и дочек. Хотя женщин и дома уже нет… Но они ушли, а табу на рыбок в доме осталось. От некоторых правил невозможно отвыкнуть.

Дверь распахнулась. Евгений Макарович закрыл глаза и слушал… Бах! Вот оно, он ждал этого. Ждал удара о стену и ждал прихода этого человека. Не потому, что что-то новое хотел услышать, и не потому, что было что обсудить. Просто как-то давно его тут не было. И давно никто так не открывал дверь, и давно не было плачущих медсестер, которые просятся перевести их к другому хирургу, и… вообще-то он по нему соскучился.

– Юра, я даже разворачиваться не буду. Дыру в обоях на стене я назову в твою честь, никто так больше сюда не заходит.

– Я предпочитаю, чтобы в мою честь называли стенты или методы операций.

Евгений Макарович раскрутился на кресле и обернулся к вошедшему. Мисценовский не заходил в кабинет. Так и стоял в дверях, в распахнутом халате, с расстегнутым воротом на рубашке и со вспотевшими висками.

– Юра, что?

– Три часа! Три часа вместо полутора я потратил на одного пациента! – закричал он.

– Почему?

– Догадайтесь!

– Юра, ты же знаешь…

– Я не знаю, я не хочу знать, почему мне опять привезли больного с инсультом по «скорой»! Я – нейрохирург, а не врач-диагност. Я не должен определять болезнь, мне должны все разложить, пока я надеваю перчатки…

– Но ты же можешь диагностировать!

– Я теряю время! Свое профессиональное и его – жизненное.

– Ну все же всегда хорошо…

– Не обходится! Евгений Макарович! – Он закрыл дверь. – Так нельзя работать! Я должен оперировать!

– Но так ты сможешь наблюдать… – Заведующий прикусил язык. Это молодым порослям можно рассказывать о преимуществах полифункционального подхода нейрохирурга к пациенту… Не ему. Этот уже все свое отнаблюдал, этого не проведешь…

– Юра, скоро… Обещают, что скоро у нас будет новый томограф.

– Евгений Макарович, мне не компьютерная диагностика нужна, мне нужны люди! Профессионалы, которые могут принимать решения, могут взять на себя часть ответственности, на которых можно положиться!

– Юра, здесь таких нет.

– Я же есть!

– Я не знаю почему! – искренне ответил Макарович.

Мисценовский вздохнул и оперся руками о стол. Он готов был выпустить пар.

– Юра, ты устал. Ты… – Макарович посмотрел в график и округлил глаза. – У тебя сегодня операция в семь была назначена!

– Я уже и не помню ее.

– Сейчас девять вечера! Ты что? Ты опять весь день стоял?

– А кого мне было ставить? Егора вашего? Никита тоже пашет. Я о чем вам и говорю! И не надо так удивляться, это повторяется изо дня в день. И вы правы, в этом только моя вина. Тут ничего не изменится, изменить что-то для себя могу только я сам. И я сам тут у вас торчу.

– Ты знаешь, у меня язык не повернется просить тебя остаться. И я благодарен, что ты…

– К черту вашу благодарность! – в сердцах бросил хирург.

Дверь захлопнулась со знакомым грохотом.

– Псих… – сказал Макарович, подсыпая корм рыбкам.

«Псих! – думал о себе Юра. – И зачем я к нему пошел?» Он винил во всем переутомление. Разбираться с руководством не имело смысла по определению, но пять операций за день, из которых ему интересна была только одна, вынудили его вспылить. Остальные четыре мог провести любой начинающий, но если бы не такой уровень диагностики! «Я здесь гибну, – думал Юра, умываясь в ординаторской. – «Из-за тебя люди гибнут!» – так мне говорил Шенклер, мой профессор? Чертов немец. Он всегда прав. Он так и предрекал, что мне в Украину можно только на пару месяцев, а потом здесь брать нечего. Я и не собирался ничего тут брать…»

Он сел за стол, включил компьютер, открыл почту. Пришло пять приглашений на конференции: Мюнхен, Гамбург, Амстердам, Турин, Владивосток… Куда бы полететь? Он чувствовал, что опять вскипает. Никуда, он привязан. Хватит оттягивать, пора звонить.

– Алло, Олег? Ну как вы?

– Отлично! Мишка спит, – весело ответил друг.

– Я уже выезжаю.

– Давай либо через десять минут, либо уже часика через два.

– Ты не один, что ли?

– А ты как думаешь?

– Я думаю, что у тебя мой сын, и я не думаю, что он совместим с твоими… девушками.

– Ну… он же спит!

– Буду через десять минут.

Он не мог сердиться на Олега. Не имел права. Олег – лучший друг, он просидел с Мишей весь день, он имеет право на личную жизнь. А он, Юра, из-за маленького Миши не может никуда лететь. На это он не имеет права. Когда он подъехал к дому Олега, тот уже вынес малого, одетого в комбинезон и завернутого в одеяло.

– Привет. – Юра принял сына в руки. – Что ты его, как капусту?