Наталья Гарбер - Тайные истории Пушкинских гор

• Название: Тайные истории Пушкинских гор
• Автор: Наталья Гарбер
• Жанр: Русское современное

Я люблю Пушкинские горы. Я здесь не пишу, а записываю, принимая и передавая традицию сердечного электричества этих мест. Пушкин – «наше все», поэтому в Пушкиногорье можно открыться таланту гения и силе мест, обрести себя и передать дальше творческую эстафету созидания души отечества. Душа эта невидима, посему напоминаю: все события и герои этой книги – вымышлены, и любые совпадения – случайны. А между тем, проживая вместе со мной эти истории, вы станете частью вселенских сил пушкинской поэзии и деревенского comme il faut, сердечности медсестры Арины Родионовны и жизнелюбия торговца Коли Хлебного, волшебства народных преданий и очарования сегодняшней человечности. Вы почувствуете дыхание пушкиногорских лесов, увидите красоту полевого разнотравья и попробуете живую воду из озера Кучане. Услышите музыку ветра над прудом у мельницы в Бугрово и стук яблок в ночном саду Тригорского, и причаститесь чистому духу этих мест. И когда откликнется пушкиногорью ваше сердце, то языком никогда не перестающей любви откроются вам главные тайны жизни на Земле. И тогда вы присоединитесь к героям этой книги, чтобы свободно, радостно и легко почувствовать – мы и есть эта страна.

---

На первых пятистах метрах шоссе я разбиралась с рычажками, что куда, а когда разобралась – ах, мама моя родная, это ж «Формула-1», а не катание после моего Stels’а получается! Велик ехал в любую горку на низких оборотах, а с горки на высоких аж летел! Пашка удивленно обнаружил, что еле поспевает за моей прытью, и порадовался, что городская поэтесса для покатушек сгодилась. А то он все-таки боялся, что я буду тормозить. Куда там – какой же русский не любит быстрой езды, я летела как стрела над окрестными полями!

Повернув с шоссе к табличке с мрачным названием «Подкрестье» и каким-то жутким развалинам из цементных плит, Пашка сообщил, что это бывший кирпичный завод, на коем работал его отец, но не в цехах, а бухгалтером – потому что на Второй мировой у отца оторвало полноги. Он, как и Пашкина мать, жил вон в той деревне (Пашка показывает рукой налево, за леса), но был культурный. Колхозная интеллигенция. А Пашка работает техником. Чего ж, говорю, ты в интеллигенцию не пошел? А я вообще никуда не пошел, отвечает Пашка, я велики люблю. И я его в этот момент одобряю, легко крутя педали по рябой дороге с выемками.

Через некоторое время мы выезжаем к мосту через речку среднего достоинства. Табличка гласит, что река – Великая. «И в ней много народу утонуло, – продолжает экскурсию Пашка: – Тут глубина метра два-три, но течение турбулентное – знаешь такое слово? Поэтому народ легко идет на дно… впрочем, есть такие, что и в канаве тонут. И тут таких много». Пашка горд собой – и слово иностранное ввернул, и от «таких» отстроился в моих глазах.

Глаза мои, впрочем, заняты красотой полей и придорожным голубоглазым цикорием, улыбающимся нам на ветру. Пашка замечает мой восторг и говорит неодобрительно: «Цикорий я не люблю. Мне один тут заказал ему набрать, так корни такие оказались крючковатые, кривые – я провозился день, всю округу перерыл, сам перемазался, а потом отмывай еще грязь с корней. В общем, лучше его сразу в банке купить в магазине, если надо».

А я цикорий в банке не люблю, но люблю на дороге за нежный голубой взгляд. Но мы уже съезжаем вдоль поля – Пашка не уверен, что это то место, но вроде то. Поныряв вперед-назад по проселочной дороге, Пашка встает у поперечного следа шин, ведущего в поле по высокой траве, и велит мне пощелкать левым переключателем, потому что иначе по полю не проехать. Я, привычная к своему Stels’у, который тут точно не проедет никуда, покладисто щелкаю, сажусь – и, о чудо, волшебный велик едет. Точнее сказать – плывет, как корабль по мелким волнам, ныряя носом вниз-вверх по неровной дороге.

Пашка велит ехать за ним, чтоб змеи не куснули и вообще не навернуться, и объезжать поваленные деревья – боится, чтоб ветки в спицы не попали, а то беда, все переломается в любимом велике. Я про змей не думаю, кручусь по дороге вокруг веток и за Пашкой, и постепенно вхожу во вкус этой качки, когда мы выезжаем к «тому месту, откуда я пару лет назад по три литра в день вывозил».

Это место – брусничник. Ягода в нем белая, незрелая, потому что начало июля. Неужели деревенский Пашка путает бруснику с земляникой, вяло после тряски думаю я. Но нет – Пашка пилит вглубь березняка, где как раз должна быть наша вожделенная делянка, к которой мы проехали семнадцать километров, по его оценкам. Интуиция говорит мне, что в березняке ягоды не будет, и не подводит – Пашка возвращается с разведки разочарованный. А я спокойна, потому что еду и за покатушками, и за ягодой, и за очередной новеллой, и мне любой поворот сюжета на благо. Нет ягоды – я вынимаю квас, и мы его дружески дудим из одного горла.

Тут есть еще место, говорит Пашка, там, где мы как раз с кузеном были давеча. А это что же? – говорю я про брусничник, где мы стоим. Это тайное место, мое, но сейчас тут – ничего, видать именно потому, что раньше было – завались. А до кузенового места сколько? Еще шесть километров по лесу. Но я отсюда без полного бидона не уеду, ерепенится Пашка. Бидон у него трехлитровый, и предполагает промышленный сбор, в который я не верю, но – ладно, говорю, едем еще шесть километров, мне для фигуры это очень даже полезно.

Мы возвращается, ныряя в поле на великах, обратно, и через пару поворотов по знакомому уже шоссе сворачиваем на альтернативную лесную дорогу. Там может быть грязно после дождей, но Пашка говорит, что байки грязи не боятся, и мы рулим вниз, неожиданно быстро досягая места назначения. Там снова березняк, но по дороге действительно мелькают редкие ягодки, и земляничника, то есть самой листвы, – много. Дорога непроезжая, но Пашка уводит наши велики в лес и там их привязывает к осине на случай, если придут враги забрать его любимцев.

Комары в лесу взлетают тучами, я мажусь кремом и пшикаю репеллентом поверх, потому что иначе беда. А потом иду за Пашкой на просеку, где должна быть ягода «еще с того раза, что с кузеном мы тут». Ягоды мало, Пашка велит становиться на колени, иначе не видать, но мне уже все ясно – мать в детстве меня водила по землянику в Эстонии, и что такое поля для промышленного сбора, я знаю отлично.

Я решаю для себя, что здесь мы – для небольшого перекуса «с куста» и отдыха перед дорогой обратно. Поэтому я отделяюсь от Пашки, нахожу пару спелых малинников, обираю их и, разомлев на солнце, думаю о своем. Когда малина на кусте кончается, я брожу по вырубке, склевывая редкие, но сладкие земляничины, и вспоминаю сказку про дудочку и кувшинчик, когда нахожу ягоды там, где уже, казалось бы, прошла. И еще я думаю, что нигде сегодня в другом месте не хотела бы находиться, так мне славно под этим солнцем в этих перелесках.

Пашка вылезает из-за куста и говорит, что пойдет искать ягоду в лес, глубже, а если что – он будет мне свистеть. Вынимает из кармана спортивный свисток и верещит в него. Я хихикаю – он начинает напоминать мне тренера Боба из фильма «Сбежавшая невеста» с Джулией Робертс, где она сбегает от Боба к роскошному Ричарду Гиру, а потом и от Гира, но, правда, ненадолго и с возвратом.

Мой Гир далеко, но думая именно о нем в земляничнике, я как раз и поняла, что нахожусь ровно там и так, где и как хочу. В чудесной природе с приятными мыслями и назревающей новеллой. Поэтому я киваю на Пашкины планы, и он удаляется в лес со своей дудочкой-свистком. А я делаю рейд дальше по дороге, что привела нас сюда – там тоже мало ягод, но зато над своей головой я наконец замечаю облако насекомых, которые активно делятся планами по поеданию меня, как только кончится действие репеллентов.

«Намазззаласссь, ззззарразззза», – злобно жужжит над моей головой толстый слепень. «Жжжадина, жжжуть!» – вторит ему суетливая мелкота. И все они кружат, жужжат, но не садятся: репелленты работают три часа, и мы все это знаем, поэтому я доедаю редкие ягоды по дороге и возвращаюсь ближе к великам, понимая, что скоро надо ехать назад. Пашка углубился в чащу, и на мои крики уже даже не свистит. А я устала сидеть в лесу и хочу снова пережить «Формулу-1» на шоссе. Хотя вернее было бы называть мой вояж «Тур де Франс», это ж там, как мы все знаем из фильма «Амели», люди на великах шпарят среди Елисейских полей, привет Ире-фее из славного города Парижа.

Меж тем наши с Пашкой велики связаны с деревом. Но, ура сотовой связи – я звоню свистуну на мобильник и получаю код. Отвязав своего коня и оставив Пашке пустой желтый бидон, я выкатываю на проселочную дорогу, собирая там дивные мелкие кустовые ромашки – авось, доедут. Обратная дорога дается мне на удивление легко, только машины уже разъездились – они пылят по дороге, и я вся в песке с ног до головы. Но Пушкиногорские поля лучше Елисейских, и у меня выходит дивный «Тур де Пуш»!

По дороге от Подкрестья мы проезжали пруд, про который Пашка сказал, что на самом деле это карьер, вырытый кирпичным заводом отца. Но когда я туда подъезжаю, то от идеи искупаться отказываюсь – с этой стороны карьер стал болотом, а с той с матом и кряканьем купается местная молодежь. У меня купальника нету, и это тебе не интеллигентное Петровское – идею плавать голяком поймут неправильно и с тем же матом, и разбирайся потом. Я в своей стране народа не боюсь, но и провоцировать тоже не хочу – глупо.

И я прокатываю свой «Тур де Франс» дальше, познавательно отмечая, что вдоль поселковой дороги в самых неудачных местах натыканы палки с рыжими телефонами под синими козырьками. Стоят они, новенькие и блестящие, с надписью типа «Евросвязь» на повороте с дороги в поле возле реки Великой, у заброшенных заводов или покинутых школ, и черт еще знает где, народ там точно не ходит лет пятьдесят. Видимо, эта контора застряла в прошлом веке и не знает ни о существовании сотовых телефонов, ни о том, чем вообще люди живут, мельком замечаю я, выворачивая мимо очередного неуместного сине-рыжего устройства на финишную прямую к Пушкинским горам.

Ставлю велик на большую скорость, и мимо указателя «Барабаны – 34 км» (надо будет съездить, хорошее название!) влетаю птицей в знакомый перегон к Мавзолею – так зовут здесь здание культурного центра, которое, действительно, мраморным дизайном с колоннами и неуместной величественностью выглядит среди деревенского ландшафта как захоронение советской власти.