Владимир Волкович - Судьба на роду начертана

• Название: Судьба на роду начертана
• Автор: Владимир Волкович
• Жанр: Историческая проза
• Год: 2014
• ISBN: 978-5-905939-28-0

Великая Отечественная война, ранение, плен, побег, лагерь, трудный послевоенный быт, перестроечная разруха… Что помогло герою романа не просто выжить и одолеть все трудности и испытания, выпавшие на его долю, а прожить яркую жизнь и закончить свой путь в окружении большой счастливой и дружной семьи? Автор красной нитью проводит сквозь повествование ответ на этот вопрос. Какой? Об этом читатель узнает, когда познакомится с этим удивительным произведением…

---

– Здравствуй, моя любимая.

У Али вдруг забилось сердце так, что, казалось, одеяло поднимается на груди в такт его ударам. От его голоса, слегка хрипловатого, и такого родного перехватило дыхание:

– Я… я… – Она пыталась что-то сказать, но в пересохшем горле рождались только невнятные звуки. – Я… ждала… тебя…

Борис приподнял лежащую поверх одеяла тонкую руку и прижался к ней губами.

Слезы подступили к глазам, она хотела сдержать их, но не смогла. Тогда Борис наклонился к ее лицу и начал целовать, ловя губами слезинки.

Она обхватила руками его голову, с такою же, как раньше, густою копной волос, но уже изрядно тронутых сединой, и судорожные рыдания сотрясли ее тело.

Борис молча гладил вздрагивающие плечи, и от его сильных рук вливалось в Алю такое успокоение, что она постепенно затихла.

Вглядывалась в его до боли знакомое, но в чем-то изменившееся лицо и отмечала про себя жесткие складки у рта, морщины на лбу и косой шрам, уходящий куда-то за ухо. Лишь глаза оставались такими же озорными и веселыми.

Сколько же лет, Боже, сколько лет они не виделись, десять, всего десять, а кажется, целую вечность. За эти десять лет они прожили целую жизнь. Они изменились, они стали другими, но то, что их соединило когда-то, не изменилось ничуть. Наоборот, это чувство перебродило за годы, и из молодого, ординарного вина настоялось крепкое, густое и хмельное. И они пили его сейчас, и каждая клеточка их тел внимала и впитывала этот необыкновенный, божественный напиток.

Борис целовал губы, шею, грудь, и от этих поцелуев Аля напряглась, и ее забывшее мужскую ласку тело рвалось навстречу этим жадным губам, этим быстрым горячим рукам, этой мужской тяжести, которую она хотела ощущать бесконечно.

Борис сбросил с себя одежду и осторожно снял с нее платье, в котором она выбежала из дому за молоком. Она не почувствовала никакого смущения от того, что ее рассматривает ставший за десять долгих лет чужим, но навсегда оставшийся родным человек. И когда он прижался к ней вздрагивающим от волнения и желания телом, затрепетала, ощутив знакомый запах своего единственного мужчины.

И потянулась к нему, и хотела в этот миг только одного: отдать ему всю себя без остатка, исчезнуть, слиться, став с ним единым целым. Распахнула ноги навстречу стремящемуся к ней естеству, обвила его кольцом своих рук и ног, боясь выпустить хоть на секунду, страшась, что он снова исчезнет навсегда.

И этот клубок слившихся тел уже жил своей отдельной жизнью, двигался, как единое целое, и замирал. Души их слились, как и тела, и сердца их стали одним огромным сердцем и бились в унисон, и уже невозможно было отличить одно от другого, и мир перестал существовать для них. Но вот яркая вспышка, как взрыв Вселенной, как первый миг творения, пронзила их тела, и они забились в сладостных конвульсиях, предшествующих рождению новой звезды, рождению новой жизни.

Спустилась с небес душа их дочери и обрела плоть, которую они вновь зачали в этот миг.

– Мне надо идти, любимый, ты знаешь, у меня дочка, ей два года. Я оставила ее почти без присмотра.

– Я все знаю. Нет не все, – Борис запнулся, и Але послышались осуждающие нотки в его словах.

Она и так чувствовала себя виноватой, как будто совершила преступление, за которое нужно будет отвечать. Показалось, что он сейчас может повернуться и уйти так же неожиданно, как появился. Она и не знала толком, как он оказался в городе, и что это за чудесная сила заставила ее обернуться. Борис успел сказать только, что снимает эту комнату в старинном доме уже третий день. И каждый день дежурит возле ее дома, чтобы хоть одним глазком взглянуть на нее. Он и принес ее сюда, когда она потеряла сознание, благо дом этот находится совсем рядом.

Аля прижалась к Борису, он гладил ее по волосам, по спине, они стояли у двери и готовы были вот-вот расстаться, но не могли оторваться друг от друга.

– Боря, я знаю, что виновата перед тобой, – Аля почувствовала вдруг себя маленькой девочкой, школьницей, которую должны наказать за провинность, и думала лишь о том, чтобы это не было слишком больно.

– Да что ты, выбрось из головы даже саму эту мысль о какой-то вине, – Борис отодвинулся от Али и голос его стал тверже и жестче, – ни ты, ни я, никто не виноват в том, что случилось, это война проклятая…

Он снова прижал к себе Алю и целовал ее сразу осунувшееся лицо.

– Когда мы увидимся? – спросил тихо в самое ухо.

– Вечером.

– Вечером, – повторил он, как эхо, и прижался губами к ее губам.

Тихий, теплый вечер опускался на город. Здесь, в южных краях, такие вечера с мягкой, подкрадывающейся прохладой вытесняют постепенно с городских улиц дневной раскаленный жар. Качающееся воздушное марево поднимало вверх тепло остывающего камня домов, быстро наступающая темнота сумерек скрадывала неприглядность и неубранность развалин, печальных следов прошедшей войны.

Аля и Борис сидели на открытой веранде кафе, которое в этот день не могло похвастать обилием посетителей. Да им и не нужно было никого. Маленький столик на двоих стоял у самой ограды летней деревянной площадки, за которой уходила вдаль узкая, зеленая улочка. Ветки деревьев любопытно простерли над ними свои кроны, и далекая Вега уже вышла на темный небосвод полюбоваться на одинокую парочку. Женская рука покоилась в широкой мужской ладони, и было ей там тепло и уютно.

Впервые за последние годы Аля почувствовала спокойствие, когда не надо было никуда спешить, ничего решать, рядом сидел человек – кусочек ее существа, который разделит все ее беды и горести, и примет на себя ее проблемы.

Бутылка кисловатого молдавского вина была уже наполовину опорожнена, и ровный негромкий голос Бориса только слегка рассеивал сгустившуюся тьму.

Глава вторая На войне, как на войне

За окном вагона проплывали печальные пейзажи. Едва припорошенные снегом почерневшие развалины домов, обезлюдевшие городки и деревни, черные остовы сгоревшей техники, повсюду следы пожарищ и недавних боев.

Борис задумчиво глядел в окно. Уже третьи сутки двигался эшелон к фронту. Вернее, шло с десяток эшелонов, растянувшихся на много километров. Столько понадобилось для транспортировки дивизии. Борис все еще переживал разлуку с Алей, в ушах звучал ее мелодичный голос, руки ощущали атласную гладкость кожи.

Волновала неизвестность впереди – фронт, о котором он был уже столько наслышан. Фронт представлялся ему чем-то изначально героическим, где каждый может совершить подвиг. Так рассказывали ветераны, которых много было в дивизии, после ранения люди снова возвращались в строй. Но и то, что на фронте тесно переплетаются между собой смерть и грязь, высокое и низкое, героическое и подлое, тоже рассказывали…

Под монотонный стук колес Борис задремал, потом улегся на полку и проспал до утра, до той поры, пока не прозвучала команда: «Подъем».

Поезд стоял на каком-то полустанке. Около разбитого здания вокзала собрались офицеры, ощущалась та тревожная суета, которая предшествует большому движению.

«Похоже, приехали», – подумал Борис.

Через час колонна бойцов уже шагала по схваченной утренним морозцем полевой дороге.

К вечеру достигли переднего края. Дивизия сменила какую-то часть, сильно потрепанную в последних боях. Ребята из пополнения успели переброситься несколькими словами с усталыми, почерневшими от непрерывных боев бойцами, и часть отвели во второй эшелон дивизии.

Каждый взвод разведроты придали трем батальонам полка для усиления, предстояло наступление. Разведчики заняли просторные, хорошо оборудованные землянки около командного пункта полка.

На следующий день Бориса и еще нескольких разведчиков вызвал в землянку командира взвода. Лейтенант Никифоров в телогрейке и кубанке, сдвинутой на затылок, сидел над картой, что-то отмечая на ней карандашом. Наконец, когда все собрались, он оторвался от карты и как-то буднично произнес:

– Нам поручено взять «языка».

Для разведчиков это была опасная, но привычная работа. Лейтенант рассказал, как будет проводиться операция. Расчет строился на внезапности: снять часовых, проникнуть в блиндаж и захватить немца, желательно офицера. Потом немедленно отойти к своим. Вести «языка» будут двое, остальные две пары разведчиков по очереди обеспечивают прикрытие. Всего в операции участвует шесть человек. Возглавлять группу поручили старшему сержанту Горбанько, опытному, закаленному в боях разведчику.

Спустя три часа группа собралась в траншее и по команде бесшумно растворилась в темноте. Стояла безлунная, безветренная ночь. Слегка подмораживало, изредка взлетали ракеты, разрывали темноту пулеметные и автоматные очереди.

К первой траншее группа подобралась незамеченной. Некоторое время выжидали, но в траншее так никто и не появился. Горбанько шепотом сказал:

– Фрицевское начальство по блиндажам греется, а здесь только часовых можно встретить, много ли от них толку как от «языков». Продвинемся глубже в оборону немца.