Еремей Парнов - Третий глаз Шивы

• Название: Третий глаз Шивы
• Автор: Еремей Парнов
• Жанр: Исторический детектив
• Год: 2015
• ISBN: 978-966-14-8608-8, 978-966-14-8316-2, 978-5-9910-3118-9, 978-966-14-8607-1

Новое расследование инспектора Люсина!

Известный химик, изучавший свойства драгоценных камней, бесследно исчезает из своей квартиры. А вместе с ним – редчайший алмаз, который называют Третьим глазом Шивы. В ходе расследования инспектор узнает удивительную историю знаменитого индийского бриллианта… Есть ли связь между исчезновением профессора и тайной алмаза? Инспектор Люсин должен раскрыть эту загадку…

---

На какой-то непостижимый по краткости пугающий миг они оба застыли: человек и змея. Первым не выдержал человек. Старик прищурился, чтобы унять резь в напряженных глазах, и отвел руку. Он уже знал, что не повторит попытку завладеть Памбой. Слишком уж старым почувствовал он себя и неуверенным перед этой большой коброй! Да и зачем она ему? Разве не стоит в его хижине глиняный горшок с Памбой, пусть и не столь большой, но равно угодной Шиве?

И, не отрываясь от пустых, скупо поблескивающих глаз рептилии, старый жрец отступил и распрямился.

– Прими мое угощение, о кроткая, благородная Памба, – смущенно пробормотал он. – Оно от чистого сердца, и клянусь, что никогда более не нарушу твой покой.

Напряжение разом схлынуло, и старик почувствовал, как дрожит в нем каждая жилка. С новой силой возобновилась стреляющая боль в пояснице.

В зарослях слоновой травы прошелестел ветер. Старик взглянул вверх. Лесистые вершины гор накрывала лиловая тень. Волнистый перламутр неба померк, и первые летучие собаки порывисто заметались вокруг исполинского баньяна. Отовсюду слышался жестяный скрежет цикад. Над самой землей проносились гудящие бронзовые жуки и с тяжелым стуком бились о бамбуковые жерди хижины.

«Не иначе будет гроза, – поежился Рамачарака, – и Сурья гневается…»

Остывающий солнечный шар уже коснулся зубчатого контура непроглядных джунглей. Белая пена скачущего по камням ручья мелькала сквозь тростники тоскливым малиновым светом. Вновь прошелестел, но уже с другой стороны короткий и резкий порыв ветра. От деревни донесся удушливый запах паленого кизяка.

Старик пал на колени и с молитвой проводил светило. Когда оно провалилось за черной, сделавшейся вдруг удивительно плоской стеной леса, обезьяны испустили неистовый вопль, словно оплакивали последний свой день. Но прежде чем тьма сделалась непроглядной, старик поймал скупое свечение остывающего перламутра и тени стервятников, которые устремились к закату, помахивая отяжелевшими крыльями…

Гроза обрушилась после полуночи. Молнии будто подхлестывали одна другую, и небо беспрерывно мигало мертвым трепещущим светом. А вскоре все потонуло в шуме дождя, лопающихся пузырей и жадном чавканье мгновенно раскисшей земли. Неистовство громовых стрел Индры не знало предела. Казалось, что сами горы трещат под их ударами, как пустая ореховая скорлупа. Низвергнутые с вершин потоки устремились в долину, сворачивая по пути камни, ломая опутанные лианой стволы. В считаные минуты все вокруг было залито вспененной водой и, подобно небесной тверди, засверкало яростным металлическим блеском. Но тут же горячая завеса пара, как матовое стекло, смазала все очертания. Остались лишь мутные вспышки, грохот и рев.

Гималайских купцов Лобсана и Пурчуна непогода захватила вблизи перевала. Сначала они решили искать приюта в маленьком храме, посвященном хранителям гор, но все подходы к нему заросли, а продираться сквозь дебри опутанных колючками можжевельников и рододендронов было немыслимо.

– Пойдем лучше вниз, – предложил более опытный и хорошо знавший эти места Пурчун. – Там много пещер, и мы наверняка набредем на одну из них.

– Да сохранят нас боги в эту лихую ночь! – согласился Лобсан и поспешил вслед за товарищем, который, закрыв рукой лицо от молнии, сошел с дороги и остановился под сосной.

– Того и гляди хлынет! – сказал Пурчун, взглядом выискивая спуск. – Где-то здесь должна быть тропинка.

– Ом-мани-падмэ-хум! – Лобсан только прошептал охранительную формулу, которая, как его учили, годилась на все случаи жизни. – Наши ламы в такую ночь выпускают в помощь путникам небесных коней.

– Слушай больше! – огрызнулся Пурчун, вырывая плащ из когтей ежевики. – Неужели ты и вправду веришь, что бумажные лошадки, которых пускают по ветру монахи, превращаются в живых скакунов? Ты видел это своими глазами?

– Однажды я нашел в горном ущелье оседланную лошадь!

– Где это было? – Пурчун ловко спрыгнул с высокой ступени и остановился, чтобы помочь спутнику.

– В Ладаке. У красной скалы, где нарисован Махакала и стоят пять белых ступ.

– Знаю это ущелье. – Пурчун, прижавшись спиной к нависшему над обрывом камню, обогнул опасное место. – Наверняка лошадь принадлежала какому-нибудь путнику.

– Куда же он тогда девался? – возразил догнавший его Лобсан.

Жители неприступной гималайской страны, где сверкающие хребты царапают небо, а в пропастях стынет синий туман, они не боялись здешних невысоких гор, вершины которых не знают снегов. Даже когда обрушился ливень и по отвесной, поросшей цепкими вьюнками стене хлынули глинистые потоки, они продолжали спускаться все так же уверенно и быстро.

– Куда же тогда девался человек? – вновь спросил Лобсан, когда они присели передохнуть в неглубокой нише.

– Может быть, он упал в пропасть или его утащили духи, – высказал предположение Пурчун. – Но скорее всего лошадь просто убежала вниз с ближайшего перевала… А что ты с ней сделал?

– Как – что? – удивился Лобсая. – Взял себе!

– Даже не попытался отыскать хозяина?

– Зачем? Я был уверен, что это небесный конь, которого послали мне ламы!

– Сказки! Я встречал таких красивых лошадок! – усмехнулся Пурчун. – Они запутались в кроне старого кедра… А человек, чью лошадь ты взял, мог без нее погибнуть.

– Дар богов следует принимать со смирением.

– Шакьямуни[5] учит нас помогать людям.

– Не будем спорить, Пурчун! – вздохнул Лобсан. – Да минует нас гнев здешних богов. Я тебе говорил, что не следовало продавать лошадей.

Они действительно, выгодно распродав в городе все сто восемь тюков сомы, собранной в сиккимских горах на шестую ночь после полной луны, сбыли и всех лошадей вместе с повозками. Поэтому и возвращались теперь на родину пешком.

– Куда бы ты девался сейчас со своей лошадью? – огрызнулся Пурчун. – К тому же мы взяли за них хорошую деньгу!

– Что верно, то верно, – согласился Лобсан. – Мы выручили за своих лошадей чуть ли не втрое.

– Вот видишь! А в Непале мы купим яков и, не успеешь оглянуться, очутимся дома.

– А что они находят в нашей траве, эти прессующие? – Лобсан вынул из-за пазухи ячменную лепешку и, разломив, дал половину товарищу. – Арак, который тибетцы гонят из молока, думаю, окажется покрепче.

– У каждого народа свои обычаи. – Пурчун принялся лениво крошить лепешку, бросая кусочки в рот.

– Это, конечно, так. – Лобсан недобро усмехнулся. – Но ты заметил, как они относятся к нам?

– А как? Купили весь товар и цену дали хорошую.

– Неужели ты не заметил, как они смотрели на нас, эти дважды рожденные?[6] Как на нечистых животных! Они брезгали прикоснуться ко мне даже мизинчиком!

– У каждого народа свои обычаи, – упрямо повторил Пурчун. – Они и к своим так относятся. Брахман никогда не сядет есть рядом с крестьянином или купцом. Таков закон.

– Наши ламы ведут себя не так.

– Разные ламы бывают…

– Мы с тобой в глазах брахманов нечисты вдвойне! Удивляюсь, как они пьют потом молоко из нашей травы, – Пурчун засмеялся, – после наших нечистых рук.

– Это их дело.

– Ты прав, Пурчун, что каждый народ живет по-своему, но согласись, более дурацких обычаев, чем здесь, нет нигде в мире. Только посмотреть, как они покупают сому, и то можно со смеху надорваться. Коровами расплачиваются!

– И только белыми, – подхватил Пурчун, – а глаза чтобы золотые… Где это видано, чтобы у коров были золотые глаза?

– А им все равно! – махнул рукой Лобсан. – Скажут, что дают тебе за воз травы корову с золотыми глазами, и кончено. Какие они на самом деле, никого не интересует. Чудеса прямо…

– Нам-то что? Коли на базаре можно тут же продать корову…

– Не продать, – наставительно поправил Лобсан, – а обменять. Корову с золотыми глазами сперва меняют на золотую траву, а потом она уже зовется белой, выменивают обратно на белый металл – серебро. Как тут удержаться от смеха?

– Достань из-за пазухи мешочек с серебром и позвени. Сразу станет не до смеха.

– Что верно, то верно. – Лобсан сразу поскучнел. – Для себя не так-то много останется! Куда ни ступи, всем надо дать: страже, отшельникам, старосте…

– Ты забыл монастырь, – подсказал Пурчун. – А это как-никак третья доля.

– Думаешь, монахи знают, сколько мы выручили?

– Тут ты, я вижу, не очень боишься надуть богов? – засмеялся Пурчун, довольный, что сумел поддеть приятеля. – И лошадь, как я понимаю, ты тоже ламам не возвратил?

– Что ты! Как можно? – испугался Лобсан. – Я просто так сболтнул. Разве можно обмануть главного ламу, в котором воплотилась душа чудотворца Падмасамбавы? Он все видит наперед, все знает издалека.

– А лошадь у красной скалы? – напомнил Пурчун.

– Что лошадь? Лошадь я продал, – тихо сказал Лобсан и опустил голову.

– Как? Как ты сказал? – Пурчун приложил ладонь к уху. – Повтори! Я не расслышал. – Грохот небесной битвы действительно заглушал нормальную речь. Поэтому они почти кричали друг другу, хотя и сидели бок о бок. – Если ты продал лошадь, то деньги все равно нужно отдать монастырю.