Игорь Буторин - Афоня или путешествие тверского купца Никитина до Древа желаний. Сказка для взрослых

• Название: Афоня или путешествие тверского купца Никитина до Древа желаний. Сказка для взрослых
• Автор: Игорь Буторин
• Жанр: Русское современное

Молодой тверской купец Афанасий Никитин находит древнее родовое завещание с картой, на которой означен маршрут к Древу желаний в Индии. Ее выкрал из библиотеки Царьграда пращур Никитиных – храбрый берсерк Ингварь.

В путешествие Афоня берет с собой философствующего медведя Зигмунда.

Разведчик иезуитов устремляется в погоню за Афанасием.

В повести много аллюзий. Повествование изобилует неожиданными поворотами сюжета и непредсказуемыми реакциями персонажей на все превратности путешествия.

---

И снова народ смеялся и обзывал меня «уродом-в-жопе-ноги», как будто у них самих из жопы руки растут. Так история, сделав свой виток, вернулась в то же самое место. Снова я был, как маленький ребенок-уродец, а вокруг здоровые и жестокие люди. Илья, выпустив за время нашей битвы боевой пар и пыл, меня больше не поколачивал, но на душе от такого неприязненного ко мне отношения окружающих все равно было очень муторно. Помню, в Смоленске привязался к Муромцу один итальянец, звали его Давинча. Продай, говорит, мне своего голема, я его формалином от вшей обработаю и в кунсткамеру определю, да портрет его напишу, чтобы остался в науке и искусстве великолепный экспонат-экземпляр – Уродавжопеноги.

Но Илья-то мужик хоть и суровый, но моментами сердобольным бывает. Аккурат во время приступа его сердобольства отпустил он меня на все четыре стороны, истребовав предварительно, клятвы не рэкетирствовать более в российских пределах. Если нарушу клятву, то по уговору, он должен будет вырвать мне яйца. Хотя они мне уже и не к чему вовсе, так как после такого позора и нервных переживаний, стал я импотентом, причем окончательным и бесповоротным.

Мои наложницы, всей своей ордой устремились на юга. Слышал о них, что образовали амазонское государство в горах Кавказа. Набеги совершают, мужиков воруют, один раз в год трахаются с ними до полного изнеможения, а потом бритвой по горлу и в озеро. И называется сия традиционная ежегодная процедура – агапевесса. Пацанов народившихся после этого полового беспредела, ясное дело, убивают, а девчонок воспитывают в своих традициях матриархата и мужененавистничества.

Я же отпущенный, не путать с опущенным, Ильей Муромцем пошел на Север к чухонцам и турмалайцам, как к народам темным и верящим в сказки и былины про мою былую мощь и силу. Однако и в тех пределах не было мне счастья. Местные шаманы заподозрили во мне конкурента, так как сильно я смахивал на местных божков вырезанных неумелой рукой северного охотника из моржового хера. Да и холодно там сильно. Местных баб мне в постель подкладывали, но они мне были уже не интересны, потому и не было у меня никакой популярности в тех краях. И понял я, что среди вечных снегов жить мне никак нельзя.

Мое положение усугублялось еще и тем, что водку поморские купцы, привозили по Северному морскому пути лишь один раз в год, когда сходил лед. А кончалась она в первый же вечер, так как все малые народы Севера сильно охотчи до нашей огненной воды и пьют ее самозабвенно до полного вымирания этнической группы. А без водки в тех краях, повторюсь, уж очень холодно.

Таким образом, однажды собравшись с духом и своровав мешок сушеной трески, я отправился на юг. Шел я, имея слабую надежду, что за былые сексуальные заслуги мои наложницы, а ныне жестокие амазонки выпишут мне маленькую пенсию и поселят где-нибудь на берегу горной речки век доживать в мечтах, меланхолии и философских думах про все сущее. Однако подагра внесла свои коррективы, вот и пришлось мне здесь приостановиться – буквально в двух бросках томагавка от Кавказа. Тем более что здесь есть лечебная грязь, которая, говорят, помогает от суставов. Вот подлечусь маленько и подамся к амазонкам на пенсион.

* * *

– Да-а, – резюмировал Зигмунд. – Остросюжетная биография у вас господин Соловей-разбойник. Кстати, Илья Муромец служит теперь командиром погранотряда и велел передать тебе его пламенный привет и сказать, что он тебя помнит и даже, наверное, немного любит… как боевого товарища.

– А вы все: пидор, да пидор…– растрогано проговорил русский Дон Корлеон и чувственно прослезился. – Я Илюшу тоже век не забуду…

– Ладно, дед не обижайся, – вступил в разговор Афоня. – Мы не по злобе. Просто пидоров не любим. Да и за что их любить, мы же не голландцы какие, а русские люди —великая нация…

– Попер великодержавный шовинизм, – закатил глаза косолапый. – А скажи, как местный рэкетир, правильно ли мы движемся в сторону Дербента?

– Аккурат, – молствовал Соловей. – Дойдете до моря Иранского, и вдоль побережья шуруйте, а там не промахнетесь. А куда после Дербенту пойдете?

– Да есть, одна мыслишка, – стал нагонять тумана Афоня. – Думаю оттельдова еще до Индии прошвырнуться.

– Во, классно, – преобразился пенсионер разбойной деятельности. – Привези мне Афоня «Камасутру», а?

– Я вам всем чё, транспортная компания что ли? – забузил Афоня.

– Ну, тебе что тяжело, у тебя есть медведь и вон конек Квазимода. А книжка она места много не займет, а мне старику будет радости, глядишь, напишу сексологический труд для будущих покорителей женских сердец и прочих рабов собственных гениталий.

– Нет, быть может, это раритет какой индийский, а мне проблемы с таможней не нужны.

– Афоня-друг, я тебе дам живой виагровой воды, каплю капнешь себе в кубок, и все – любая красотка твоей будет, а ночи наполнятся неутомимым и разнообразным сексом.

– Ладно, хрен с тобой, давай свою воду, пошукаю в Индиях твою книгу и отправлю с оказией наложенным платежом, – согласился путешественник.

А Зигмунд усмехнулся и подумал, вот ведь старый онанист, на погост понесут, а все дрочить собирается в расчете на утреннюю эрекцию.

Засим и распрощались. Друзья подались на юг, а Соловей-разбойник направился к луже своей лечебной грязи, которая на поверку оказалась обычным коровьим навозом. Доверчивыми с годами становятся пожилые люди. Кто-то посмеялся над стариком, а он, простая душа, и поверил, что коровье говно вылечит его от подагры и прочих старческих недугов. Эх, старость – не радость. Ведь, зачастую только из-за того, что пожилого человека каждый мудак обидеть, не только может, но и всегда норовит, потому и живут они, бедолаги, как дворняжки, ожидая все новых жизненных ударов. Причем глумления над беззащитным всегда происходит, хоть и не по злобе, но с непременным циничным удовольствием. Как будто чаша сия – немощи старческой, минует самого обидчика. И вся жизнь русского дона Карлеона – Соловья-разбойника, яркое тому подтверждение. Покуражился в молодости, теперь отвечай, и основательно подорванным здоровьем, и моральной униженностью, и обидами от окружающих тебя более молодых и здоровых.

Иезуит

Настало нам время поближе познакомиться с Карлой, который должен был обеспечить невозвращение Афони Никитина в родные края. Его шлюпка отбыла по Волге вскорости после торгового каравана, увозившего наших путешественников к дербентским берегам. Карла хоть и выглядел неказисто, но был мужичком жилистым и споро налег на весла и в течение дня не терял караван из виду. Зато когда торговая флотилия остановилась на первый ночной привал, Карла не мешкая, греб всю ночь вниз по великой реке и обошел путешественников на много верст.

Он первым попал в волжские плавни, и быстро договорился с калмыцким Сангаджи-ханом, чтобы тот направил своих безобразников разобраться с торговым караваном из Твери. Сангаджи, быть может, и не стал бы ввязываться в это предприятие, тем более Илюмжин-шах не одобрял разбоев, но подходило время верблюжьих бегов и ему срочно нужно было прикупить парочку дромадеров, а свободных денег, как обычно не хватало. Хотя у него уже паслось в бескрайних степях огромное стадо своих арабианов, но, как звучит арабская пословица – лишний верблюд в стаде никогда не бывает лишним.

Когда же караван был разграблен лихими калмыками Сангаджи, Карла не нашел, как рассчитывал, среди разоренного флота ни Афони, ни его медведя. Иной бы впал в отчаяние, но Карла был непрост, и впадать в отчаяние было не в его правилах, а иначе, какой бы он был иезуит, да, никакой и вообще был бы и не иезуит вовсе.

Мы уже упоминали о его загадочном появлении в Твери – пришел Бог знает откуда, зачем-то по собственной воле напросился в холопы к Калистрату. Да никто, собственно, об этом не задумывался, мало ли людишек бродит по свету, каждый своего счастья мытарит…

На самом же деле Карлу интересовала карта, которая была присовокуплена к путевке в дербентские края, которую почивший в бозе тверской купец Никитин, завещал своему старшему сыну Афоне. А сам Карла был никто иной, как посланный орденом иезуитов разведчик с заданием – завладеть этой картой.

Дело в том, что это была единственная версия старинного путеводителя, составленного стратегами Александра Македонского во время индийского похода этого великого полководца древнего мира. И только на ней, и об этом доподлинно знали иезуиты, был начертан путь к Древу желаний. Как известно Македонскому не удалось достичь этого волшебного дерева и он вернулся из того похода так и не исполнив главной цели своей кампании – не испросив у Древа желаний еще большего могущества, чем он смог взять своим мечом.

Как эта карта попала к Никитиным? Да все очень просто. Никитины вели свой род от отчаянного берсерка Ингваря, пришедшего на Русь вместе с Рюриком. Осел и остепенился Ингварь на новой родине, после того, как влюбился в красавицу кривлянку Ульяну Путятичну. Вот от их брака и пошел весь род Никитиных. Известно еще, что спустя сотни лет потомок Никитиных бой-баба НикитА, заслужила всеобщий интерес своими убийственными приключениями, где проявились безбашенность берсерка Ингваря из варягов-разбойников и красота Ульяны Путятичны из кривичей. Однако эти сведения к нашему повествованию отношения не имеют и появились здесь просто так, для расширения кругозора.