Валерий Лейбин - Психоаналитическая традиция и современность

• Название: Психоаналитическая традиция и современность
• Автор: Валерий Лейбин
• Жанр: Психотерапия
• Год: 2012
• ISBN: 978-5-89353-369-9

В книге представлены исследования и материалы, отражающие авторские размышления об актуальных проблемах психоанализа. Предметом осмысления являются вопросы, касающиеся перипетий развития психоанализа в России, эволюции психоаналитических идей о сексуальности, любви и нарциссизме, дискуссий, нашедших отражение в зарубежной и отечественной литературе, а также тех новых аспектов теории и практики психоанализа, которые связаны с использованием современных информационно-коммуникационных технологий.

---

Очевидно, что читатель, пытающийся понять мотивы поведения Раскольникова и сопоставляющий картину убийства старухи с предшествующим сновидением главного действующего лица романа, обнаружит в описании ужасной сцены у трактира некие знаки, прямо указывающие на связь прошлого с будущим. Это, прежде всего, испытываемое Раскольниковым чувство страха, которое охватывало его в детстве и которое наблюдалось у него в момент совершения преступления. Кроме того, и в сновидении, переносящем Раскольникова в детство, и наяву, во время убийства старухи, фигурирует одно и то же орудие преступления – топор. Правда, в сцене гибели маленькой клячи топор не является реальным орудием убийства, а только называется одним из наблюдателей за пьяной выходкой Миколки. Но слово, произнесенное, казалось бы, совершенно случайно, оказывается вещим, ибо Раскольников уже замыслил преступление, реализация которого на деле должна осуществиться с помощью топора. Не случайно, проснувшись, он приходит в ужас, потом благодарит Бога за то, что это только сон, но тут же восклицает: «Боже!.. да неужели ж, неужели ж я в самом деле возьму топор, стану бить по голове, размозжу ей череп… буду скользить в липкой теплой крови, взламывать замок, красть и дрожать; прятаться, весь залитый кровью… с топором… Господи, неужели?»

Как видим, Раскольников сам усматривает прямую связь между своим сном, уносящим его в прошлое, в детство, и преступлением, которое он планирует совершить в будущем. Читатель, напряженно следящий за драматической развязкой событий в «Преступлении и наказании», может воспринимать описанный выше сон Раскольникова как внутренний протест совестливого человека против возможности совершения убийства, как предостережение против насилия, способного обернуться чьей-то гибелью. Именно так и воспринимается этот сон читателем, чье сознание не отравлено премудростью искусственных изысков социального или политического смысла. Весьма показательным в этом отношении является пример, приведенный Ю. Карякиным, который однажды на уроке дал письменное задание школьникам ответить на вопрос, в чем заключается смысл первого сна Раскольникова. Ответ одного ученика был краток, но весом: сон Раскольникова – «крик человеческой природы против убийства» (Карякин, 1989, с. 158).

Но вот психоаналитика такой ответ не устроит, поскольку за явным содержанием сновидения он усматривает наличие скрытого подтекста, который требуется не просто выявить, но и истолковать, исходя из основополагающих идей и концепций, составляющих ядро психоаналитического учения о человеке. В поле зрения его оказывается не столько атрибутика, позволяющая говорить об орудии убийства, или смысловая связь времен, воплощенная в заповеди «Не убий!», сколько символика сновидения, расшифровывающаяся благодаря заранее составленному соннику, в котором за каждым кадром изображения стоит психоаналитически интерпретируемый знак, указывающий на глубинный смысл изображаемого.

Можно предположить, что для Фрейда в сне Раскольникова первостепенное значение имела не словесная обмолвка о топоре как орудии предстоящего убийства, не явно приходящая на ум заповедь «Не убий!», а тщательно замаскированная, скрытая в глубине бессознательного «тайна» детско-родительских отношений, раскрытие которой предполагает выяснение значения такого зрительного ряда сновидения, в котором фигурируют образы отца, сына, лошади, а также чувства любви, ненависти, боязни, испуга. Это предположение находится недалеко от истины, поскольку так или иначе психоаналитическое толкование сновидений сводится к обнаружению специфического комплекса, непосредственно связанного с детско-родительскими отношениями, в обыденной жизни прикрываемыми различными рационализациями, приобретающими символическую окраску в сновидении.

В самом деле, до того, как Фрейд приступил к лечению русского пациента, в своих воспоминаниях донесшего до нас информацию об интерпретации основателем психоанализа сна Раскольникова, он имел дело с клиническим случаем невротического заболевания мальчика, страдающего зоофобией, то есть испытывающего страх перед животным. Речь идет о хорошо известном в истории психоанализа и описанном самим Фрейдом случае заболевания пятилетнего Ганса, у которого наблюдались припадки и расстройства, сопровождавшиеся его собственными заявлениями о том, что его может укусить лошадь (Фрейд, 1989, с. 38–121).

Анализ фобии пятилетнего Ганса привел Фрейда к выводу, согласно которому у ребенка существует, как правило, двойственная установка: с одной стороны, он боится животного (в случае с Гансом – боязнь белой лошади), а с другой – проявляет к нему всяческий интерес, подчас подражает ему. Эти амбивалентные чувства к животному являются не чем иным, как бессознательными замещениями в психике тех скрытых чувств, которые ребенок испытывает по отношению к родителям. Благодаря такому замещению, считает Фрейд, происходит частичное разрешение внутрипсихических конфликтов, вернее, создается видимость их разрешения. Это бессознательное замещение призвано скрыть реальные причины детского страха, обусловленного, в частности, не столько отношением отца к сыну (строгость, суровость, авторитарность), сколько неосознанным и противоречивым отношением самого ребенка к отцу. Мальчик одновременно и любит, и ненавидит отца, хочет стать таким же сильным, как его отец, и вместе с тем устранить его, чтобы занять его место в отношениях с матерью. Подобные бессознательные влечения ребенка противоречат нравственным установкам, получаемым им в процессе воспитания. Частичное разрешение этого внутреннего конфликта, разыгрывающегося в душе ребенка, как раз и осуществляется путем бессознательного сдвига с одного объекта на другой. Те влечения, которых ребенок стыдится, вытесняются из сознания и в бессознательной форме направляются на иносказательные объекты, скажем, лошадь, волка, жирафа, по отношению к которым можно уже в неприкрытом виде проявлять свои чувства.

Так, в случае с Гансом, который однажды во время прогулки увидел, как упала лошадь, пятилетний ребенок идентифицировал отца с лошадью, в результате чего он уже держался по отношению к нему свободно, без страха, но зато испытывал страх перед лошадью. За высказанным им страхом, что лошадь укусит его, скрывается, согласно Фрейду, глубоко лежащее бессознательное чувство, что его могут наказать за дурные желания. Это, по мнению основателя психоанализа, нормально мотивированный страх перед отцом вследствие ревнивых и враждебных желаний по отношению к нему. Страх маленького Эдипа, который хотел бы «устранить» отца, чтобы остаться с красивой матерью.

Фактически при анализе фобии пятилетнего мальчика Фрейд опирается на ранее сформулированный им постулат об извечно существующем эдиповом комплексе, в соответствии с которым мальчик постоянно испытывает влечение к матери и видит в отце своего соперника. Постулат, восходящий своими истоками к древнегреческому мифу о царе Эдипе. Этот миф повествует о трагической судьбе Эдипа, который убивает царя Фив, не ведая, что это его отец, и, став царем, женится на своей матери. Фрейд вводит мотив отцеубийства в психоаналитическое толкование истории развития человека и человеческой цивилизации в целом, полагая, что, возникнув на ранних ступенях первобытного существования, эдипов комплекс дает знать о себе и в жизни современных людей, ибо в структуре личности имеется бессознательное Оно, на основе которого происходит формирование треугольника отношений отец – мать – ребенок, имеющий амбивалентные установки по отношению к родителям.

Исходя из психоаналитического постулата об эдиповом комплексе, нетрудно представить себе, какие элементы сна Раскольникова могли привлечь внимание Фрейда и какую интерпретацию этого сновидения он мог продемонстрировать русскому пациенту. Большой кабак, всегда производивший страх на маленького Родиона, пьяные и страшные рожи, при встрече с которыми семилетний мальчик тесно прижался к отцу и дрожал, беглое упоминание о матери и умершем брате, телега, в которую впрягают больших ломовых лошадей, являющихся предметом особого интереса со стороны Родиона, большая телега, но с впряженной в нее маленькой клячонкой, пьяная выходка Миколки, побои кобыленки и криком ребенка, обращенного к отцу («Папочка, бедную лошадку бьют!»), убийство савраски и исступленное горе мальчика, целующего ее окровавленную голову и обхватывающего отца руками, – все эти содержащиеся во сне детали имеют важное значение для психоаналитического понимания детско-родительских отношений и мотивов поведения как маленького Родиона, так и взрослого Раскольникова.

Многое из упомянутого во сне Раскольникова совпадает с деталями, выявленными Фрейдом при анализе фобии пятилетнего Ганса: страх ребенка на улице при виде больших ломовых лошадей, картина падения лошади, свидетелем чего он был однажды, сильный испуг от мысли, что лошадь скончалась, страшное сновидение, связанное с возможностью потери матери, конфликт между нежностью и враждебностью к отцу, сравнение отца с белой лошадью и др. И за всем этим – скрытые, потаенные, замаскированные желания ребенка, имеющие самое непосредственное отношение к его сексуальному развитию.