Валерий Лейбин - Превратности любви. Психоаналитические истории

• Название: Превратности любви. Психоаналитические истории
• Автор: Валерий Лейбин
• Жанр: Психотерапия
• Год: 2011
• ISBN: 978-5-89353-347-7

Данная книга относится к жанру психотерапевтических историй.

Действие происходит в рождественский вечер на квартире одного из психоаналитиков, пригласившего к себе коллег для неформального общения. После застолья психоаналитики по очереди рассказывают истории лечения пациентов, испытывающих трудности на тернистом пути любви и секса.

---

Право, это будет потрясающе интересно. Вот так, в рождественский вечер сидя перед камином с бокалами придающего силу коньяка, мы можем позволить себе расслабиться. Причем, в отличие от профессиональных разборок на супервизиях, нам нечего беспокоиться о своем реноме. Мы можем быть предельно откровенными.

Ну, как вам такое предложение? – спросил Вайсман, обращаясь одновременно как бы ко всем и в то же время ни к кому конкретно, чтобы не ставить кого-либо из гостей персонально в неудобное положение.

Что происходило в головах гостей, Вайсман не мог знать. Но, судя по тому, что никто из них не произнес ни слова, его предложение не было встречено с таким энтузиазмом, на который он рассчитывал. Вайсману ничего не оставалось как вкрадчиво, смягчая интонации, уточнить:

– Или мое предложение кого-то смущает?

Повернув голову к Разумовскому, он обратился к своему коллеге, который потягивал коньяк, но при этом выглядел каким-то отстраненным:

– Вадим, ты ведь неоднократно сетовал на то, что психоаналитики не до конца искренни в своих представлениях клинических случаев на супервизиях. Сейчас же в этой дружеской компании можно быть предельно честными друг перед другом и поделиться тем, о чем не решаемся говорить на официальных мероприятиях.

Понимая, что задуманный им план висит на волоске и многое зависит от того, поддержит ли его Разумовский или нет, Вайсман как бы просительно и чуть ли не с мольбой посмотрел в глаза своему закадычному другу:

– Что скажешь, Вадим?

Разумовский осторожно, как бы раздумывая над ответом, не спеша, немного растягивая слова, обронил:

– Идея неплохая. Требуя искренности от своих пациентов, мы сами сознательно или бессознательно оказываемся в большинстве случаев лжецами.

Поэтому рассказать вот так запросто о своих взаимоотношениях с пациентами без умолчания о чем-то сокровенном и без утаивания того, за что подчас коришь себя, дорогого стоит.

Однако есть одно но.

– Какое? – осторожно спросил Вайсман.

– Как ты, Аркаша, представляешь себе возможность вывернуть душу наизнанку, зная, что завтра, уже на трезвую голову, придется не только смотреть в глаза друг другу, но и испытывать опасения по поводу излишней откровенности?

– Не вижу ничего страшного, – ответил Вайсман. – Мы же интеллигентные, порядочные люди, и вряд ли стоит опасаться того, что кто-то из нас воспользуется откровениями коллег.

– Так-то оно так, – продолжал осторожничать Разумовский. – Но разве ты сам, Аркаша, не умолчишь о чем-то, что тебе представится не совсем удобным рассказывать в присутствии нашего уважаемого профессора и молодого коллеги?

Не успел Вайсман ответить Разумовскому на достаточно каверзный для него вопрос, как молчавший до сих пор профессор Лившиц с присущими ему теплыми интонациями в голосе сказал:

– Коллеги, прошу не беспокоиться по поводу того, что мое присутствие окажется для кого-то из вас сдерживающим фактором, препятствующим раскрепощению мыслей и чувств. Видит Бог, не такой уж я монстр-ретроград, каковым, как я слышал, меня считают подчас. Да, я действительно принципиально отстаиваю те позиции, которые мне представляются не только лично приемлемыми, но и профессионально необходимыми. Но, поверьте, ничто человеческое мне тоже не чуждо.

Вайсман облегченно вздохнул, понимая, что лед тронулся. «Кажется, все в порядке», – подумал он про себя.

А профессор Лившиц, обведя взглядом сидящих у камина коллег и немного переведя дух, успокаивающе добавил:

– Что касается лично меня, то я готов рассказать какую-нибудь терапевтическую историю и постараюсь быть с вами, коллеги, предельно откровенным.

Поведя бровью, Киреев поставил на журнальный столик свой бокал с недопитым коньяком и, обращаясь к Разумовскому, иронически сказал:

– Зря опасаешься, Вадим. Видишь, как все хорошо! Уж если наш уважаемый профессор готов поделиться с нами самым сокровенным, то что остается делать нам, грешным.

Вайсман удивленно взглянул на Киреева. Он никак не ожидал поддержки с его стороны. Напротив, ему представлялось, что Киреев чего-нибудь да отчебучит. Поэтому он был рад тому, что, как говорится, пронесло.

Но не тут-то было. Киреев со свойственной ему прямотой стал говорить такое, что Вайсмана чуть не хватила кондрашка.

– В самом деле, ну чего нам стесняться и тем более опасаться! Уважаемого профессора, который может осудить кого-нибудь из нас за, скажем так, не совсем тактичное поведение по отношению к пациентам? Нашего молодого коллегу Виктора, еще не очень-то поднаторевшего в клинической практике? Их обоих за то, что они могут сделать происходящее здесь достоянием общественности?

– Ну что ты, Валера, такое говоришь! – перебил Киреева Вайсман. – Зачем впадать в крайности?

Я уверен, что ни Иннокентий Самуилович, ни Виктор даже в мыслях не допускают подобного.

– Да брось ты, Аркаша! – продолжал как ни в чем не бывало Киреев. – Все мы люди, все мы человеки. И что у каждого на уме – никому не ведомо.

Впрочем, лично я не испытываю никакого беспокойства по этому поводу. Честно говоря, мне до лампочки, что подумают обо мне другие психоаналитики.

При последних словах Киреев повернулся к профессору Лифшицу и полушутя-полусерьезно произнес:

– Пардон, уважаемый профессор, я вовсе не имею в виду вас лично.

Я хотел сказать, что мне безразлично, что говорят по поводу моей персоны те психоаналитики, которые ни черта не смыслят в психоанализе как таковом. И я не боюсь утратить авторитет в глазах одного из представителей молодого поколения.

Если, скажем, Виктор не поймет смысла моей работы с пациентами, то тем хуже для него. Однако, надеюсь, такого не случится.

Как бы там ни было, но мне лично нечего скрывать. Как и наш уважаемый профессор, я готов поделиться с вами любой терапевтической историей. Если, разумеется, еще буду в состоянии это сделать после того как пропущу через себя остатки коньяка.

Усмехнувшись не то чтобы нагло или развязно, но, скорее, вызывающе, Киреев, сидя в кресле, демонстративно закинул ногу на ногу и заключил свой пассаж словами:

– Только давайте договоримся ничего не приукрашивать и не стесняясь называть вещи своими именами.

Хоть раз в жизни мы можем быть честными перед самими собой?

Речь идет не об исповедальности. Мы ведь не в церкви и не на кушетке у какого-нибудь хренового психоаналитика. Просто поделимся друг с другом своими конкретными историями.

– Вот-вот, – поспешно добавил Вайсман, беря инициативу снова в свои руки. – Именно это я и предлагал. Каждый из нас честно и откровенно поделится своим опытом работы с пациентами.

Полагаю, что у всех нас есть интересные и поучительные терапевтические истории.

– Чего-чего, а этого у нас не отнять, – заметил Разумовский. – Подчас приходится иметь дело с такими пациентами, история жизни которых, включая их любовные похождения, тянет не на один детективный роман.

Важно только, чтобы мы не прибегали к наукообразному описанию их, как это имеет место на конференциях и супервизиях.

Чем проще будем излагать свои истории, тем доступнее станет понимание того, в чем мы преуспели, а где потерпели поражение, как нас порой обманывали пациенты, и почему мы сами были рады обманываться и на их, и на свой счет.

– Ну и прекрасно, – подытожил суждения своих коллег Вайсман. Надеюсь, поведанные нами истории окажутся поучительными во многих отношениях, и каждый из нас с интересом выслушает другого.

Он провел рукой по своей лысине, точно отгоняя от себя лишние мысли, и, обращаясь к присутствующим, сказал:

– Если у вас нет каких-либо возражений, то позвольте, дорогие друзья, на правах хозяина дома первому приступить к рассказу одной истории, которая мне сейчас пришла на ум.

Однако, тут же спохватившись, Вайсман посмотрел вопрошающе на профессора Лившица:

– Или, имея столь богатый терапевтический опыт, быть может, вы, Иннокентий Самуилович, хотите поведать нам о какой-либо своей наверняка потрясающей истории:

– Нет, нет, Аркадий Григорьевич! – возразил профессор Лившиц. – Я с превеликим удовольствием послушаю ваш рассказ.

– Давай, Аркаша, – поддержал Вайсмана Киреев, – только не тяни кота за хвост и как на духу поведай нам о своих терапевтических приключениях.

Вайсман встал, потушил одну из стоящих на камине свечей, которая уже оплыла. Затем снова плюхнулся в мягкое кресло, чуть прикрыл глаза и начал свое повествование.

Испытание на прочность

Это было несколько лет тому назад.

К тому времени я уже постиг, как мне казалось, не только азы психоанализа, но и технические тонкости работы с пациентами.

Словом, меня трудно было сбить с пути праведного даже тогда, когда приходилось иметь дело с молодыми красивыми девушками.

Не скрою, мне всегда нравилось работать с прелестными женщинами. Я получал какое-то особое удовольствие от общения с ними. Но это не мешало моей профессиональной деятельности. Скорее, наоборот, способствовало росту как терапевта, поскольку чаще всего меня посещало творческое вдохновение.