Коллектив авторов - Психология и психопатология кожи. Тексты

• Название: Психология и психопатология кожи. Тексты
• Автор: Коллектив авторов
• Жанр: Психотерапия
• Год: 2011
• ISBN: 978-5-89353-314-9, 978-5-98904-038-4

В данное издание включены наиболее значительные публикации по проблемам психологии и психопатологии кожи за период практически столетнего развития психоанализа. Поднимаются вопросы психофизиологии кожи, функции кожи в нормальном и патологическом развитии, проблемы концептуализации пространства и поверхности в становлении личности ребенка. В ряде работ подробно излагается стратегия терапии лиц с кожными и пограничными расстройствами.

---

Ее щекотливость на шее, упомянутая в теоретической части, выдавала более глубокую эрогенность. В детстве у нее бесчисленное количество раз был ложный круп, во взрослой жизни часто – чувство набухания или жжения в зеве (без каких-либо объективных данных) или ощущение, словно в глотке что-то свисает, как полип, так что ей приходилось сглатывать и сглатывать, однако от предполагаемых полипов избавиться не удавалось. Иногда она чувствовала давление, словно в гортани сбоку находится пуговица или шарик, либо испытывала судорожно сжимающую боль в гортани. Нередко ею овладевает и страх рака гортани, или что она задохнется, потому что судорога шла внутрь, иногда опускаясь даже до грудной клетки. После поедания рыбы она регулярно чувствует, что в горле застряла кость, после определенных мучных блюд также постоянно – застрявшую крошку. Наконец, эта эротика слизистой еще дала ей возможность локализовать в глотке и зеве различные фантазии о фаллосе.

Случай II

Одна дама, прошедшая психоанализ, по моей просьбе предоставила мне следующую запись:

«С тех пор как я стала проводить наблюдения за собой и другими по поводу кожной эротики, мне кажется, я заметила, что с возрастом она уменьшается, т. е. в детстве она выражается сильнее, чем ко времени полной зрелости. Остальное, выявляющееся в этом отношении, это только остатки тех юных чувств наслаждения. Это прежде всего ковыряние в носу, невоспитанность, которую всегда можно наблюдать у детей, у взрослых же только в определенных нижних классах, но довольно часто. Из собственного детства помню, что ни увещевания, ни наказания не мешали мне, когда никто не видел, с таким тихим наслаждением предаваться этой деятельности, что мама не раз по непривычной тишине делала вывод о том, что происходит нечто запретное. То, что речь тут идет о смещении снизу вверх, кажется мне сомнительным, по меньшей мере, не для всех это верно. Но то, что раздражение слизистой носа определенно имеет эротический оттенок, можно увидеть в мечтательных, отрешенных взглядах, часто даже в покраснении щек как у ребенка, так и у взрослого, а также во вскакивании, если грешника поймают с поличным. Многие взрослые имеют привычку при насморке очищать нос платком и пальцами, что, конечно, в большей степени имеет бессознательной целью эротическое раздражение слизистой, нежели просто удаление пыли. Те же причины может иметь и “шмыганье” детей, и неаппетитная манера некоторых людей откашливаться. Что касается меня самой, должна сказать, что вследствие разрыхления слизистых мне приятен легкий насморк, особенно легкая вибрация, ощущающаяся потом в носу при разговоре, а также при хриплости. Я знаю маленького мальчика, который черпает такое же удовольствие из того, что он называет “Schleim aufkutzen”[43]. Антипатия детей к сморканию, может быть, тоже основывается на этом.

У меня особенно чувствительна слизистая полости рта. Легкое касание языком нёба доставляет мне такую смесь удовольствия и досады, что в данный момент это занятие для меня невозможно. То, что ковыряние языком в полых зубах имеет эротическую примесь, я предполагаю только из того обстоятельства, что это делают снова и снова, несмотря на боль.

Кожа тела у меня очень чувствительна на отдельных участках. Еще в детстве мне нравилось, когда мама царапала меня по ладони, пока не возникал водяной пузырь. Наверно, это было унаследовано от нее, потому что моя сестра любила то же самое. Поглаживание по зачесанным назад волосам я также любила, особенно перед сном. Из этого у меня до настоящего времени осталась игра с волосами во время учебы и чтения, привычка, которую, как долгое причесывание, тугое закалывание волос шпильками и царапание головы можно считать всеобщим у детей и юных девушек. Мальчики порой вырывают себе волосы целыми клоками, при этом мазохистический компонент, пожалуй, присутствует точно так же, как при щипании и царапании собственного тела. Не совсем исключено, что мое большое пристрастие к кошкам, которым я еще ребенком позволяла ужасно царапать и кусать себя, восходит к нечто подобному. Я также не оставляла времени на залечивание ни одному повреждению, а снова и снова отдирала корочку, что, как я отчетливо помню, кроме того, что причиняло боль, весьма забавляло меня. Я предпочитала узкие подвязки, врезавшиеся в меня так, что оставались полосы, и расчесывала эти полосы до крови с сопутствующим представлением, что мне придется либо делать операцию, которую я перенесу, не показывая боли (воспитание со стороны папы), либо перенести нечеловеческое наказание, которое я постоянно связывала с жизнью в монастыре, хотя ничего подобного никогда не переживала. Скорее всего, это основывалось на каких-либо рассказах, из которых отчасти исходит и моя, существующая и сегодня, большая антипатия ко всему монастырскому. Подобные представления, как при расцарапывании полос на икрах, у меня появлялись при расчесывании комариных укусов. Ребенком я также охотно впивалась ногтями в кожу, особенно предплечий, спины и внутренней части ладони. Я и сейчас часто пробуждаюсь с длинными царапинами на спине и плечах и в ванной тру себя до их появления. Раздражимость кожи у меня заходит так далеко, что в бессонные ночи нет такого места, где бы я не ощущала зуда, как правило, при сухом жаре кожи. Уже ребенком я ненавидела рубашки, потому что они щекотались каждой складкой, и высоко подтягивала их в штанах. В постели я задирала рубашку на живот и спину или закутывалась в нее, как в натянутый мешок. Поглаживание по спине мне и сегодня особенно приятно и создает во мне представление, что я кошка, так что я внутренне мурлычу, что опять же вызывает доставляющую удовольствие вибрацию гортани.

Из игр наших и других детей мне известно, что также очень приятно действует прикосновение и подрагивание на щеках чужих ресниц. Некоторые дети легко прикладывают к затылку или руке другого человека и рот и вибрируют губами, пока тот с криком и смехом не высвободится. “Захватывание”, т. е. сдавливание на определенном участке талии, также очень нас забавляло. Многие дети щипали себя до крови. Наконец, возможно, и в основе “гримасничанья” у детей иногда лежит эротика либо кожи, либо слизистой, либо мышц. Мне кажется, это в частности верно для втягивания губ и щек между зубов и быстрого затем их выпускания.

От щекотания у меня самые неприятные воспоминания, потому что папа охотно нас щекотал, однако сердился, если я слишком сильно кричала или отбивалась. Чувствительнее всего я, как и большинство детей, была под коленями, под мышками и на шее. Некоторые дети любят, когда им раздражают травинкой и т. п. шею, нос, при этом сначала они ожидающе затихают, пока, наконец, эта глупая игра не достигнет развязки в визге. Наплескивание в ванной волн на кожу и омывание волнами руки, наверняка, вызывают эротические чувства. Юные девушки, катаясь на лодке в обществе ухаживающих за ними мужчин, охотно опускают руку в воду и позволяют волнам омывать ее, возможно, из бессознательного желания, чтобы их точно так же погладили мужчины. Один маленький 4-летний мальчик часами сидит тихо, когда ему брызгают в лицо водой из опрыскивателя для цветов.

От многих женщин самых различных слоев общества я слышала, что им очень приятно рассказывание жутких историй именно из-за холодка, бегущего по спине (одна сказала: “Это как будто объятие”).

О поцелуях я мало что могу сказать. Я никогда их особенно не любила, пожалуй, потому, что в детстве нас мало целовали».

Случай III

Процитирую следующие относящиеся сюда стенографические записи из анализа одной 21-летней истерички: «Ребенком мне всегда приходилось носить рукавички, в противном случае я расцарапывала себе до крови лицо, такой ужасный зуд я испытывала, хотя никаких высыпаний не было. Потом у меня была странная привычка, чтобы горничная щекотала мне подошву ноги или почесывала голову. Уже с раннего детства у меня была ванночка, в которой при купании я всегда сцарапывала с себя верхний слой кожи с мыслью: я грязная, я грязная, я никогда не отмоюсь». – Это, наверно, связано с вашим онанизмом? – «Нет, не связано. Ведь у каждой женщины есть кожные испарения, я чувствую это по другим женщинам. Если не принимать ванну или не мыться каждый день, они становятся омерзительными, и когда несколько женщин находятся рядом, ощущаешь это напрямую. Перед первой менструацией меня охватил омерзительный зуд во всем теле. Еще ранее, в 10 или 11 лет, я была особенно щекотлива. Если сейчас в театре или на концерте я сижу очень близко к другим и почти их касаюсь, я испытываю пощипывание на коже, словно поток по всему телу вплоть до кончиков пальцев, однако всегда только с персонами, которые либо очень мне симпатичны, либо к которым я испытываю сильное отвращение. Ранее я предполагала, что являюсь совершенно особенной из-за большой чувствительности своей кожи. Если я знакомилась с человеком, я оценивала его не своим разумом, а духовно и психически с помощью определенной осязательной чувствительности. Я прямо телом ощущаю, обладает или нет он сексуальным темпераментом. Подобное внутреннее чувство у меня есть и к духовным преимуществам, совершенно инстинктивное чувство, которое я не могу объяснить. Наконец, я помню, что в 17 лет после углеводородных ванн становилась полусумасшедшей от сексуального возбуждения. Я была совсем пьяна, почти безумна. Позднее, после вытеснения, я больше о них не думала, они даже стали мне неприятны.