Юрий Гельман - Дети радуги

• Название: Дети радуги
• Автор: Юрий Гельман
• Жанр: Социально-психологическая фантастика
• Год: 2015

Жизнь – это сплошное преодоление. Понимание этого отчасти помогает справляться с любыми испытаниями, будь то потеря близких, несправедливый тюремный срок, лютый холод или одиночество, когда помощи ждать неоткуда. Не слишком ли сурово обошлась судьба с простым учителем истории? И можно ли считать наградой за все лишения случайный перенос в параллельный мир, где Алексея никто не ждет, где время течет по-своему, где миропорядок устроен совсем не так, как в знакомом XXI столетии? Что найдет он там: покой тихого французского городка или преследование со стороны английских спецслужб и агентов Лубянки? Кого встретит на своем пути: друзей или предателей? Чем наполнится его душа: разочарованием или новой любовью? Главное, что придется понять Алексею: в любом времени, при любых обстоятельствах, даже под угрозой смерти – нужно оставаться Человеком.

---

– Ну, что – все? – крикнул Дочкин.

– А хрен его знает! – ответил Левченко. – Кажется, все. Эй, там, посчитайтесь сами!

– А если и не все – хрен с ними! Некогда нам ждать! – сказал Дочкин. – Полезай в кузов, я в кабину. Дергаем отсюда!

Он вскочил на подножку «Газона», распахивая дверь на ходу.

– Мишка, гони! Давай, жми на педали!

В полумгле, с зажженными фарами «Газон» потащился прочь. Позади него продолжала куражиться и бесноваться стихия.

* * *

Сапожников открыл глаза и испугался темноты. Ему показалось, что наступила ночь, а он не заметил ее прихода. Будто целый отрезок жизни прошел мимо его сознания. Будто он сам, Алексей Сапожников, на какое-то время выпадал из бытия. Он поморгал, пытаясь сфокусировать зрение. Так и есть: прямо перед лицом находилась снежная стена, сквозь которую пробивался слабый свет – то ли от фонаря, то ли солнечный. Он попробовал пошевелиться, удалось вытащить из-под себя левую руку. Рука замлела. Сапожников с трудом протянул ее перед собой и почувствовал, как ладонь с рукавицей погружаются во что-то мягкое. Он с осторожностью потрогал снежную преграду – и она осыпалась, открывая перед глазами пленника темно-коричневый сосновый ствол.

И тут он вспомнил все. Как началась вьюга, как те, кто находился на делянке, услышав сигнал, побежали к сторожке, как побежал он сам, едва поспевая за Игорем. И даже то, что наступил на корягу – тоже вспомнил. И коряга, будто оставленные на огороде грабли, подпрыгнула и ударила его в лоб с таким звоном, что этот звон заглушил для него на какое-то время шум стихии. Да еще искры посыпались из глаз – он даже не верил, что такое случается на самом деле. Думал – художественный образ такой, метафора.

Сапожников пошевелился. Как в читанных много раз приключенческих романах, где героя выбросило на берег во время шторма, он осторожно проверил целость своих костей. Тело слушалось – и это радовало прежде всего. Тогда Алексей попробовал подняться. Одинокая фигура в зоновской телогреечке проявилась темным пятном на белой делянке лесосеки. Ослепительно ярко сияло солнце. Оно уже опускалось за лес, и верхушки деревьев бронзовели в прощальных лучах январского светила. Косые тени, пересекавшие поляну, синели на снегу. Ветер давно стих, будто никогда и не начинался. Было тихо и уютно – как в Подмосковье.

Алексей оглянулся. На всей делянке не было ни души. Он посмотрел в сторону сторожки – бревенчатое сооружение с восточной стороны было по самую крышу заметено снегом. Ни «воронка», ни людей видно не было. Тогда Сапожников сделал несколько шагов, потом вдруг скинул рукавицы и, макнув ладони в сугроб, зачерпнул пригоршню сухого снега. И принялся усиленно растирать себе лицо. Но даже после этой процедуры никто вокруг него не появился. Тогда он решительно направился к избушке. Пришлось долго пробираться через рыхлый снег, вывалившийся из небесных кладовых во время налетевшей стихии. Минут через пятнадцать, руками и ногами расчистив площадку перед входом, он оттянул скрипучую дверь и вошел внутрь.

Буржуйка уже остыла, поддувало чернело холодной золой. На грубо сколоченном столе, будто послание из прошлого, леденела наполненная на треть бутылка водки. Лежало несколько кусков белого хлеба, кирпичик сала величиной с футляр для очков, половинка луковицы.

«Так, – мелькнуло в голове Алексея Николаевича. – Если разжечь печку, то ночь скоротать можно. Завтра наверняка расчистят дорогу, и снова все приедут на работу. Тогда и встретимся. Не догонять же их теперь».

Он оглядел помещение. Сначала не поверил в свое ужасное открытие и оглядел более тщательно, потом присел на лавку и почувствовал, как все холодеет у него внутри. Он не нашел спичек. И ощущение приближающейся катастрофы стало зарождаться в глубине его сознания. И вдруг Сапожников резко вскочил, потом упал на колени – перед печуркой. Рывком раскрыл заслонку и стал дуть в холодную черноту. Глаза его вмиг засорились золой, и слезы выступили на ресницах – то ли от раздражения зрачков пылью, то ли от отчаяния.

Устало поднявшись через минуту, он подошел к столу и налил в стакан половину оставшегося в бутылке. Обнял побелевшими пальцами граненое стекло, в эту минуту не показавшееся холодным, потом залпом опрокинул водку в себя. Даже закусывать не стал – зачем? И, распахнув дверь ногой, вышел на крыльцо сторожки.

Желтый диск заходящего солнца уже подернулся белесой пленкой, будто покрылся сединой. Оно наполовину спряталось за деревьями, бросая последний взгляд на человека, одиноко стоявшего по колени в снегу.

«Свобода! – мелькнуло в голове Сапожникова. – Вот она, свобода! Кто бы мог подумать, что она наступит столь неожиданно! И что теперь с ней делать?»

Он стоял у сторожки и смотрел на быстро темнеющую просеку. И вдруг ему вспомнился диафильм, который он больше других любил в детстве. Это сейчас современные дети практически с рождения могут пользоваться мобильными телефонами, компьютером и всеми последними достижениями цивилизации. А тогда, почти сорок лет назад, кроме фильмоскопа, других развлечений практически не было. Да и фильмоскопы имелись не в каждой семье. У него – был. И «Пале один на свете» долго оставался любимым фильмом. Там рассказывалось про мальчика, который однажды проснулся утром и обнаружил, что в городе, где он живет, никого нет. Он бродил по пустынным улицам, удивляясь отсутствию людей, и при этом ничего не боялся. И даже начал – сперва осторожно, а потом все более решительно – пользоваться своим положением. Покатался на трамвае, на каких-то аттракционах, зашел в магазин игрушек, где выбрал себе самые лучшие машинки, конструкторы и футбольный мяч, затем наелся конфет в кондитерской лавке. Он был один, он был свободен – и никто не мог его не то, что наказать за шалости, но даже некому было его приструнить. Вот здорово! И только тогда, когда мальчик решил полетать на самолете, наступила развязка – подняв в небо стальную птицу, Пале испугался, что не сможет ее посадить, и разобьется. И тогда он… снова проснулся – уже по-настоящему. И мама ласковым голосом позвала мальчика завтракать.

Теперь, стоя в лесу, который через какие-то полчаса готовился погрузиться в ночь, Алексей Николаевич вдруг понял, насколько реальной может оказаться смерть. Она была уже где-то рядом, совсем близко, она дышала ему в затылок своим очаровательным, усыпляющим дыханием. Он видел себя летящим на самолете, который никто не сумеет посадить, который обречен рухнуть оземь и разбиться.

Теперь, в эти предзакатные минуты, он уже прекрасно понимал, что не дождется утра – того самого, в котором его, как далекого героя диафильма, позовут завтракать. И что свобода, обозначенная в детском сознании, как безнаказанное одиночество, на самом деле может оказаться смертельной.

«Что ж, – мелькнуло в его голове, – найдут меня завтра, как Ерохина этого – скрюченным от холода и побелевшим. А кстати, где он, этот Ерохин? Скорее всего, тут же, под стеной сторожки лежит. Заметенный снегом. Убегая от стихии, не стали же его с собой в машину брать. Да, что и говорить, прекрасное соседство!» И он даже улыбнулся своим мыслям, и еще успел самому себе заметить, что вовсе теперь ничего не боится. Ровным счетом – ничего. Может быть, даже и самой смерти…

И в то же мгновение Алексей услышал стон. Нет, он не мог ошибиться – человеческий голос не пригрезился. «Не напился же я вдрабадан от каких-то ста граммов!» – подумал Сапожников. Он прислушался, пытаясь определить, откуда долетел до него звук. Стон повторился – теперь более явно. И доносился со стороны черневшего железной громадиной трактора, оставленного на просеке и теперь наполовину заметенного снегом. Тогда, не теряя ни секунды драгоценного сумеречного времени, Алексей двинулся на звук. И уже через несколько минут увидел возле трактора тело. Человек лежал навзничь, раскинув руки в стороны. Он не был присыпан снегом, из чего Сапожников сделал вывод, что незнакомец, скорее всего, тоже только что выбрался из сугроба.

«Вот бы у него спички нашлись!» – мелькнуло в голове Сапожникова. Он подошел ближе, и узнал лежавшего в снегу. Это был Конкин.

Глава 3

Ночь опять выдалась лунная. Такая, какую каждому хочется увидеть хотя бы один раз в жизни, чтобы уже не забыть никогда. Молочно-серебряное сияние отвесно струилось на землю, отражалось от нее и возвращалось на небо. От этого казалось, что небо покрыто снегом. И в этом снегу молчаливо перемигивались звезды.

…Они шли к верхнему складу. Шли, потому что до него по прямой было чуть больше километра пути. Так сказал Конкин. Он знал, он был уверен. Вернее, шел один Сапожников. Зебру он тащил – то на спине, вцепившись мертвеющими пальцами в рукава его телогрейки, то волоком за собой, подхватив подмышки, когда уставал до полного изнеможения.