Алексей Смирнов - Малахитовый бегемот. Фантастические повести

• Название: Малахитовый бегемот. Фантастические повести
• Автор: Алексей Смирнов
• Жанр: Русское современное

В сборник вошли шесть повестей разных лет – от почти правдоподобных и трагических («Малахитовый бегемот») до гротескных фантасмагорий («Допрос Бенкендорфа», «Служители энтропии»), фантастики («Мор», «Последний путь») и детективного триллера «Хищная оттепель».

---

– Да, гипнотизер из вас никакой, – кивнула я. – Полный провал. Насчет администратора тоже согласна. Март на дворе! Ваше заведение простаивает. Почему, позвольте узнать?

– Так шапито же, – простонал Бомбер. – Это летний формат…

– А Родина – формат круглогодичный, – сказала я веско. – Ее нужно защищать. Для этого необходима оптимизация инфраструктуры Министерства обороны…

– Ракетную шахту построите на месте цирка?

– Она уже есть, – шепнула я доверительно. – Не знали? Мы тоже фокусники, товарищ Бомбер.

Горе-директор побледнел.

– Хотите сказать, Павлина Пахомовна, что наши собачки… наши слоны… поют и танцуют над межконтинентальной ракетой?

– Как и все мы, – подхватила я. – Если кому заикнетесь – вам отрежут язык. Я рискую местом, свободой и жизнью, информируя вас.

До мизерабля дошло, что над ним издеваются в пролонгированном режиме. Он, видно, был готов унижаться дозированно, с чередованием смешных и серьезных моментов – по цирковому обыкновению. Но вот он смекнул, что режим для него один, общий. Господин Бомбер вспотел, грим потек. Так и не встав с колен, он полез за пазуху, выдернул какие-то мятые бумаги. Я на секунду подумала, что появится кролик.

– Вот подписи, – сказал он хрипло. – От жителей района.

Я кивнула в угол, где штабелем стояли коробки.

– Знаете, что это?

– Нет.

– Подписи. От жителей районов. По самым разным поводам. Положите туда.

Тогда он встал и выложил последний козырь.

– У нас договор с дю Солей.

– С кем? – Я жалостливо скривилась.

– Цирк дю Солей, – пробормотал Бомбер. – Это всемирно известный коллектив. Их гастроли – событие государственного масштаба, и если они сорвутся, будет международный скандал.

– Всемирный коллектив намерен выступить на нашем кладбище? – скептически переспросила я. – Что ж, мы их пустим. Для такого случая мы временно расконсервируем объект. То есть законсервируем. Подготовьте мне справку и перешлите по почте секретарю, я введу в курс нового директора объекта. Мне вызвать охрану, или с вами обойдется?

На лице Бомбера отразилась борьба. Зрелище было немного жуткое: маска пошла рябью. Белила, румяна и тушь заволновались, обозначились кости – скуловые, челюсть, и даже каким-то бесом намекнули о себе носовые хрящи. Лик изготовился лопнуть, наружу рвались острые углы. Руки Бомбера пришли в бестолковое движение. Я невольно приковалась к ним: очевидно, в минуты волнения директор бессознательно отрабатывал актерское мастерство. Из-под манжет запрыгали карты. Облизывая алые губы, Бомбер смотрел мне в лицо, а пальцы выстраивали вееры и гармошки.

– Неужели вы не были маленькой, Павлина Пахомовна?

Голос его срывался; брови, губы и нос наезжали друг на дружку; блестящий пробор ритмично дрожал, как хвост у заводной собачки.

– Неужели вы не помните цирк?

Карты легли передо мной полукругом. Все это были пиковые тузы. Бомбер, продолжая сверлить меня взглядом, махнул рукой, и они стали бубновыми. Он потянулся не глядя и вынул у меня из-за уха шестерку.

– Налепите ее себе на лоб, – предложила я. – Выметайтесь, уважаемый. Библиотекарь, который приходил перед вами… да вы, наверное, видели, как его проводили.

Между прочим, я помнила цирк. Настоящий, в добротном здании, с живым оркестром. По арене кружил мотоцикл с медведем верхом; в коляске сидел еще один. Медведь. Дрессировщик стоял сзади и держал огромное красное знамя. В шапито Бомбера выступали под фонограмму. Его договоренность с иностранным цирком следовало проверить, но участь самого Бомбера была решена независимо от исхода.

– Деткам радость, – прошептал он чуть слышно.

– Сколько там еще человек в приемной? – осведомилась я.

Тот облизнул кровавые губы.

– Трое. В смысле наших. За остальных не скажу.

Как я и думала. Они пронюхали и теперь действовали сообща. Удивляться не приходилось – я сама разослала уведомления.

– Значит, два плача о детках я уже выслушала. Осталось три.

Лицо Бомбера вдруг успокоилось.

– Четыре, – возразил он.

– Что, вы еще не наплакались?

– Нет, я закончил. Четвертый будет ваш.

– А, – я кивнула и потянулась к интеркому. Но вдруг моя рука замерла. Я смотрела на нее, как на чужую.

Бомбер тут же кивнул, и она упала плетью.

– Маленькая демонстрация, Павлина Пахомовна, – объяснил он зловеще, хотя я видела, что директор умирает от страха. – Небольшое чудо. Нельзя забирать последнее у креативного класса. Честь имею.

Он вышел, а я озадаченно смотрела на руку. Потом набрала номер генерала.

– Сарафутдинов, – сказала я. – Прижми, пожалуйста, хвост директору шапито.

– Только не сейчас, Пашенька, – пробасил он издалека. – У меня еще один труп.

– Где? – зачем-то спросила я.

– Возле библиотеки.

Глава 5. Концерт ля минор для скрипки

Сарафутдинов не поехал смотреть другие места. Его вызвал министр.

Генерал стал похож на гигантскую испуганную жабу. В нем что-то невольно взбулькивало, и водитель тревожно посматривал в зеркальце, устрашенный невидимыми внутренними процессами. В глубинах генерала разворачивалась кишечнополостная работа, подобная вулканической деятельности. Водителю было нечего бояться, но он боялся. Генерал был предельно физиологичен, и он постоянно воображал, как пассажир взрывается селевым потоком. К тому же генерала могли снять. Водитель и в этом случае ничего не терял, он стал бы возить другого, но все равно было страшно. Пять малолетних покойников за ночь в условиях кампании за счастливое детство могли свалить кого угодно.

Министр был Сарафутдинову земляк.

Генерал считал себя визирем при султане и относился к министру соответственно: ненавидел и преклонялся. Его насторожил дружеский тон. Министр позвонил ему лично и был преувеличенно радушен: тараторил, как на базаре – говорил что-то про плов, которого им нужно покушать, вспомнил родственников, справился о здоровье. Сарафутдинов знал, что это очень плохо. И министр знал, но продолжал комедию, ибо так был устроен этнически. В старину генералу могли отрубить башку сразу после братского обеда с кальяном и плясуньями. Сарафутдинов подыграл министру, ведомый тем же звериным мотивом, однако стал мрачнее тучи. Случилась некая неприятность. Покойников было много, он этого не отрицал, но дело, с другой стороны, лишь только началось. Маньяк орудовал месяца полтора, не срок для серьезного следствия.

Министр лично встретил его на пороге, и это вовсе не лезло ни в какие ворота. Тучность Сарафутдинова не помешала ему поклониться коротко, но с фантастической грацией.

– Проходи, дорогой, – трещал министр, ведя генерала под руку. – Никого не пускать! – бросил он секретарше. – Проходи, садись хорошо, кушай фрукты, коньяк!

Шторы были задернуты. Стол оказался и впрямь накрыт – на скорую руку, но со вкусом. И не стол – столик. Он ломился от винограда и хурмы, зажатый меж двух колоссальных кресел перед плазменной панелью во всю стену.

Сарафутдинов не прикоснулся к яствам, хотя благодарить и кланяться не перестал. Министр усадил его, сел сам, потянулся за пультом.

– Посмотрим, дорогой! – весело пригласил он.

Генерал ухитрился поклониться и в кресле, послушно полуприкрыв глаза. Министр ничего не сделал, но свет погас. Все вокруг повиновалось ему. Экран зажегся, и Сарафутдинов мгновенно узнал сегодняшнюю жертву номер четыре. Девчонка лет четырнадцати, одетая в красные шелка и увенчанная диадемой, стояла на сцене, изготовив смычок. Вокруг нее подрагивал сумрак – запись была неважная. Скрипачка сверкала черным и красным, выхваченная белым прожектором. Она прижала скрипку подбородком, взмахнула рукой и породила вихрь. Скрипка у нее оказалась электрической. После десятка аккордов вступили другие – невидимые – инструменты: клавишные, ударные, басы. Вспыхнули и заметались разноцветные огни. Мелодия расправлялась в бешеном темпе, подобная огненному цветку; со всех сторон к девчонке потянулись уродливые тени – они ломались в танце, простирали скрюченные руки, сникали, отступали и вновь надвигались. Прядь распущенных черных волос выбилась на лицо и упала на правый глаз. Сарафутдинов с шумом втянул воздух. Этот глаз он видел часом раньше, на фотографии. Тот, разумеется, был зашит. Иначе выглядела на снимке и белоснежная шея: на сей раз злодей увлекся и взял немного выше, распоров свою добычу до самого подбородка.

Силы тьмы, как догадался Сарафутдинов, тоже накатывались все яростнее; по сцене поползли клубы дыма, взметнулись газовые цвета морской волны – очевидно, именно волны они представляли. Слабо высветился задний план, где стояла толпа статистов, безмолвно воздевших руки.

– Ну, ты узнал, дорогой? – осведомился министр.

Сарафутдинов кивнул.

– Это, хороший ты мой человек, спектакль театральной студии при Доме творчества юных. Вот у меня справочка, – министр невесть откуда извлек пару сшитых листов, которые все равно было не прочесть в темноте. – Это фантастическая история про глобальное потепление, называется «Хищная оттепель»…