Эдуард Багрицкий - Дума про Опанаса; Поэзия

• Название: Дума про Опанаса; Поэзия
• Автор: Эдуард Багрицкий
• Жанр: Поэзия
• Год: 2014
• ISBN: 978-966-03-5461-6, 978-966-03-6855-2

В издание вошли стихотворения и поэма «Дума про Опанаса» Эдуарда Багрицкого (1895–1934). Расцвет творчества поэта пришелся на 20-е годы прошлого века. Его стихи полны энтузиазма и революционной романтики. Поэт страстно верил в светлое будущее и мучительно пытался оправдать жестокость революционной идеологии и нарождавшийся тоталитаризм. Именно поэтому в одном из его стихотворений явившийся автору умерший Дзержинский говорит о наступающем веке: «Но если он скажет: «Солги!» – солги. Но если он скажет: «Убей!» – убей».

В 1926 г. Багрицкий создает поэму «Дума про Опанаса», в которой рассказывает о трагедии Гражданской войны, ломающей судьбы простых людей. Действие поэмы происходит в Украине во время борьбы большевиков с отрядами Махно.

---

1915

Дерибасовская ночью

(Весна)

На грязном небе выбиты лучами
Зеленые буквы: «Шоколад и какао»,
И автомобили, как коты с придавленными хвостами,
Неистово визжат: «Ах, мяу! мяу!»

Черные деревья растрепанными мётлами
Вымели с неба нарумяненные звезды,
И красно-рыжие трамваи, погромыхивая мордами,
По черепам булыжников ползут на роздых.

Гранитные дельфины – разжиревшие мопсы —
У грязного фонтана захотели пить,
И памятник Пушкина, всунувши в рот папиросу,
Просит у фонаря: «Позвольте закурить!»

Дегенеративные тучи проносятся низко,
От женских губ несет копеечными сигарами,
И месяц повис, как оранжевая сосиска,
Над мостовой, расчесавшей пробор тротуарами.

Семиэтажный дом с вывесками в охапке,
Курит уголь, как денди сигару,
И красноносый фонарь в гимназической шапке
Подмигивает вывеске – он сегодня в ударе.

На черных озерах маслянистого асфальта
Рыжие звезды служат ночи мессу…
Радуйтесь, сутенеры, трубы дома подымайте —
И у Дерибасовской есть поэтесса!

1915

О любителе соловьев

Я в него влюблена.
А он любит каких-то соловьев…
Он не знает, что не моя вина,
То, что я в него влюблена
Без щелканья, без свиста и даже без слов.
Ему трудно понять,
Как его может полюбить человек:
До сих пор его любили только соловьи.
Милый! Дай мне тебя обнять,
Увидеть стрелы опущенных век,
Рассказать о муках любви.
Я знаю, он меня спросит: «А где твой хвост?
Где твой клюв? Где у тебя прицеплены крылья?»
«Мой милый! Я не соловей, не славка, не дрозд…
Полюби меня – ДЕВУШКУ,
ПТИЦЕПОДОБНЫЙ
и
хилый… Мой милый!»

1915

Осень

Литавры лебедей замолкли вдалеке,
Затихли журавли за топкими лугами,
Лишь ястреба кружат над рыжими стогами,
Да осень шелестит в прибрежном тростнике.

На сломанных плетнях завился гибкий хмель,
И никнет яблоня, и утром пахнет слива,
В веселых кабачках разлито в бочки пиво,
И в тихой мгле полей, дрожа, звучит свирель.

Над прудом облака жемчужны и легки,
На западе огни прозрачны и лиловы.
Запрятавшись в кусты, мальчишки-птицеловы
В тени зеленых хвой расставили силки.

Из золотых полей, где синий дым встает,
Проходят девушки за грузными возами,
Их бедра зыблются под тонкими холстами,
На их щеках загар, как золотистый мед.

В осенние луга, в безудержный простор
Спешат охотники под кружевом тумана.
И в зыбкой сырости пронзительно и странно
Звучит дрожащий лай нашедших зверя свор.

И Осень пьяная бредет из темных чащ,
Натянут темный лук холодными руками,
И в Лето целится и пляшет над лугами,
На смуглое плечо накинув желтый плащ.

И поздняя заря на алтарях лесов
Сжигает темный нард и брызжет алой кровью,
И к дерну летнему, к сырому изголовью
Летит холодный шум спадающих плодов.

1915

Полководец

1

За пыльным золотом тяжелых колесниц,
Летящих к пурпуру слепительных подножий,
Курчавые рабы с натертой салом кожей
Проводят под уздцы нубийских кобылиц.

И там, где бронзовым закатом сожжены
Кроваво-красных гор обрывистые склоны,
Проходят медленно тяжелые слоны,
Влача в седой пыли расшитые попоны.

2

Свирепых воинов сзывают в бой рога;
И вот они ползут, прикрыв щитами спины,
По выжженному дну заброшенной стремнины
К раскинутым шатрам – становищу врага.

Но в тихом лагере им слышен хрип трубы,
Им видно, как орлы взнеслись над легионом,
Как пурпурный закат на бронзовые лбы
Льет медь и киноварь потоком раскаленным.

3

Ржавеет густо кровь на лезвиях мечей,
Стекает каплями со стрел, пронзивших спины,
И трупы бледные сжимают комья глины
Кривыми пальцами с огрызками ногтей.

Но молча он застыл на выжженной горе,
Как на воздвигнутом веками пьедестале,
И профиль сумрачный сияет на заре,
Как будто выбитый на огненной медали.

1916

О, скромная любовь весенних вечеров

О, скромная любовь весенних вечеров!
Далекий лай собак… Свист сторожа за домом…
И веет в сердце тихим и знакомым
С балконов узеньких и грустных парников.

Как сладостно впивать такой любви угар —
И видеть вечером, в какой-то тусклой сетке,
Угрюмого кота и канарейку в клетке,
И стены белые, и золотистый пар!..

1916

О кобольде

Фарфоровые коровы недаром мычали,
Шерстяной попугай недаром о клетку бился, —
В темном уголке, в старинной заброшенной зале,
В конфетной коробке кобольд родился.

Прилетели эльфы к матери кобольда,
Зашуршали перепонками прозрачных крылий;
Два бумажных раскрашенных герольда,
Надувши щеки, в трубы трубили.

Длинноносый маг в колпаке зеленом
К яслям на картонном гусе приехал;
Восковая пастушка посмотрела изумленно
И чуть не растаяла от тихого смеха.

Кобольд был сделан из гуттаперчи,
Вместо короны ему приклеили золотую бумажку;
Суровая матушка наклонила чепчик
И поднесла к губам его манную кашку.

За печкой очень удивлялись тараканы,
Почему такой шум в старой зале, —
Сегодня нет гостей, не шуршат юбки и кафтаны,
Напудренный мальчик не играет на рояли.

Восковая пастушка ушла на поклоненье,
А оловянный гусар по ней страстью томился:
Он не знал, что в гостиной, где синие тени,
В конфетной коробке кобольд родился.

1915

Я отыскал сокровища на дне

Я отыскал сокровища на дне —
Глухое серебро таинственного груза,
И вот из глубины прозрачная медуза
Протягивает щупальцы ко мне!

Скользящей липкостью сожми мою печаль,
С зеленым хрусталем позволь теснее слиться…
…В раскрывшихся глазах мелькают только птицы,
И пена облаков, и золотая даль.

1916

«О Полдень, ты идешь в мучительной тоске…»

О Полдень, ты идешь в мучительной тоске
Благословить огнем те берега пустые,
Где лодки белые и сети золотые
Лениво светятся на солнечном песке.
Но в синих сумерках ты душен и тяжел —
За голубую соль уходишь дымной глыбой,
Чтоб ветер, пахнувший смолой и свежей рыбой,
Ладонью влажною по берегу провел.

1916

Движеньем несмелым

Движеньем несмелым
Ночь кутает комнату пряжей,
В окне потускнелом
Мелькают огни экипажей…

И вот из-под стали
Змеею излиться готово
В бумажные дали
Внезапно расцветшее слово.

1916

О, кофе сладостный, и ты, миндаль сухой

О, кофе сладостный, и ты, миндаль сухой!
На белых столиках расставленные чашки…
Клетчатая доска, и круглые костяшки
Построены в ряды внимательной рукой.

Бог шашечной игры спокоен и угрюм, —
На локти опершись, за стойкой дремлет немо…
Какой возвышенной и строгой теоремой
В табачной радуге занялся вещий ум!..

Смотри внимательней, задумчивый игрок,
Куда направилась рассыпанная стая…
И вот, коричневый квадрат освобождая,
Передвигается слепительный кружок!..

1916

Осень

Я целый день шатаюсь по дорогам,
Хожу в деревни и сижу в корчмах.
В мою суму дорожную бросают
Потертый грош, творожную лепешку
Или кусок соленой ветчины.
Я вижу, как пирожница-Зима
Муку и сахар на дороги сыплет,
Развешивает леденцы на елках,
И пачкает лицо свое мукой,
И в нос украдкой песню напевает.
Но вот – задумается хлопотунья,
Забудет печь закрыть засовом плотным,
И теплый дух, откуда ни возьмись,
Повеет вдруг, и леденцы растают,
И почернеет рыхлая мука.
И вот по кочкам, по буграм и тропам
Сначала робко, а потом смелее,
Подняв рукою платье до колен
И розовые ноги обнажив,
Вприпрыжку, брызгая водой из луж,
Уже спешит к нам девушка-Весна.
Тогда на холм зеленый я взбираюсь,
Гляжу из-под ладони в даль сухую —
И вижу, как развалистой походкой,
На лоб надвинув вязаный колпак
И потный лоб рукою отирая,
К нам Лето добродушное плетется.
Оно придет и сядет у дороги,
Раскинет ноги в башмаках тяжелых,
Закурит трубку и заснет на солнце.
Но и над ним склоняется лицо
Работницы, и сумрачная Осень
Дремотное расталкивает Лето.
И, пробужденное, оно встает,
Зевает и бранится потихоньку,
Чтобы, избави бог, не услыхала
Работница печальной воркотни;
И медленно, через леса и долы,
Оно бредет развалистой походкой
В неведомый никем простор. А Осень
Спешит в сады, где соком благодатным
Наполнены тяжелые плоды.
Она весь день работает. В корзины
Навалены и яблоки и груши.
Из ячменя варят по селам пиво.
От мертвых туш струится дым веселый,
И пахнут воском ульи на припеке.
Привет тебе, о благостная Осень,
Питательница сирых и убогих,
Склонившаяся над корзиной тяжкой,
Откуда мерно падают на землю
То рыжий колос, то созревший плод.
И мы, бродяги, подбираем жадно
В свои подолы сладкие подарки.
Когда ж окончится страда степная
И над скрипящими в полях возами
Курлыканье раздастся журавлей, —
Я, бедный странник, подымаю руки
И говорю: иди, иди, родная,
Святая из святых. Да путь твой будет
Душист и ясен. Да не тяготят
Тебя плодов тяжелые корзины.
И ты идешь, ведомая станицей
Летящих журавлей. Идешь и таешь.
И только плащ твой треплет на ветру.
Еще мгновенье – и за поворотом
Исчез и он. Кружится пыль, и листья
Взлетают над холодною землей.

1916